АУТСАЙДЕР -
ЧЕЛОВЕК ВОПРОСА (*)
Михаил Яковлевич Гефтер
Легко ли представлять того, кто сам бесконечно задает себе уязвимый вопрос "Я - кто?", бьется над ним, доискивается то одного, то иного ответа и вдруг неожиданно выпаливает: "Я - кто? Если
"чистосердечно", как
предлагают следователи и
интервьюеры, - никто. Никто в том
самом смысле, для какого лишние все
акты гражданского состояния, а
решение о принадлежности выносят
первое произнесенное слово и
последняя из сокрушенных
надежд". Когда истаивают надежды,
остается, быть может, единое
прибежище - в аутсайдерство и
естественнейшее одиночество - в
вопросах. Как, видимо, прав Михаил
Яковлевич, полагая, что самое
главное определение человека
-"существо, которое
спрашивает...".
И он весь оброс
колючками-вопросами, возможность
ответов на которые - облачком
истаивающая видимость.
Одни говорят о
Гефтере - пифия, другие - аналитик,
выдающийся историк, блистательный
эссеист. Иные ворчат, что, не
заботясь о ясности смысла, он
надстраивает над фактами столь
мудреную "полосу
интеллектуального отчуждения",
что поди догадайся, о чем вовсе
толкует. Некто в печати подметно
возмущается, что столько эфирного
времени предоставляют Гефтеру с
его-то "бессодержательной
риторикой". А иным его слова -
роскошь, пир непохожести на прочих,
всех, даже суперизысканных.
Когда после
20-летнего непечатанья вышло в 1987 г.
его интервью Г.Павловскому "Надо
ли нас бояться", за подписью
Чебрикова понеслось Горбачеву
донесение: "Кажется странным
новый тезис, выдвигаемый историком
Гефтером при оценке уже не
"культа личности", а
"системы Сталина"... Тогдашние
верхи, почуяв новое, неведомое
инакомыслие, насторожились. Но и
при новой власти, в последнем по
времени публичном доносе (газета
"Сегодня", август 94-го) Гефтера
усердно уличали в
бессодержательности, вменяли, что
"исторических трудов его никто
не читал, научных заслуг никто не
припомнит, ибо трудов и заслуг у
него нет". И под хлестким
заголовком "О том, чего нет".
Попробуем иначе -
не о том, кто, а о том, чему с ним
"пришлось случиться", вернее,
даже о малюсенькой толике того, что
для него "пришлось" (тем более,
что выражение из гефтеровских
любимых).
Гефтер - человек,
которого постигла непростая
участь. Он добрался до признания
исчерпанности-завершенности того,
что привык считать делом своей
жизни. Горькое прозрение, трудное
для выговаривания, почти
непосильное для внятного
изложения. Обретая себя, становился
все менее понятным, оказывался
производителем заметок,
фрагментов, обрывков. Так он
многими годами прорывался к слову,
коим удалось бы передать, к чему
пришел в мучительных спорах с собой
и со спасительными догмами, что
извлек из опыта собственного
"погубленного" поколения,
возведя сомнение в принцип и
доискавшись до Вопроса как способа
постижения Мира в пору абсурда. К языку-алфавиту,
на котором можно изъяснить добытое
проникновением в кромешности начал
истории и расслышанное им на исходе
второго тысячелетия "...эхо
падения Pax Romana и мученических родов
человечества: тогда еще замысла,
выговариваемого безумными словами.
Эпоха за эпохой испытывали
катакомбный Проект на
осуществимость и на человечность,
выяснив, что нет ни заданной
совместимости того и другого, ни
предрешенного разлада между ними. А
есть путь и срок, образующие особое
"тело" - историю. Когда мы
спрашиваем себя: "Не покидает ли
нынешний мир идея человечества
как единственного единства,
оставляя пустоту, в которую
ворвалась стихия этноса, ярость
"своего", непримиримость
новоявленных сект?" - мы тем самым
спрашиваем: "Не оборвалась ли
История, конченная без
завершения?"
Так все же -
историк ли? Такой профессии (как и
такому сомнению) нельзя обучиться
(даже окончив в 41-м сильный своими
кадрами исторический факультет
Московского университета). Об это
надо расшибиться. Многие из близких
людей огибали эти валуны,
разбросанные по дорожке судьбы. Да
и сам Гефтер, после контузии и
ранений списанный на гражданку, до
поры двигался по накатанному руслу:
помощник секретаря ЦК ВЛКСМ,
аспирантура с прекрасным
руководителем А.Л.Сидоровым,
защита, место в академическом
Институте истории, авторитет и
достижимый замысел создания
комплексного сектора методологии
истории... Какой же подвернувшийся
камешек превратился в лавину,
накрывшую целиком и перемоловшую
так, что прежнего не собрать? Либо -
в никуда, либо - в новое "Я".
