Хрестоматия нового российского самосознанияWinUnixMacDosСодержание


С. Чернышев
Век трансформации власти

 

ТЕЗИСЫ (*)

Вначале - слово Ивану Ильину:

"Кто берет власть, тот берет не только полномочие и не столько полномочие, сколько обязанность властвовать. Он принимает тем самым не только высший ранг и почет, но и высшую ответственность и опасность.

Возле власти - возле смерти.

К государственной власти должны восходить лучшие люди. И тот, кто требует доказательств для этого тезиса, тот одним этим требованием своим обнаруживает упадочность и извращенность современного правосознания.

Только тот государственный строй на высоте, который действительно организует отбор таких людей, лучших людей к власти; и всякий другой строй (какое бы историческое название он ни носил - "самодержавие" или "демократическая республика") - обречен на разложение и крушение.

И пусть никто не говорит, что это "элементарно" или "общеизвестно"; что это якобы "старая пропись"... Ибо из-за попрания этой аксиомы Россия рухнула на наших глазах...

Получающий власть (безразлично, в каком объеме) получает в свое распоряжение часть драгоценнейшего всенародного достоя-ния, выношенного и выстраданного веками. Возможность творить и ограждать, организовывать и строить авторитетными велениями - есть общенародное сокровище, плод многих страданий и долгой культуры".


ПРОБЛЕМА: ЯЗЫК ВЛАСТИ И ЯЗЫК ИДЕИ

Вопрошающий сегодня о прошлом, настоящем и будущем России - на каком языке желал бы услышать ответ?

Казалось бы - что за вопрос? На русском. Да хоть на английском! Лишь бы ответ.

То есть, понятное дело, подразумевается (это уж мы подыгрываем недоумку, предвидя следующий контрвопрос), что ответ должен состоять из слов, которые наличествуют в словаре и притом употреблены в сочетаниях, не противоречащих синтаксису и здравому смыслу.

В таком случае рассмотрим примеры.

- Где я? - пролепетала миледи, очнувшись.

- В квадрате Альфа-Семнадцать! - отреагировал бравый майор...

Или вот еще:

"Плывет... Куда ж нам плыть?"

- Да к регулируемому рынку, Александр Сергеич!

На эти шуточки вопрошающий может отреагировать в том плане, что вы, мол, нас не запутаете и что вам нужны словесные ухищрения, а нам - великая Россия.

То есть предлагается объясняться все на тех же пальцах. Трех. Но тогда не стоит ожидать, что из них вдруг может сложиться какая-то принципиально новая комбинация.

В чем состоит русская Идея? Пусть даже мы закроем сейчас глаза на жизненную катастрофу целого поколения мыслителей "серебряного века", так и не нашедших ответа, и попытаемся подойти к вопросу "абстрактно". Все равно, прежде чем всерьез говорить на эту тему, хорошо бы рассмотреть три-четыре примера ответов на аналогичные вопросы. Скажем, в чем идея Германии, Болгарии или Верхней Вольты? То есть любой ответ, понятный вопрошающему, представляет собой выбор слова (или нескольких слов) из словаря известного ему языка. Так что это за словарь? Что это за язык?

А теперь встречные вопросы к вопрошающему. Он употребляет иноязычные слова "приватизация", "парламент" (или "монархия", "патриотизм"). Из какого словаря, какого языка они позаимствованы? Какие еще слова из этих словарей ему известны? И умеет ли он из них складывать правильные предложения?

Мораль проста: когда вопрошающий обращается к оракулу или публицисту за ответами на классические вопросы о том, кто мы, куда идем и откуда, он должен приложить к запросу список слов, из коих ответ должен быть составлен. И если списки истца и ответчика совпадают - перо автора и мозги читателя скрипят в унисон. Если же общий список пуст - любой, сколь угодно судьбоносный ответ отзовется гулом пустой корыстной жести...

Компьютерные "пользовательские" программы типа "Нортон" учитывают это обстоятельство самым явным образом. На экране постоянно присутствует либо полный список слов, с которыми пользователь может обратиться к компьютеру, либо (в силу того, что слов слишком много и они не помещаются на экране) полный набор рубрик-ячеек, по которым, следуя определенному правилу, разложены все такие слова. Роль "правила" обычно играет таблица, "дерево" (граф) или просто алфавитный указатель. Любое обращение к компьютеру - все равно, с вопросом или с командой - сводится к тому, что надо несколько раз подряд осуществить выбор, "ткнув пальцем" в одно из набора слов, появляющегося на экране.

Важно осознать эпохальный смысл данного изобретения. Слово "компьютер" (буквально: "счетная машинка") вводит в серьезное заблуждение. Перед нами - объективированный и материализованный язык, впервые отделенный от человека-носителя. На экран монитора проецируется уровень слов-символов языка, а связи между ними и их интерпретации (синтаксис и все прочее) упрятаны под крышку чудо-прибора.

Вот и я предлагаю идеологам и политикам посидеть рядом со мной у воображаемого компьютера, на экране которого изображена примерно следующая таблица:

Форма сознания
[Мера]
Миф-магия
[Воля]
Религия
[Вера]
Идеология
[Интерес]
Форма общения
[Мера]
Война
[Сила]
Политика
[Власть]
Рынок
[Деньги]
Форма
производства
[Мера]
Технология
[Энергия]
Организация
[Информация]
Экономика
[Стоимость]
  Традиция Культура Цивилизация

Общее устройство предлагаемого мною языка-посредника описано в книге "Смысл" (1), а основные цели его использования - в статье "Порог истории", вошедшей в состав первого тома "Иного". Этим я вовсе не хочу сказать, что читать дальше могут только те, кто ознакомился с двумя указанными сочинениями. Речь об ином.

Диалог русской идеи и российской власти зашел в тупик. Говорить о глухоте современных властей к каким-либо идеям стало банальностью. Но глухота идеологов к проблемам власти ничуть не меньше. Те из них, которые по видимости откликнулись на ее немой призыв, на деле совершили нечто бессмысленное: они ушли во власть и стали ее частью, аппаратчиками, потеряв качество носителей и представителей идеи.

Долгие годы Власть и Идея говорили на разных языках. В настоящее время они окончательно перестали слушать друг друга. Чтобы разобраться со сложившейся ситуацией, нужен некий объемлющий метаязык, который позволил бы держать в поле зрения такие понятия, как власть, идея, идея власти и власть идеи. Первые три кратко рассматриваются ниже. Проблематика последнего относится к третьему тому "Иного".


ИДЕЯ БЕЗ ВЛАСТИ

Главное, что вносит неопределенность в вопрос о судьбе преобразований в России,- отсутствие субъекта каких-либо преобразований. Со времен поздней перестройки "пошел процесс" по преимуществу естественноисторического, природного характера. А природные процессы, в отличие от сознательно проектируемых и направляемых, обычно непредсказуемы.

Что касается идеи потенциальных преобразований - она переживает фазу стремительного оформления. Пространство, в котором предстоит действовать грядущему субъекту реформ (когда и если он появится), можно уже сегодня очертить следующими понятиями.


1. Кризис переживает не столько собственно Россия, сколько наши представления о ней. Есть некая естественная органика социального бытия, которое течет без каких-то привнесенных извне или неорганичных катастроф. И есть совершенно разрушительный взгляд общества на самое себя, "взламывающий" эту органику через неадекватные действия властей, мифы и психозы, нагнетаемые средствами массовой информации, разнообразные личностные кризисы и множество других путей.


2. Дефект нашего мышления о самих себе, его кризисность проявляется уже в том, что это мышление дихотомично, т.е. основано на дуальных оппозициях, парах противоположных понятий (Запад - Восток, открытое общество - закрытое общество, прогресс - реакция, демократия - тоталитаризм, целое - часть и т.п.).

Проблема не в том, что такое мышление порочно само по себе (оно благополучно существует тысячи лет, доказало свою практическую эффективность для массы задач), а в том, что применяется к такому предмету, как Россия, про которую на всех заборах написано, что она - не Восток и не Запад, не Европа и не Азия, не такая и не сякая. "Третьего не дано" не есть закон природы. Это всего лишь закон одной из систем логики, который мы применяем к такому предмету как Россия. А Россия по самому своему определению есть Иное, "третье", всегда нечто "между".

В результате, когда мы используем эти испытанные импортные понятия, все сформулированные с их помощью вопросы про Россию оказываются бессмысленными. Какой должна быть идеология российских реформ? Какова система национальных интересов России? Каковы основные направления модернизации нашей экономики? Повторяю, не ответов на эти вопросы нет, а сами они по отношению к этой заколдованной стране изначально не имеют смысла.

Если мы имеем дело с чем-то, по своему определению являющимся неким "третьим", необходимо перейти от двоичной логики к троичной, где хотя бы три базовых начала. Это - не переход к абсолютной истине, а просто шаг в использовании более адекватных понятийных конструкций, моделей и взглядов на общество. Далее будет кратко изложен вариант такого "троичного" взгляда на Россию и на то, что с ней происходит.


