Обычно очередь завершается покупкой, что приводит к смене пространственной ориентации. Метание вширь и вдаль, погоня за припасами уступает гравитационной вертикали, отягощенности добычей. Сумка - важнейшая принадлежность городского кочевья. Мы ходим нагруженные покупками, снедью, которую, охотничьими уловками раздобыв в городе, тащим  в домашнюю берлогу. Наши руки вытянуты, как по стойке смирно, потому что их отяжеляет съедобный груз. "...Грудой свертков навьюченный люд: каждый сам себе царь и верблюд" (И. Бродский). Посмотрите на вечернюю толпу в городе - как высоко и отрешенно проплывают лица и плечи. Руки, окутывающие обычно человека маревом жестов,  здесь вечно опущены и оттянуты, как у носильщиков. Они не жестикулируют, не сигналят, не общаются - они несут. Они обращены не в социальную горизонталь коммуникации, а в физическую вертикаль гравитации.

        Сумчатость - признак нашего исторического нищенства и кочевья. В старину сумы носили: нищие, бродяги, ссыльные, почтальоны, солдаты, охотники, т. е. люди, разными тяготами исторгнутые из оседлого жизненного уклада. Сума была принадлежностью изгоев общества и немногих скитальческих профессий. Теперь она распространилась во все слои общества. Дух кочевья так широко разлился по современной жизни, что сумка-сума появилась в руках почти у каждого. Мы все - нищие, несущие на себе собственное имущество; охотники, бродящие по городу в поисках редкой добычи; солдаты, устраивающие свои временные бивуаки в чужой местности (очереди в палатках и магазинах)... Человек стал животным сумчатым. Он носит на себе будущее содержимое своего желудка.

         Да ведь и как одолеть пространство между магазином и домом, если не с помощью сумы, набитой продуктами? Мы вряд ли отдаем себе отчет, насколько наши города, широко раздвинув пути коммуникации, но не обеспечив их частными средствами передвижения, возродили дух кочевья внутри городской среды, казалось бы, начисто его исключающей. В былые времена закупленное носили или возили, целыми мешками, от лавки до дома, рабочие или слуги, в специальной одежде. Теперь носят не раз в месяц - где столько закупишь и разместишь? а чуть ли не каждый день, и не в запачканных фартуках, а в тех же официальных одеждах, в которых появляются в учреждении и театре. По привычке нам уже не бьет в глаза это противоестественное смешение стилей в проплывающих мимо женщинах: легкий развевающийся плащ, платье с оборками, кружевами - и мешочек с поклажей, как у странницы, идущей далеко на богомолье. Вот смешение европейщины и азиатчины: облик сумчатой модницы - как собор Василия Блаженного.

        Вообще функция ношения сумок доверена у нас, в основном, женщинам - может быть, потому, что им привычнее "носить" от природы: раздутое, "беременное" чрево сумки как бы входит в ряд их естественных обязанностей перед мужем и обществом.

        В этих сумках, плывущих по городу, есть что-то неприкрыто хищное и грубо материалистическое. Это как бы вывороченный наизнанку живот, выползшие  кишки, которые человек придерживает собственными руками.  Внутреннее и наружное странно перебивают друг друга в облике советского человека: вот он прилично одет, даже чрезмерно закутан и подоткнут со всех сторон от морозных напастей - и вдруг такое разверзание чрева с торчащими пакетами молока и розовым проблеском колбасы. В сравнении с западным человеком советский отличается дважды: чрезмерно закутывает то, что может быть открыто, и чрезмерно выставляет то, что должно быть спрятано. Туго стянут в своих социальных покровах и обнажен в физиологических запросах. Невольнее в одном, развязнее в другом.

        Само понятие "сумки", "сумы" происходит от вьюка, которым раньше нагружались животные (от немецкого "soum", что означало - "груз вьючного животного"). Эти вьюки и бурдюки изготовлялись именно из вместительных кож убитых животных, чаще всего - из желудков. Так что сумка по происхождению - это и есть желудок, только уже не поглощающий и переваривающий, а временно  вмещающий то, что будут переваривать другие желудки.  Происхождение сумки совпадает с ее предназначением. Это голодное брюхо новопещерного человека, которое он обречен таскать за собой, поспешно набивая по случаю доставшейся требухой.

                                                                                        1982