Видимо, камень-провокатор
наращивался, как нарастает
кристалл в перенасыщенном
растворе.
Как строить
Всемирную историю, ту, что и по сей
день самая толстая из
отечественных и самая всеобщая?
А что такое "все-мирная", то
же ли, что и "все-общая"?
Если история возникает, то было
время, когда ее не было? И что такое
она? Все на свете, упорядоченное в
хронологической
последовательности? Нет, тогда -
реестр, каковой, ежели каноничен, то
лжив. Историй же, по идее, множество,
и они - суть работа человека с
самопониманием, реконструкция
собственного былого. А оно что
такое, прошлое? Равнозначное
"тому, что было"? Но в
зависимости от задачи формируются
наиразличнейшие было,
подправленные ретроспективными
воссозданиями истоков и логик
событий. А поправки - вне законов и
программ - неожиданность человека,
многозначнейший факт поступка...
На поступке -
акцент и закавыка. От чаадаевского
"Неужто надо непременно делать
дела, чтобы делать дело?"
протянулось размышление о
философии поступка и метафизике
Дела. Но не подкрепленное собою
любо-мудрствование оставалось
пустопорожним. Реальные поступки -
добровольный уход на пенсию после
разгона сектора (1976), выход из
партии (1982), открытые, собственным
именем подписанные публикации в
самиздате, обращения к
коллегам-историкам, к Генеральному
прокурору в защиту молодых друзей -
слагаемые своего Дела. И сквозь
такую призму и статьи, и горы
черновиков, и рукописи неизданных
книг, бесчисленные записные книжки,
сотни лекций, читанных подчас
единственному слушателю, - лишь
одна из ипостасей, быть может,
существеннейшая, но одна. А другие?
Порой способы
доработаться до сути вопроса
внешне казались сродни играм в
"исторические песочницы". Марк
Печерский, ученик из
талантливейших, завороженно
наблюдал, как Гефтер "построит
фигуру, смахнет, построит другую,
смахнет; казалось, он может играть
до бесконечности... Поначалу я
совершенно его не понимал, да и
немудрено было! "Старик" в день
нарабатывал с десяток великолепных
идей, затем день, другой записывал,
рылся в книгах, после чего...
небрежно их оставлял и переходил к
другой паре дюжин, надуманных за
дни писания и копания в книгах".
Быть может, так отрабатывался метод
вероятностного "будущего
прошлого", позволяющий
видоизменить самый подход к событию.
Не движение из знаемого следствия к
истокам происшедшего, но очистка от
наслоения позднейших домыслов и
интерпретаций. Выстраивание
минувшего возвращением ему всех
брошенных по пути возможностей и
альтернатив, выравнивание (в
идеале) всех, ушедших навсегда,
нынешним интересом к ним и
презумпцией величия каждой в
случае самоосуществления.
А как же с
собственной нереализованностью?
Отчего столько брошенных крупных и
малых разработок, статей и книг?
Быть может, в том загвоздка, что
вместо глагола "начать" он
предпочитает иной - "начаться",
и сам делает это вновь и вновь. А
наработанное по ходу вгрызания в
глубь Вопроса кажется ему не столь
уж заманчивым...
В недавней
телесъемке о людях гефтеровского
поколения режиссер задала вопрос:
"Что в Вашем понимании
мудрость?". В тот момент меняли
кассету, камеру не успели включить,
а он живо отозвался поразившим меня
афоризмом: "Мудрость - это
молодость предуходного времени".
Вот так, молниеносно, с естеством
дыхания. И - бездны...
Е.Высочина
(*) Эти заметки написаны о живом Гефтере. Работа, подготовленная им для "Иного", еще хранит тепло его рук, следы бесчисленных правок и дополнений, которые Михаил Яковлевич продолжал вносить буквально накануне рокового инфаркта. Назад
ИНЫЕ. Об авторах
"Хрестоматии нового российского
самосознания"
АУТСАЙДЕР - ЧЕЛОВЕК ВОПРОСА. Михаил
Яковлевич Гефтер
http://old.russ.ru/antolog/inoe/geft_o.htm/geft_o.htm