3. Всякий общественный организм можно рассматривать как трехслойный. В нем есть самый древний слой - назовем его "традицией"; следующий за ним, назовем его "культурой"; и самый исторически новый, называемый ниже "цивилизацией". В разных обществах соотношение между ними различно, но в каждом обществе в той или иной степени, особенно в XX веке, все три слоя представлены (даже в странах тропической Африки можно найти свидетельства "цивилизации" в виде телевизоров, асфальта и пародии на "парламент"). В зависимости от того, какой из слоев является наиболее исторически укорененным в данном социуме и определяющим собою два других, можно упрощенно говорить о трех идеальных типах обществ: обществе традиции, обществе культуры и обществе цивилизации.

Эти три идеальных типа (в веберовском смысле) можно соотнести с членением, которое возникло в политологии после Второй мировой войны, а именно: Первый мир, Второй мир и Третий мир. В этих терминах Россия преимущественно должна рассматриваться как общество второго типа, или общество культуры.

Что такое общество культуры? Прежде всего это некая понятийная рамка, вмещающая колоссальное разнообразие очень по-разному устроенных обществ. Некоторое представление, какими могут быть общества культуры, дает, скажем, зрелая Римская империя.

В этих понятийных координатах Россия больше не проваливается в щель между "востоком" и западом", не выглядит ни промежуточным, ни недоношенным, ни застрявшим вариантом социума. Это вполне нормальный классический представитель общества второго типа - общества культуры, в котором есть замечательная литература, музыка, живопись, прекрасно поставленное образование, люди прилично одеты, но при этом в общественных местах хронически наплевано, транспорт ходит с перебоями и асфальт с выбоинами. Иными словами, с цивилизацией большие проблемы.

Для обществ традиции, как наиболее близких природе, характерен процесс как бы естественного роста, имеющий вполне естественные, природные ограничители. Общества культуры, коим свойственна имперская форма, развиваются в форме экспансии, которая также ограничена и географическими факторами, и силой сопротивления соседей. Наконец, общества цивилизации замыкают единую сеть мирохозяйственных связей, и эта система целиком и полностью покрывает поверхность земного шара пленкой экономических отношений. А дальше экстенсивное развитие упирается в собственные границы, ибо расширяться в пустоту уже некуда. Общества цивилизации переделили весь мир, столкнулись друг с другом, и все это завершилось Первой мировой войной.


4. Между Первой и Второй мировыми войнами происходит некое таинство, прорыв в метаисторическое зазеркалье: из Истории # 1 в Историю # 2. Для описания этого введем еще одно новое понятие, также используя для него знакомое слово - "трансформация" (2). Вторая часть этого слова намекает на идеальные типы, для которых Маркс придумал понятие "формация" (рабовладение, феодализм, капитализм и пр.).

Как отличить трансформацию от модернизации? Модернизация — вещь очень простая, придумана теоретиками и политиками обществ цивилизации для того, чтобы объяснить, куда надо двигаться отсталым обществам традиции и непонятным промежуточным обществам культуры (которые даже не имели своего статуса - они все сваливались под общую вывеску "закрытое общество"). И тем, и другим предписывалась модернизация, т.е. быстрый, управляемый, направляемый извне и всячески спонсируемый переход к типу обществ цивилизации. Модернизация - движение внутри Истории # 1 от отсталого общества традиции или общества культуры к прогрессивному обществу цивилизации.

Трансформация - в некотором смысле обратное движение, движение в Зазеркалье, когда экстенсивного "прогресса" в дурную бесконечность уже нет, а есть развитие общества вглубь самого себя, превращение самого себя в собственный предмет. Таким путем перерабатывается как бы кожура социума, а затем все более глубокие его слои. Сначала в предмет превращается цивилизация, потом - культура и уже после этого - традиция.

В этом смысле можно говорить, что возникает представление об обществах метацивилизации, метакультуры и метатрадиции, используя двойное значение частицы "мета-". Во-первых, по Аристотелю, "мета-" означает "то, что после" и тождественно "пост-" (скажем, "постиндустриальное общество"). Во-вторых, в математике метатеория означает теорию, имеющую своим предметом теории. В данном случае очень точно применимы оба значения: метацивилизация - это общество, которое превращает в свой предмет цивилизацию как таковую и начинает с ней что-то делать.

При трансформации создается парадоксальная ситуация, когда те, кто до трансформации находился сзади, в случае ее успеха могут оказаться впереди. Примером такой микротрансформации служит Япония: полуфеодальное общество стало в большей степени постиндустриальным, нежели классические индустриальные страны Запада.

Таким образом, по отношению к сегодняшней России призыв к модернизации означает "Вперед, в прошлое!", а призыв к трансформации звучит как "Назад, в будущее!". Сейчас складывается парадоксальная ситуация, когда для большинства нашего образованного класса прошлое прогрессивного человечества в виде ступени цивилизации выступает как воображаемая желанная цель, светлое будущее, которого надо достичь путем модернизации.

Трансформация же состоит в переходе к обществу метакультуры, минуя общество метацивилизации, что звучит как призыв вернуться в прошлое, отказавшись от благ цивилизации, - если только забыть про приставку "мета-". На самом деле это не отказ, а призыв к творческому заимствованию готовых элементов цивилизации и метацивилизации, к трансплантации, - имеющей, однако, в виду более высокую цель. Развивать здесь эти очень важные представления просто нет возможности.


5. Французской революцией было впервые понято и озвучено внутреннее разделение загадочного "идеала". Это известная триада: "Свобода, равенство, братство".

История # 1 (История, в которой возникают общества традиции, культуры и цивилизации) развивалась под знаком первого члена этой триады - "свободы". Фукуяма прав в том смысле, что свободу, которую имеет индивид в современном западном обществе, с точки зрения его стандартов, уже невозможно превзойти: индивид в нем свободен в меру того, сколько он может заработать. Имея деньги, он может купить себе какую угодно свободу. Однако заработок индивида связан с его способностями к зарабатыванию. Способности же ему отпущены не только природой, но не в последнюю очередь уродующей ее системой образования и воспитания. Успех его также зависит и от стартового положения, которое ему обеспечивают родители. Таким образом, индивид получает (или, куда чаще, не получает) значительную долю своих способностей и саму стартовую позицию как случайный выигрыш в социальную лотерею.

Наступающая эпоха (эпоха Истории # 2) будет развиваться под знаком "равенства" - равенства не в смысле уравниловки в распределении благ, а достижения все более полного выравнивания социальных условий для развития способностей каждой личности, отпущенных природой. Это означает: различия в способностях личностей, вступающих в свободное соревнование, все равно останутся, но на протяжении Истории # 2 будет снят социально обусловленный слой этих различий, и останутся слои различий, обусловленные экзистенциально и генетически.

Роль носителя идеала в Истории # 1 играл англосаксонский социум, с врожденной ему "резонансной" настройкой на идеал свободы. Но коль скоро мы из Истории # 1 - царства свободы вступаем в Историю # 2 - царство равенства, у России, по многим признакам являющейся носителем идеала Правды-справедливости, есть масса шансов попасть в резонанс с доминирующей идеей Истории # 2 со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Все сейчас помешаны на вопросе экономической реформы, и он считается основным. Так вот, необходимо ясно представлять себе, что такое экономика общества, построенного согласно программе, вытекающей из реализации идеи социальной справедливости, то есть общества, где в центре находится воспроизводство человека, "производство человеческого капитала". Это - очень содержательная, конкретная идея. Тогда будет гораздо легче понимать, что нужно сделать с денежной массой, со структурной реформой в тяжелой индустрии, экспортным потенциалом и пр. и пр. А покуда этого нет - подобные разговоры имеют пустопорожний характер.


6. Итак, во-первых, Россия - классическое общество Второго мира, общество культуры. При определенных условиях она может стать претендентом на роль естественного лидера Второго мира. Это не так мало. Россия переживает сейчас кризис самоидентификации, поскольку она должна осознать себя в этом качестве, - полноправного члена мирового сообщества, а не какой-то эмбриональной недоношенной структуры, которая обречена то ли на скорейшую деградацию, то ли на быстрейшее копирование западных образцов, - и перестать как дергаться на Запад, так и сползать на Восток.

Во-вторых, России предстоит не модернизация, а трансформация. Трансформация является выходом на исходные рубежи для прорыва в Историю # 2, от общества культуры - к обществу метакультуры, как бы минуя фазы цивилизации и метацивилизации. Последнее не значит, что в теле России, в российском социуме в случае успеха трансформации образуется грандиозная дыра или что мы будем жить без цивилизации. Но это значит, что мы должны максимально культурно (во всех смыслах) осуществить заимствование и привнести в наше общество все лучшие (и в первую очередь экономические) завоевания как обществ цивилизации, которые существовали уже в XIX веке и ранее, так и обществ метацивилизации (т. наз. "постиндустриальных"), которые возникли и продолжают возникать в XX веке.

В третьих, парадигма мирового развития в метаисторическую эпоху определяется идеалом равенства, социальной справедливости в воспроизводстве человека. Тем самым русская культура, резонансная в отношении этого идеала, приобретает широкую перспективу развития. Российское общество, отстававшее в производстве вещей, может вырваться вперед в "производстве личностей".


ВЛАСТЬ БЕЗ ИДЕИ

Власть в обществах Второго и Первого мира зачастую прекрасно обходилась без идей или взаимодействовала с ними внешним образом. Но даже такое взаимодействие остается недостаточно изученным. А без этого, в свою очередь, невозможно понять феномен идеократий начала XX века.


1. В своей жизнедеятельности человек сталкивается с тремя сортами объектов. Это вещи, люди и идеи. Человек лишь недавно научился обращаться с вещами. Вещь становится все более послушна воле человека, по мере того как он учится добывать ее из природы, правильно использовать и, наконец, массово производить. Перефразируя слова Эйнштейна, можно сказать, что вещь хитра, но не злонамеренна. Она может жестоко отомстить за неправильное с собой обращение, но не строит в отношении человека сознательных планов. Если первобытный охотник считал волка равным соперником и играл с ним в игру "кто кого перехитрит", то современный расстреливает беззащитных животных с низко летящего вертолета, нимало не интересуясь внутренним миром живой мишени.

С такими объектами, как люди, все обстоит гораздо сложнее. Они активно сопротивляются попыткам постичь секрет их устройства и всем, кто пытается обращаться с ними как с вещью, отвечают взаимностью. Охотник на человека в любой момент рискует превратиться в дичь (см. "Остров доктора Моро"). Осознанно или неосознанно, люди всегда стремятся свести непредсказуемые игры с людьми к знакомым формам деятельности с вещами. Классическим выражением такого редукционизма является пословица "хороший индеец - мертвый индеец". И тут не должно быть иллюзий: сфера действия этой пословицы выходит далеко за рамки исторических и географических обстоятельств своего появления на свет. Слово "индеец" можно с полным основанием заменить на слово "человек". Например, люди научились должным образом обращаться с Сократом только после того, как умертвили его.

Здесь мы подходим к третьему, самому сложному виду объектов деятельности - к идеям. Идеи в обыденной жизни до того невидимы, что это постоянно вызывает сомнения в их существовании. Идеи являются когда хотят и кому хотят и, как правило, немедленно исчезают при появлении комиссии физика Китайгородского. Применительно к идеям вообще бессмысленны вопросы о том, где их взять, как они устроены и как наладить их конвейерное производство. Идеи сами берут человека как вещь и вызывают в нем волю, веру или интерес. Единственное, что могут сделать люди, стремясь к избавлению от этой власти, - это локализовать идею, отождествив ее с носителем, а того побыстрее овеществить, превратив в памятник или труп.


2. Таким образом, человеческое существование выглядит как дом, в подвале которого расположена мастерская по производству вещей, на чердаке обитают идеи-привидения, а пространство между ними заполнено состязанием с себе подобными. Люди как бы погружены в одну всеобъемлющую игру, правила которой, установленные не ими, они вынуждены соблюдать. Ни один из игроков никогда не знает всех правил; к тому же они подвержены имманентному саморазвитию. Такие игры Маркс называл "господствующими абстракциями". Выигрышем и одновременно мерой успеха в игре является некий универсальный ресурс, который по усмотрению победителя можно конвертировать в любые вещи.

Наиболее известным и освоенным людьми сортом такой игры является политика. Ресурс, который выигрывается в ней и служит мерой успеха игрока, - власть. Играя по определенным правилам ("игра без правил" - это наивный взгляд на политику извне), нужно отобрать кусок власти у власть имущих, удержать ее от наскоков других игроков и обменять в политическом торге на другие виды власти, обещающие наиболее быстрый рост ее объема. При этом подлинным политическим игрокам совершенно безразлично, чему или кому сопоставлена та порция власти, которой они располагают в настоящий момент: является ли она властью над Захолустьинским районом, подотраслью макаронного машиностроения, спецназом или театральными кассами. Власть ликвидна, т.е. пригодна для конвертации в любой вид жизненных благ.

Каждый из субъектов игры стремится превратить других игроков в предмет своих манипуляций, лишив их качества субъектности по отношению к самому себе. Например, неопытный шахматист в сеансе одновременной игры задумался над ходом в ладейном окончании, в то время как его соперник-гроссмейстер знает теорию эндшпиля, в которой весь класс таких позиций известен как стандартный. На этой доске игра уже закончена, началась технология: планы соперника больше не интересуют гроссмейстера, он по известному алгоритму, "на автомате" доводит партию до победы.

Более архаичным видом такой игры является война. Дополитическое бытие человека - "война всех против всех". Хотя и в современном мире, как известно, "война - лишь продолжение политики иными средствами". Универсальный ресурс, измеряющий выигрыш в этой архаической игре, - сила. Она определяется многими факторами. Среди них и грубая физическая сила воина, и качество его оружия, и совершенство используемого искусства единоборства, и массовость производства вооружений и амуниции, и плодородие земли, на которой проживает племя, поставляющее воинов. Сила зависит от того, построено ли войско "свиньей" или македонской фалангой, удачно ли стратегами выбираются оборонительные позиции, хорошо ли подкованы кони.

Как и в случае с властью, игра состоит в том, чтобы отобрать силу у соперника и превратить ее в свою.

Наконец, верхний, самый новый слой игры - это рынок, и эта игра ведется на деньги.

Первоначально "винтовка рождает власть", а власть приносит деньги. Но по мере развития политической, а затем и рыночной игры пирамида часто переворачивается: финансовые тузы становятся старшими в колоде, политики получают устойчивое звание "продажных", а мордовороты из силовых структур беспрекословно подчиняются рахитичным чиновникам.


3. Предположим, некто NN, зам. зав. отделом облисполкома, в результате серии блистательных политических маневров выигрывает кресло первого секретаря Захолустьинского райкома партии. Казалось бы, можно торжествовать победу. Но тут выясняется пренеприятное обстоятельство, имеющее к политике самое отдаленное отношение. В районе катастрофически падают надои, что грозит NN утерей всех плодов победы и более того - концом политической карьеры. Существуют три возможных пути выхода из такой ситуации. Во-первых, можно окунуться в унылую проблематику производства, что не вызывает у NN, прожженного политика, никакого энтузиазма. Во-вторых, можно срочно включиться в смертельную схватку председателя облисполкома со вторым секретарем обкома партии на стороне последнего. В случае успеха новый председатель исполкома скорее всего вернет NN в прежнюю контору со значительным повышением, даже если в районе передохнет вся скотина. Наконец, в-третьих, если NN обладает тонким чутьем к новейшим идеологическим веяниям, он может инспирировать выдвижение рабочими Захолустьинского молокозавода нового трудового почина "До обеда - ни в одном глазу!". В таком случае в рейтинге районов он сможет компенсировать последнее место по линии сельхозотдела жирным плюсом в графе отдела пропаганды.

Так или иначе невозможно длительное время пребывать в чистой сфере борьбы за власть. В какой-то момент выясняется, что конкретная порция власти сопоставлена вполне конкретным производственным процессам или осуществляется во имя и в соответствии с мандатом вполне определенной идеи. И если эти процессы дегенерируют или идея исчерпывает свой потенциал, - власть усыхает как шагреневая кожа, хотя никто из политических противников впрямую на нее не покушается. И чтобы парировать эту угрозу, властолюбцу приходится то и дело спускаться в производственный подвал и карабкаться на идеологический чердак.


4. На эту же ситуацию можно посмотреть с другой стороны. После завоевания очередной порции силы, власти или денег победитель может поступить со своим выигрышем трояким образом. Либо использовать как форму присвоения результатов производства, то есть, грубо говоря, проесть. Либо вложить весь завоеванный ресурс опять в игру, то есть в расширенное воспроизводство самого этого ресурса: например, пустить все деньги в дело, не взяв ничего из прибыли себе и не заплатив дивидендов акционерам. Наконец, можно использовать весь выигрыш для достижения каких-то целей, лежащих вне как сферы производства, так и сферы борьбы за власть. Речь может, например, идти о меценатстве, возведении хрустальных мостов или паломничестве ко святым местам.

Профессиональный игрок в военные, политические или рыночные шахматы, не желающий видеть ничего, кроме своих шестидесяти четырех клеток, постоянно вынуждается неумолимыми внешними обстоятельствами отвлекаться то в сферу вещей, то в сферу идей. И если ему чудом удастся приподняться над рутиной и задуматься о смысле этих бесконечных отвлечений, он может почувствовать, что его шахматная партия включена элементом в какую-то объемлющую ее, таинственную игру. Некто невидимый (а может, несуществующий) постоянно то ли ставит на нем эксперименты, то ли предлагает ему простенькие тесты: а ну-ка, посмотрим, что ты сделаешь со своим выигрышем на этот раз? Среди опытных игроков бытует убеждение (или предрассудок?), что от этого и впрямь может зависеть нечто большее, чем успех в последующих партиях.

Форма общения как бы расслаивается на три пласта. Средний, где она обращена на самое себя, выступает как чистая, самодостаточная игра, превращается в военное, политическое или рыночное "искусство для искусства". "Нижний слой", обращенный к формам производства, выступает как форма присвоения, собственность. "Верхний", обращенный к идеальному слою, оказывается формой отчуждения.

Но такое же расслоение характерно и для форм производства, и для форм сознания. В производстве выделяется три проблемных слоя: сфера поддержания (ремонта), функционирования и совершенствования производства. Нижний слой поддержания как раз и является чистым производством ради производства, производством, замкнутым на самое себя.

В слое форм сознания чистой, самодостаточной формой оказывается верхний пласт: форма сознания, обращенная на себя, выступает как самосознание общества. Пласт форм сознания, обращенный к формам общения, служит источником обычаев, норм и правил, регулирующих протекание военной, политической и рыночной игры. Пласт, обращенный к формам производства, задает цели и нормативы этого производства, невыводимые из его собственной логики.

 5. В трагическом положении оказывается общество Второго мира, где происходит утеря преемственности власти и на поле политической игры оказываются новые команды игроков. И дело тут не в неумении - положение может даже усугубиться, если новички демонстрируют высокий профессионализм.

Субъективная логика власти и объективная логика выживания общества в этот момент совершенно не совпадают. Рассмотрим и то, и другое.

Новая команда политиков совершенно логично полагает, что ее главное дело - захват, удержание и укрепление власти. При этом она - опять же совершенно логично - рассматривает сферы производства и общественного сознания как фишки, рычаги или подручные средства в своей игре, не подозревая, что при этом рубит сук, на котором сидит, и пилит сук, за который держится.

Новая власть, одержавшая политическую победу и отразившая главные удары предшественников и соперников, абсолютно невменяема и глуха как к увещеваниям извне, так и к т. наз. "урокам истории". Современникам этот феномен хорошо известен под названием "гласность без слышимости". Новая власть воображает, что держит бога за бороду. Ощущения ее не обманывают, но в их интерпретации она ошибается. Держит она не бога, а самое себя, а то, что кажется бородой, таковой не является. Чтобы в этом убедиться, достаточно один раз сильно дернуть.

Если присмотреться к действиям власти с точки зрения логики общественного выживания, мы увидим несколько печальных взаимозависимостей. Первую я бы сформулировал так. Деструктивное воздействие власти на производство и на общественное сознание является быстрым и непосредственным, в то время как ответное деструктивное воздействие этих двух сфер на сферу политическую — более медленным и опосредованным. Но верно и обратное. Конструктивное воздействие власти на указанные сферы является сложным и опосредованным, в то время как их конструктивный ответ - непосредственным и достаточно зримым.

Это означает, в частности, что власть нуждается в относительно длительном периоде стабильности и отсутствия внешних угроз, чтобы понять эту и несколько иных простых истин. Такую, например, что именно она сама (а не какой бы то ни было внешний или внутренний супостат) является своим главным и смертельным врагом. Или такую, что сферы производства и общественного сознания не могут быть средством в политических играх, а являются автономными и самоценными, и чем лучше обеспечена эта автономия - тем больше шансов у общества (а значит, и у власти) уцелеть.

Чаще всего новая власть оказывалась абсолютно не в силах постичь столь сложные материи. Самообучение власти проходит по хорошо известному и прискорбному сценарию. Сначала она по неведению собственными руками ввергает общество и самое себя в смертельный кризис, платит за учебу разрухой, голодом и миллионами жизней и лишь затем - в случае, если преемственность власти все же чудом удалось сохранить, - ценой невероятных потерь кое-как нащупывает хрупкий баланс между тремя указанными сферами. Так, в частности, произошло и с партией большевиков.

Новая российская власть в этом смысле не является исключением. Не погрешив ни перед совестью, ни перед истиной, ей даже можно высказать кучу комплиментов. Мы имеем дело с одной из наиболее высокообразованных и динамичных администраций в истории не только России, но и, может быть (чем черт не шутит), всего человечества. Она блестяще и почти бескровно разделалась с тугодумной и склеротичной предшественницей и со скоростью мирового рекордсмена движется по давно известному пути. В частности, она руками и ногами влезла в сферы производства и общественного сознания. И в первой и во второй она подготавливает свою гибель (вместе с обществом) стахановскими темпами. Если нам с вами удастся пройти через очередную катастрофу, потеряв большую часть территории, половину населения и девяносто пять процентов экономического потенциала, но сохранив при этом Чубайса (сиречь преемственность), тогда власть наконец-то, быть может, научится - среди прочего - отличать политику от организации, а рынок от экономики. Ибо первые являются формами взаимодействия борющихся субъектов, а вторые - формами разделения общественного труда. Что и говорить, это важные истины, и, лишь познав их (пусть даже такой ценой), власть сделает себя и уцелевшее население более свобод- ными.


6. Классическая власть в архаическом обществе заключает в себе все на свете и в том числе три важных куста функций, связанных:

- с воспроизводством самой власти (захватом, удержанием, обменом и т.д.);

- с манипулированием предметом, которому эта власть сопоставлена (например, Захолустьинским районом или подотраслью машиностроения);

- с целеполаганием, каковое должно объяснять местным властям и трудящимся Захолустьинского района или подотрасли машиностроения, что именно они должны делать со своим районом или подотраслью.

Традиционно все эти функции были сконцентрированы в одном месте, и все пертурбации во власти имели форму битв под ковром. Это как бы была "власть в себе", и указанные ее функции по отдельности со стороны не были различимы.

Постепенно, по мере развития общественного разделения труда, начинает вычленяться функция овладения предметом и выясняться ее особость. Приведу пример.

Министерский пост в министерстве транспорта - очень существенная часть политической власти. (Не случайно член Политбюро Каганович был министром транспорта.) Министр транспорта (как и любой другой министр), во-первых, должен владеть искусством борьбы за власть: приемами ее захвата, сохранения и конвертации. Это умение включает комплекс таких методов, как, к примеру, заключение временных союзов и своевременный выход из них, делегирование полномочий, которые невыгодны (с тем чтобы этот участок "завалил" кто-то другой), ведение пропагандистских кампаний, аппаратные интриги... Министр должен обладать коварством, способностью к обману и пр.

Однако, во-вторых, чтобы быть министром транспорта, министр должен знать хоть что-то про транспорт или иметь советников-специалистов, ибо, если случится пара катастроф на царском поезде или спецпоезде Политбюро, если разобьется слишком много самолетов и т.п., министр тоже может поплатиться своим постом.

Эти две функции, вообще говоря, никак не связаны между собой. Министр как борец за власть и министр как специалист по транспорту - вещи разные.

Но есть еще и третья функция, которую пытаются взвалить на несчастного министра. Он должен понять, что в принципе нужно делать с транспортной сетью, ибо исходя из одних и тех же ресурсов, выделенных ему на основании решений Политбюро, можно делать совершенно разные вещи. Можно целиком и полностью приспособить транспортную сеть под нужды международного туризма как источника валютных поступлений. Можно превратить ее в сеть рокадных дорог, ведущих к потенциальной линии фронта. Можно осуществить программу электрификации и вытеснения паровозов электровозами. Можно перейти с широкой колеи на узкую, европейскую. Все эти программы равноценны в том смысле, что каждая из них заберет все ресурсы и принесет определенную пользу. Однако вопрос, какую из них предпочесть, лежит как вне сферы борьбы за чистую власть, так и вне сферы компетенции работника транспорта, хотя тесно с ними связан. Ведь выбор удачной или неудачной цели сопряжен с мобилизацией ресурсов, а также с лозунгами, откликом масс, с имиджем министра и т. д.

По мере развертывания реформ на транспорте выясняется, что предметники знают многое о предмете, кроме одного - что с ним, собственно, надо делать. Осознание этого факта приходит крайне медленно. Дифференциация этой функции запаздывает. Пока лишь спонтанно осознается, что чего-то не хватает. Это что-то называется идеей, программой.

Конечно, примитивизм ситуации, в которой мы находимся, диктует примитивизм интерпретации сказанного. Все вспоминают, что в ЦК КПСС был Общий отдел, где осуществлялось таинство самой власти, были отделы Оборонной промышленности и прочие, занимающиеся предметом, и был Идеологический отдел, занимавшийся целеполаганием...

Новая власть по старой привычке пытается породить программы и идеи из себя, поскольку традиционно в нашем царстве-государстве на высокую трибуну всходил генсек и их озвучивал ("надо построить БАМ", "надо создать материальную базу коммунизма" и пр.). Последним, кому это удавалось, был Андропов. С тех пор появление власти в роли целеуказателя вызывает сначала сдержанные смешки, которые потом переходят в гомерический хохот. Еще не отрефлексировано - почему, но уже осознается, что так поступать нельзя! Идут лихорадочные поиски, кому поручить интеллектуальное обеспечение функции целеполагания, выдвижения программ.

Сейчас мы находимся в начале процесса, конец которого может выглядеть как вычленение функции целеполагания в явном виде, ее институциализация и осознание того, что этот институт не совпадает ни с институтом политической власти, ни с институтом производства (включающим специалистов-предметников и разнообразных экспертов). Его надо куда-то поместить. Попытки приткнуть его в существующие политические институты ни к чему, кроме курьезных ситуаций, не ведут.

Вопрос о том, что делать с функцией целеполагания, исключительно важен, ибо с переходом в Постзазеркалье (из индустриальных в постиндустриальные общества и миры) мы попадаем в совершенно другое социальное устройство, где эта функция должна существовать иначе.

Здесь необходимо сделать две оговорки.

Во-первых, классическая точка зрения на целеполагание состоит в том, что сначала необходимо исследование, глубокое погружение в предмет и его имманентные тенденции, и лишь потом на этой основе (может быть, через несколько поколений) осуществится целеполагание в отношении данного предмета.

Я хочу противопоставить этому другую точку зрения, радикализировав ее и доведя до смешного, чтобы она была ясна. А именно: целеполагание и исследование просто не имеют к друг другу никакого отношения, абсолютно никак не связаны и обращены на совершенно разные пласты бытия. Поэтому целеполагание не следует за исследованием, не предшествует ему, — они всегда идут в обществе параллельно. Потом между ними возникает сложное взаимодействие.

Целеполагальщики не имеют представления об обществе. Они живут, "под собою не чуя страны". А предметники рационально, на блестящем уровне знают общество или его подсистему, но почему-то никак не могут внятно сказать, что же с ними делать.

Во-вторых, когда мы занимаемся такими вещами, как цели, ценности, идеи, мы как бы выступаем в роли специалистов-предметников по целям и ценностям. Говоря о них, мы примериваем знакомую одежду аналитиков, используем те же понятия, что и в разговоре о структуре промышленности, социальной стратификации и т. п. Но следует помнить, что взаимоотношения с идеями и ценностями — вещи в принципе другой природы, которые почти не рефлексируются.

Я просто констатирую, что слой рационализирующего, понятийного мышления в человеке выше и новей, чем слой ценностный. Поэтому обратная рефлексия имеет ограниченный характер. Мы обнаруживаем в себе ценности раньше, чем получаем способность их обсуждать. Поэтому попытки их рационального сравнения с целью выяснить, какая из этих ценностей подходит больше, какая меньше, какая оптимальнее, — как правило, не удаются. Людям, конечно, нельзя запретить это обсуждать, однако надо отдавать себе отчет, что мы сталкиваемся с феноменом не только не концептуализированным, но даже доконцептуальным.

ИДЕЯ ВЛАСТИ

Существует глубокий разрыв между идеалистическим представлением о власти как об институте, занятом решением проблем функционирования, воспроизводства и развития общества, и реалистическим, "циничным" - как о замкнутом, самодостаточном процессе перманентной борьбы за власть.


1. У нас в обществе бытует слишком высокий стандарт ожиданий относительно принимаемых властными структурами решений и их результатов. Ожидай мы, что власть будет вести себя как какой-нибудь мрачный латиноамериканский диктатор - захватит столицу, "прищучит" всех и вся, наложит лапу на все прибыльные места и будет сидеть, как собака на сене, - таких драматических коллизий между тем, что происходит, и тем, что ожидается, не было бы. Но мы все еще живем в мире представлений, что Россия - великая держава, что державная власть почти не ошибается (последнее связано и с тем, что наши газеты раньше не писали об ошибках), и поэтому с чрезмерным пристрастием следим за происходящим, поэтому каждый неверный шаг властей сопровождается свистом, улюлюканьем и веером разнообразных оценок и интерпретаций. Это - субъективный фактор.

Однако есть и объективная сторона ситуации. Если предположить, что наша власть должна решить почти нереальную задачу - остановить обвал, удержать страну на грани Третьего мира, не дать ей в него свалиться, остановить развал промышленности, падение престижа, разобраться с системой национальных интересов, предотвратить разбегание территорий и пр., - если мы этого ждем от власти, значит, мы ждем очень высокого, невероятно изощренного качества принятия политических решений.

В западных обществах сложилась совершенно другая культура власти. Там власть, помимо способности захватывать и удерживать рычаги власти, имеет еще некоторые свойства и качества, позволяющие ей вырабатывать содержательные политические решения проблем, встающих перед обществом. Точнее, там уже выработалась система складывания решений. То есть процесс, который выглядит снаружи как принятие решения, является "изнутри" процессом просвещенного самоуправляемого складывания результирующего вектора системы интересов с учетом ситуации. В таких обществах, даже если решение принимается не вследствие сознательных шагов властей, а является результатом сложного торга, "устаканивания", баланса сил, все равно общество застраховано культурой власти, ее преемственностью от грубых ошибок.

Наше общество в неизмеримо большей степени зависит от сознательно вырабатываемых решений, чем те социумы, которые развиваются эволюционным путем. У "них" идет процесс органичного целостного роста, где в принципе особых решений не требуется, и в каждый момент, когда нужно что-то решать, выясняется, что общество уже созрело для того, чтобы решение встающей проблемы сложилось "само" как результирующая интересов разнообразных сил, в том числе гражданского общества и власти. Мы же все время развиваемся по циклу: стагнация, - отставание, - Крымская или русско-японская война, - внешний вызов, - авральные сроки, - реформаторские усилия центральной власти, которая призывает Столыпина или руководится непосредственно царем-реформатором типа Александра II, - лучшие умы садятся и срочно начинают думать, какие драматические шаги надо предпринять, - вырабатываются и проводятся в жизнь решения, - выясняется, что жизнь страны не такова, как реформаторы себе представляли и т.д.

Сейчас масштабы вызова и соответственно количество и качество необходимых решений беспрецедентны. Вряд ли в нашей предыдущей истории можно найти подобный порог. Ситуация требует от нашей власти способности быстро и в большом количестве принимать очень качественные решения. Вместе с тем наша власть, как всякая традиционная власть, к этой задаче никакого отношения не имеет (3).

2. У власти находятся люди, специализирующиеся не на решении каких-то там проблем, а на власти как таковой, т.е. на ее захвате, удержании, приумножении, купле-продаже, конвертации и пр. Кто это сказал, откуда взялись какие-то там несчастные "решения", которые якобы надо вырабатывать? При необходимости - в пропагандистских целях, чтобы газетчики или ученые отвязались, - власти покивают, что их, конечно, надо вырабатывать. Но сами решения являются для них лишь шагом, отвлекающим жестом, фишкой в этой игре, главная и единственная цель которой - захват, удержание и конвертация власти.

Профессиональные аппаратчики, сотрудники "общих отделов" и "секретариатов" будут утверждать, что процесс принятия решений разработан, регламентирован и неуклонно осуществляется. Однако они при этом имеют в виду нечто совершенно другое: процедуру "визирования" проектов указов, законов и прочих документов.

Что процессы решения проблем как таковые, онтологически могут рассматриваться как существующие; что есть дисциплины и на Западе, и у нас, которые сорок лет занимаются исследованием и проектированием процессов выработки решений; что есть целая наука - системный анализ со всякими там "деревьями альтернатив", критериями отбора, функциональными понятийными схемами, помогающими принять решения; и что вообще это имеет какое-то отношение к власти - про все это наша власть не знает.

Итак, я констатирую ситуацию. С одной стороны, существует нечто, называемое властью, по отношению к которой обществом предъявляется требование вырабатывать с очень высокой скоростью в большом количестве чрезвычайно качественные решения, т.е. организовать некую фабрику по выработке решений экономических, политических, социальных и других внутренних и международных проблем, - если только мы действительно хотим выстоять перед лицом нынешнего вызова и не свалиться в Третий мир. С другой стороны, имеется реальная власть традиционного типа, которая представляет чехарду команд специалистов-практиков по борьбе за власть. Для них всего этого мира просто не существует: никаких решений, выработки их, критериев, альтернатив. Для них все это - умствования аналитиков, некий посторонний идеалистический взгляд, требующий от власти того, чем она не умеет, да и не желает заниматься.

Власть с неудовлетворением обнаруживает, что от нее требуется что-то делать со сферой производства и сферой общественного сознания, находящимися "извне" сферы ее непосредственных интересов. За последние три года это "столкновение с предметом" все время отодвигалось "на потом". Каждый раз, когда власть традиционного типа оказывается перед необходимостью принять какие-нибудь решения (политические, экономические, социальные, по национальным вопросам), она ухитряется организовать шумную кампанию по выявлению сил зла, против которых она должна бороться, спасая отечество. О каких, к примеру, реформах может идти речь, если не устранен еще заговор красно-коричневых (экстремистов-монетаристов)? Это позволяет власти почувствовать себя в родной стихии, отвлечь внимание всех ожидающих от нее каких-то "решений".

В случае крупных провалов очередная кампания по борьбе с силами зла, с оппозицией и пр. позволяет увернуться от проклятых вопросов: кто конкретно принимал решение по данной проблеме? кто его готовил? кто за него отвечает? Ни разу еще вопрос, поставленный в нашем обществе относительно подобных материй, не получал сколько-нибудь определенного ответа. Попытки парламента, каких-то общественных структур организовать комиссии по выявлению лиц, принявших то или иное дурацкое решение, проваливаются не потому, что есть тайный заговор власти по пресечению подобных расследований, а потому, что невозможно найти никаких следов процессов выработки решений - их просто нет в природе! "Выработка решений" - это социологический идеальный тип, абстракция. Погружение ее в наши реалии ничего не дает: никто не пытался составить полный перечень альтернатив, никто не выдвигал критериев, никто не осуществлял анализ и выбор по этим критериям в соответствии с принятой технологией...

Конечно, при соотнесении данной абстрактной картины с реальностью сразу было бы необходимо вносить поправки. Так, в ситуации "догоняющего" развития в недрах традиционной власти постоянно возникают островки и подсистемы нормативно спроектированных процессов решения проблем. Это в большей степени касается ВПК и армии, но почти не затрагивает собственно политическую власть из-за специфической закрытости ее сферы выработки решений. Однако здесь я решаю совершенно другую задачу — с максимальной четкостью и контрастностью обрисовать соответствующие "идеальные типы".

Проникни мы вдруг сейчас телепатическим способом в мысли помощников, советников, вице-премьеров и даже страшно сказать кого еще, нам это совершенно не помогло бы ответить на вопрос, каким же, черт побери, образом все это так получилось и кто принял это решение. За сутки в коридорах власти происходят тысячи разнообразных встреч, бесед, совещаний, стычек, интриг, по ходу которых стихийно складывается то, что внешне выглядит как принятие кем-то решения. А в конце концов Кутузов сидит в избе под Филями, чешет свою седую голову и думает: "Где же и когда же это все случилось? И как же это я все это допустил?"


3. Каковы возможные сценарии разрешения этой коллизии? Условно можно назвать три.

А. Непонятно откуда взявшиеся требования о том, чтобы наша власть оказалась на высоте абстрактного идеалистического стандарта системы выработки решений, повиснут в воздухе, а общество провалится в Третий мир. При этом обвал будет невероятным, потому что наше общество отличается от стран Третьего мира по целому ряду аспектов, и прежде всего по уровню ожиданий (не только по присущим нашим людям потребительским моделям, но и по представлениям о стране, о ее месте в мире, о том, что общество вправе требовать от власти и т.п.).

Б. Весь мир, встав на цыпочки, чтоб не спугнуть наши реформы, замрет в ожидании на 200 - 300 лет, как и все крикуны-оппозиционеры внутри страны, покуда в России естественным путем не возникнет легитимная власть западного типа и соответствующая ей политическая культура, т.е. покуда в обществе, в институтах власти эволюционным путем не выработаются механизмы складывания политических решений.

В. Если некто ждет от власти, что она наладит фабрику выработки политических решений, адекватных ситуации и нашим ожиданиям, то им должно быть ясно: это означает, что нынешняя система институтов и технология власти должна быть заменена другой. Новое социальное устройство мы, конечно, тоже можем пожелать называть словом "власть", но это будет нечто качественно иное.

Это означало бы переход из нынешнего состояния нашей культуры в некую метакультуру, где от лиц, включенных в систему принятия решений, уже не требуется способностей к борьбе под ковром, популистским жестам, организации тайных коалиций и т.п. От них требуется совершенно иное - высокий уровень социальной ответственности, выражающийся прежде всего в способности организовывать процесс выработки решений, осуществлять его, надзирать за ним, воплощать в жизнь эти решения.


4. "Идеальные типы" обществ связаны между собой вполне определенными соотношениями, аналогичными отношениям между элементами Периодической таблицы, гомологическим рядам или "разре-шенным переходам" в квантовой механике. В частности, каждому типу власти соответствует вполне определенная форма производства и форма общественного сознания. Кроме того, для каждого идеального типа может быть указан спектр возможных переходов к другим идеальным типам, а прочие переходы практически нереализуемы.

Таким образом, используя введенные выше понятийные различения, можно сформулировать следующие выводы относительно институтов власти.

Перед российской властью сегодня - три возможных пути: консервация, модернизация и трансформация.

А. При консервации: власть спасает, закрепляет и налаживает воспроизводство самое себя как Власти — верховного уклада общества Второго мира. В сфере форм производства в этом случае предстоит возврат к той или иной разновидности централизованной организации "народного хозяйства". В сфере форм сознания - реставрация религиозной надстройки в виде православного или коммунистического фундаментализма.

В обществах Второго мира власть в качестве доминирующего уклада готова допустить "рынок" только в рамках перманентного НЭПа: днем, в рабочее время контролируемые Властью бизнесмены могут разъезжать в лимузинах, играть в корпоративные захваты и рынки ценных бумаг, - но к вечеру "карета обязана превратиться в тыкву". Сдав всю "прибыль" (скажем, в форме налогов или просто бандразверстки), они могут получить за это зарплату и премиальные, не превышающие оклад "курирующего" их чиновника... Фактически в этих обществах "банкир", "биржевик" и т.п. просто должны входить в "номенклатуру ЦК".

Б. При модернизации: власть инициирует и всячески поощряет и насаждает (как путем всесторонней либерализации, так и через политику широкого заимствования форм из стран Первого мира) качественное системное преобразование общества - переход из Второго мира в Первый.

Однако, если даже опустить все трудности подобного перехода в сфере форм производства и форм сознания, глубочайшую коллизию при этом должна пережить сама власть. В обществах Первого мира над политикой доминирует рынок, власть подчинена деньгам. Кроме того, сама власть там претерпевает формационное преобразование, превращаясь из харизматической в легитимную. Поэтому властвующая элита в ходе модернизации должна либо целиком отдать свои полномочия контрэлите - субъекту модернизации, либо легитимизироваться и добровольно пойти на роль уклада, подчиненного рынку, либо, наконец, сама чудесным образом преобразиться из политической элиты в финансовую.

Конечно, можно сказать, что подобного сорта системные преобразования обществ естественны, органичны: ведь они каким-то образом уже не раз имели место в истории. Все нынешние страны Первого мира не свалились в готовом виде с небес, а в ходе эволюционно-революционных процессов возникли из обществ Второго и Третьего мира. Однако этой точке зрения можно противопоставить противоположную: все общества, которые в состоянии были в ходе истории эволюционным путем перейти из Второго мира в Первый, уже сделали это. Нынешние страны Второго и Третьего миров содержат в себе мощные культурные и традиционные механизмы, тормозящие такой переход. Модернизация же подразумевает нечто совершенно отличное от эволюции: сознательно направляемый сверху и/или из-за рубежа перевод общества в исторически короткие сроки из Третьего или Второго мира - в Первый, в условиях, когда он уже существует (как источник моделей и образцов для подражания, готовых форм для трансплантации, идеологического обеспечения и материальных ресурсов).

Все известные случаи успешной "модернизации", на которые ссылается одноименная теория, относятся к периоду после второй мировой войны. Однако разбирательство с каждым из них по существу, по всей видимости, показало бы, что в большинстве случаев следовало бы говорить не о модернизации, а о трансформации, то есть о переходе не к обществу Первого мира, а непосредственно к обществу, в котором доминирует один из постиндустриальных укладов.

Побочные эффекты модернизационной политики вполне могут по своим последствиям перевесить успехи на главном направлении: например, неизбежное ослабление слоя-уклада Власти ведет не только к усилению уклада Денег (вышележащего на эволюционной лестнице форм деятельности), но и к пропорциональному или даже опережающему разрастанию архаического уклада Силы. Угроза бандократии - при определенных обстоятельствах закономерный продукт модернизации обществ Второго мира.

В. При трансформации:

Власть преобразуется в Метавласть - сознательно спроектированный и рационально построенный механизм принятия решений. Политика как стихия "естественного отбора" носителей власти шаг за шагом вытесняется системой выращивания и отбора лиц, принимающих решения (ЛПР) и обладающих для этого необходимыми качествами, - вполне определенными способностями и уровнем социальной ответственности, - заменяющими иррациональную "харизму".

Стратегия модернизации и последующей "постиндустриализации" означает преодоление пропасти в два приема, в то время как трансформация означает, что через пропасть перебрасывается мост из творчески заимствуемых форм индустриальных и постиндустриальных обществ. Трансформация применительно к российскому обществу соответствует переходу из Второго мира не в Первый, а в "Пятый", в мир Посткультурных обществ.

Трансформация - это процесс, принципиально не замкнутый в рамках государственных рубежей. При этом на начальных ее этапах неизбежно вытеснение экономического и метаэкономического укладов за национальные границы, в пространство мирохозяйственной системы. Об обстоятельствах такого вытеснения сказано кое-что в Приложении.


ПОСЛЕСЛОВИЕ К ИДЕОКРАТИЯМ

Роковой промежуток между двумя мировыми войнами - особое, межисторическое время. Не случайно почти одновременное появление именно в этот момент целого ряда различных вариантов тоталитарной идеократии. Имеется в виду прежде всего российский большевизм, итальянский фашизм, германский нацизм и тэнноизм в Японии.

То был первый толчок грядущей трансформации, зарождение и прорыв в реальность - на стыке Первого и Второго миров - элементов и укладов Пятого мира, метакультурного, "технотронного" будущего. Но бесчеловечные формы и катастрофические последствия этого прорыва надолго демонизировали идеократии, воздвигли труднопреодолимые психологические барьеры на пути их объективного исследования. Эти барьеры сохраняются и по сей день. Они должны быть осознаны и сняты. Ниже названы некоторые из них.

А. Всякий разрыв исторической ткани открывает путь не только для вторжения сил хаоса, но и для творчества новых форм деятельности. Однако для идентификации новых форм, которые несли в себе "идеократии", не было адекватных понятийных средств.

Б. Всякой устоявшейся исторической форме свойственно трактовать себя в качестве единственно разумной, максимально гуманной, общечеловеческой и в пределе - окончательной (эффект Фукуямы). Всякая новая, эволюционно более высокая форма стремится подчинить все предыдущие себе и воспринимается ими как смертельная угроза и воплощение сил зла.

В. Всякая новая форма действительно может стать воплощением сил зла, сил добра или тех и других частично и/или попеременно. Но это зависит не от свойств формы самой по себе, а от обстоятельств ее появления на свет и конфигурации борющихся вокруг нее сил. Примером может послужить амбивалентность таких понятий, как "электричество", "капитал" или "генетика". Что полезно - то опасно, и наоборот (4).

Главной чертой, отличающей идеократии от архаических форм власти Второго мира, было особое качество, новый тип отношений между Властью и Идеей, принятие властью идеи внутрь, в качестве своей интимной сердцевины, и сознательное хождение идеи во власть с целью самореализации.

Два основных препятствия не позволили развить это новое качество до новой, жизнеспособной формы и обусловили злокачественное перерождение и гибель первых ростков трансформации.

Со стороны власти - то, что она не смогла выйти за рамки собственной архаической формы, не превратилась в метавласть, сознательно конструирующую самое себя как процесс решения проблем общественного развития. Власть так и не смогла превратить себя в предмет собственной деятельности. В частности, старый механизм ротации кадров через "естественный отбор" политической, партийной, фракционной борьбы был разрушен, а попытки построить новую систему "выращивания и выдвижения кадров" - в отсутствие объективных критериев и требований со стороны процессов принятия решений — привели к известным результатам.

Со стороны идеи - исторически и социально обусловленный примитивизм самой идеи, ее архаичная, неконструктивная форма. Наличия идеи для достижения метаисторического качества недостаточно, необходима рефлексия идеи по отношению к самой себе. Это означает, что в составе Идеи должны выделяться и функционировать идея идеи, идея производства и идея власти.

В результате и само новое качество взаимодействия Власти и Идеи осталось неотрефлектированным, их специфические роли - непроясненными. Вместо создания новой формы этого взаимодействия произошло его замещение зеркальной, архаической формой, нерасчлененным воплощением власти-идеи в сакральной фигуре генсека, дуче, фюрера, императора-тэнно. Механизм такого предысторического замещения вообще доминировал при формировании идеократий. Постиндустриальный уклад, зародившись в многокомпонентном социальном растворе начала века, не находил там адекватных элементов для своих свободных валентностей и поневоле обрастал их архаическими двойниками из предыдущих строк менделеевской таблицы.

Но катастрофическая попытка трансформации, прорыва отдельных социумов из Второго мира в Пятый катализировала массовую трансформацию Третьего мира в Четвертый, постиндустриальный. В его теле, в свою очередь, теперь созрели элементы, ткани и готовые уклады обществ грядущего, Пятого мира. Новый век, опирающийся на эти материальные и духовные островки будущего, наученный горьким опытом ранних идеократий, может стать веком новой Трансформации.
 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ (*)

НОВЫЕ ТРАНСНАЦИОНАЛЬНЫЕ РУССКИЕ
(Тесто для Манифеста)

1

Процесс распада того, что было российско-советской империей, сверхдержавой номер два, неуклонно продолжается. Возникает впечатление, что евразийский гигант обречен на атомарный распад, аннигиляцию, физическое исчезновение с карты мира.

Однако, как установили еще Лавуазье с Ломоносовым, ничто материальное не исчезает бесследно. Так и российско-советская империя, рассыпаясь, завещает преемникам свою мощь воплощенной в уникальном человеческом материале. Энергия распадающихся связей одного из наиболее сложноорганизованных обществ в истории не могла просто испариться, значительная ее часть преобразовалась в богатейший личностный потенциал миллионов бывших граждан СССР. Это целый социальный слой с высоким образовательным уровнем, сочетающий профессионализм и практические навыки с широким кругозором и эрудицией. Это личности, для которых характерны гибкость, открытость, высокая рефлексивность, привыкшие постоянно приспосабливаться, изворачиваться и отыскивать новые ходы в борьбе с изощренной административной системой. Это люди, не понаслышке знакомые с современной культурой и постиндустриальными технологиями, но при этом свободно выживающие в условиях, по западным стандартам экстремальных.

Значительному большинству этих людей просто нет места в постсоветской России. В этих условиях многие предпочли прямую эмиграцию, многие ушли в подполье теневой экономики. Самые энергичные, образованные и независимые ринулись во вновь открывшуюся сферу легального "бизнеса".

Однако устройство нового российского бизнеса таково, что всякое предприятие, едва выросшее из кооперативных пеленок, оказывается перед жестким выбором. Либо оно должно идти на поклон к корпоративным, аппаратным и мафиозным структурам, платить разнообразную дань и выкупать "квоты" и "лицензии". Либо шаг за шагом переносить свою активность за рубежи России, где только и существуют нормальные условия для бизнеса без кавычек.

Наиболее динамичный и талантливый слой молодых российских предпринимателей давно уже сделал выбор в пользу второго варианта. Пройдя через детские ясли бартера, совместных предприятий и "оффшоров", они выходят на просторы мировой экономики. Здоровое ядро нового российского бизнеса, ныне вынужденно "отчуждаемое" вовне, в мировую экономическую систему, способно интегрироваться в элиту международного бизнеса; в такой форме российско-советская империя имеет шанс спасти важную часть своего потенциала, которой сегодня не в силах распорядиться, как бы отдав ее "в кредит" на Запад и сохраняя возможность получить назад с колоссальными процентами. Но такой кредит сопряжен с риском, он способен обернуться потерей - и на сей раз уже окончательной - наиболее ликвидной части общественного капитала.


2

Каковы же их отношения с отечеством, с которым они стремятся сохранять экономические или хотя бы просто человеческие связи? Здесь они рассматриваются как отщепенцы и выскочки, на которых косо смотрят нищие сограждане, которых стремятся ободрать налоговые и таможенные службы, к зарубежным счетам которых проявляют неослабный интерес Минфин, компетентные органы и крепнущая мафия... Это сегодня. А завтра отечество может провалиться в болото вековой стагнации или просто рассыпаться в пыль, оставив их в положении невольных космополитов, лиц без родины, гражданства и национальности.

Но вынужденный космополитизм не только грозит в перспективе исковеркать судьбы детей, родных и близких новых российских предпринимателей, но и может обернуться конкретной упущенной прибылью уже сегодня и завтра.

Во-первых, что достаточно очевидно, в условиях, когда Россия становится всепланетным очагом нестабильности, тараканьим рассадником мафии, новым эльдорадо наркобизнеса и т.п., российское происхождение превращается в визитную карточку весьма дурного свойства и грозит наглухо закрыть ее невольным предъявителям путь в приличное общество и цивилизованный бизнес.

Второе обстоятельство менее очевидно, но гораздо более важно. На ранних этапах интеграции в мировую экономическую систему, в условиях весьма жесткой конкуренции и сопротивления, с которым неизбежно сталкиваются новички, они особенно нуждаются во взаимопомощи и опоре друг на друга. Речь идет не о какой-то мафиозности или национализме, а о том мощном потенциале, о той естественной основе для взаимодействия, которые обусловлены их причастностью к одной из мировых культур - российско-евразийской. Если Россия переживет нынешний кризис и сохранится как полюс притяжения, очаг исторической и культурной общности, как ядро личностной самоидентификации - это станет катализатором успеха транснациональных корпораций и финансовых империй, создаваемых новыми российскими предпринимателями, даст им естественную почву для сотрудничества. В противном случае российско-евразийское происхождение оставит на каждом из них пятно прокаженного, послужит силой взаимного отталкивания.

Вот почему невольные российские "космополиты" жизненно заинтересованы не только в том, чтобы сохранять связи с родиной, но и в том, чтобы все активнее вмешиваться в идущие там процессы. По мере роста своих финансовых и иных возможностей они могут и должны оказывать возрастающее воздействие на становление новой интеллектуальной, духовной и творческой элиты, формирование ее силами общественного самосознания российско-евразийского суперэтноса и создание на этой основе новой социально-политической и экономической общности.


3

В свое время крохотная кучка "диссидентов" - буквально несколько десятков человек, - не обладающая ни властными, ни экономическими рычагами, в опоре на западное общественное мнение смогла противостоять мощи целой советской империи. Правда, не стоит забывать, что их влияние оказалось в основном деструктивным. Воздействие скоординированной группы "транснациональных" российских предпринимателей, обладающих мощными экономическими рычагами и значительной свободой действий, может оказаться неизмеримо большим и при этом вполне конструктивным.

Если пуповина связей новых российских предпринимателей с родиной не будет до конца перерезана, взаимоотношения с ней могут сложиться более взаимовыгодным образом. Как некий идеальный сценарий (перспективы которого пока просматриваются с трудом) можно представить себе такую стратегию достойного вхождения России в мировую экономику XXI века, в которой основная ставка сознательно делается именно на "транснациональных русских". При этом есть возможность серьезно потеснить идею "заговора зарубежных толстосумов", традиционно искушающую российское подсознание. Клин можно вышибить клином! Как привлечь действительно эффективные зарубежные инвестиции? Это должны быть инвестиции "транснациональных русских"! Как уберечься от угрозы (действительной или мнимой) скупки национальных богатств зарубежным капиталом? Это должен быть капитал "транснациональных русских"! Как отечественному бизнесу выстоять в борьбе с зарубежным? Перенести центр борьбы за рубеж!

Для того чтобы отношение российского общества к своим блудным экономическим вундеркиндам могло претерпеть радикальную эволюцию, необходимо серьезное вмешательство "транснациональных русских" в формирование общественного самосознания. Речь идет о долговременном альянсе новых российских предпринимателей с уцелевшими представителями интеллектуального, духовного и творческого сообщества России. При этом светлые цели и идиллические сценарии можно оставить на потом. Ближайшие задачи такого альянса могут и должны быть весьма прагматическими. Чтобы уяснить, в чем они состоят, полезно ответить на несколько вопросов.


4

В чем секрет успехов "транснациональных русских"?

В отличие от традиционных бизнесменов, включающихся в уже накатанные формы деятельности, играющих по установившимся правилам (даже в случае экспансии-диверсификации), это предприниматели, т.е. создатели новых схем деятельности на материале сложившихся экономических и юридических форм. Это как бы бизнес не на традиционных экономических функциях, а на первой производной от них. Сегодняшний российский котел, в котором наряду с махинаторами и авантюристами вывариваются экономические новаторы и изобретатели новых форм, создает более подходящие, чем на Западе, условия для развития соответствующих конструкторских способностей. И если человек, обладающий такими способностями, вырывается на просторы мировой экономики, то его последующие успехи - для него лишь вопрос овладения материалом, т.е. классическими формами бизнеса.

Существенно ли для новых схем, изобретаемых "транснациональными русскими", задействование элементов российской экономики, - или они могут быть чисто зарубежными?

Если для классических бизнесменов основной формой деятельности является конкурентная борьба в рамках своей экологической ниши, для дельцов теневой экономики - лоббирование в структурах власти и использование механизмов коррупции, то для предпринимателей все большее значение приобретает "игра" с существующим экономическим законодательством. Государственное регулирование всегда адресовано уже известным, сложившимся формам деятельности, нацелено на их взаимное ограничение, налогообложение и т.п. Новая предпринимательская схема может оказаться "невидимой" для них и, формально не нарушая никаких правил, свободно обводит защитников и посылает мяч в ворота. Изобретение подобных схем тем сложнее, чем более плотной является ткань законов, чем выше культура и опыт законодательных органов и чем динамичнее их реакция на появление нового. В этом отношении Россия представляет собой сегодня подлинный Клондайк для предпринимателей. С другой стороны, для российских законодателей характерны внезапное шараханье и шулерские приемы. В таких правовых катаклизмах целые сферы бизнеса могут внезапно затонуть, как Атлантида. Поэтому предпринимателям, действующим здесь, необходима система аварийной эвакуации капитала за законодательную границу и быстрого его возвращения по мере необходимости.

Но чем и как "транснациональные русские" могут быть взаимно полезны? Захотят ли (и смогут ли) они друг другу помочь в сфере бизнеса?

Классический бизнесмен выигрывает или проигрывает в зависимости от того, насколько эффективно он владеет своей (как правило, единственной) формой деятельности в сравнении с другими носителями той же формы. Предприниматель же выигрывает в зависимости от того, насколько разнообразен арсенал традиционных форм, которыми он владеет, и насколько быстро и хорошо он умеет сооружать новые формы из этого конструктора. Получающиеся при этом новые формы добавляются к традиционным в качестве дополнительных элементов конструктора, расширяя тем самым арсенал предпринимателя.

Настоящим предпринимателям легко понять, что обмен изобретенными схемами принес бы им колоссальную выгоду, даже если бы был не вполне "эквивалентным" (скажем, десять простых схем за сто изощренных). Но построить суперсхему такого обмена - дело непростое и чрезвычайно деликатное по целому ряду причин. Во-первых, это индивидуальные ноу-хау, на которых базируется предпринимательский успех и которые не защитить патентами. Во-вторых, желательно, чтобы их секрет раньше времени не просочился к законодателям... И здесь принадлежность к единой культуре, общность происхождения и опыта являются хотя и не достаточными, но необходимыми условиями для взаимопонимания и сотрудничества. Другим, решающим условием налаживания обмена схемами на регулярной основе может стать его специфическое интеллектуальное обеспечение...


5

С учетом сказанного выше насколько эффективна может быть интеллектуальная поддержка предпринимательству "транснациональных русских"?

Обыденному сознанию представляется, что видимое экономическое пространство плотно заселено и борьба за его передел давно окончена. Но пространство сознательно конструируемых форм и схем деятельности, открытое лишь интеллектуально-вооруженному взгляду, устроено совершенно не так. Оно не совпадает с классическим членением мирового хозяйства на "национальные экономики", "рынки сбыта" и "отрасли промышленности". В нем есть не только незанятые экологические ниши, но и громадные зияющие пустоты, где возможны новые суперэффективные предпринимательские схемы, не нарушающие букву закона. Привлечение специальных интеллектуальных средств может поставить проектирование новых бизнес-схем на поток, то есть от первой производной традиционных экономических функций перейти ко второй и последующим. [...]

[...]

 


(*) Текст представляет собой стенограмму выступления на международном симпозиуме "Куда идет Россия: альтернативы общественного развития" – 94 с добавлением фрагментов из стенограмм заседаний аналитического клуба "ГРУППА БЕССМЕРТНЫХ". Назад

(1) Чернышев С. Смысл. Периодическая система его элементов. М., 1993. Назад

(2) В книге "Смысл" вместо термина "трансформация" употреблялся термин "органическая модернизация", а вместо "модернизации" — "либеральная модернизация". Назад

(3) Сказанное здесь и ниже относится почти в равной степени к доперестроечной, перестроечной и "демократической" генерациям власти. Назад

(4) Эту фразу я часто слышал от С.П.Никанорова. Назад

(*) Этот незаконченный текст-сценарий одной из возможных альтернатив развития представляет собой конспект идей, обсуждавшихся с С.В.Кугушевым, и был подготовлен еще в 1993 году. Отсюда и осторожность в формулировании ряда тенденций, которые сегодня, спустя два года, уже вполне очевидны. Назад

 


В начало страницы
© С. Чернышев, 1995

Иное. Хрестоматия нового российского самосознания.
В. Глазычев. Слободизация страны Гардарики.
http://old.russ.ru/antolog/inoe/chert.htm/chert.htm