СКЛАД

                                 Михаил Эпштейн

        Склад, где все вещи расположены в строгом порядке, мог бы служить символом и прообразом мировой гармонии. Все здесь расчислено, распределено по рубрикам, отражено в списках - понятийная иерархия и классификация вещей обретает наглядное воплощение в пространстве. Нигде не может быть такого точного соответствия между названием, зафиксированным на бумаге, и реальным существованием вещей, как на складе. Пока вещи используются - вносятся, выносятся, пускаются в дело и в оборот - их трудно зарегистрировать в числе и слове. На складе они обретают блаженную неподвижность, свидетельством чему становится инвентарный список, где названия, не переплетаясь никакими грамматическими связями, стоят отдельно, под номерами, в неподвижном вертикальном порядке.

        Число - слово - вещь: идеальное соответствие пифагорейско-платонического толка. Если люди, в соответствии с  нумерационным порядком,  выстраиваются в очередь, то вещи таким же числовым способом  упорядочиваются на складе. Людям присуще движение, а вещам неподвижность, но в известном смысле можно сказать, что очередь - это подвижный образ склада, а склад - неподвижный образ очереди. Общее между ними - организация всех единиц, человеческих и предметных, сообразно порядковому номеру; ибо, как говорил пифагореец Филолай, "все познаваемое имеет число...,  природа и сила числа действует... повсюду во всех человеческих делах и отношениях". [1]

        Не поэтому ли в советском государстве склад приобретает особый, высоко символический смысл? Случайно ли, что церковные помещения, лишаясь своего сакрального назначения, отводились, как правило, именно под склады?

        При этом происходила не отмена священного, а как бы его замена. Склад - такой же идеальный порядок в материальном мире, как церковь - в духовном. Склад - это материалистическая церковь, где вместо молящихся людей, обретающих высокий строй души, собрано множество вещей, включенных в четкий инвентарный строй. И церковь, и склад - это как бы замкнутые приюты гармонии в падшем, грешном, разворованном и расхищенном мире. Согрешить, похитить душу у Бога - в светско-советском измерении это все равно что похитить вещь со склада, с хранилища общественной собственности.

        Одна из ведущих фигур нашей действительности - кладовщик,  пастырь всеобщих и ничьих вещей, неподкупный и непродажный, как совесть.  Все перед ним заискивают - не только простые служащие, но и начальники, директора производства. Все должны чувствовать перед ним свою недостойность, мучиться нечистой совестью. Ибо он стоит на пороге сакрального мира, отделяя его от несакрального. Директора во всей их хозяйственной суете - по эту сторону, а кладовщик - по ту. Он царь и хранитель недвижного царства вещей, за пределами которого их гармония может только потерпеть убыток, разлад - в руках  беспокойных производственников. Выпустить вещь со склада - все равно что низринуть ее в темную, грешную земную жизнь.

        И потому так надежны складские засовы и так суровы кладовщики: они охраняют наше счастливое будущее. Там ждет нас вечное изобилие и совершенное устроение всех вещей. И поскольку все мы живем и работаем во имя будущего, принося ему в жертву сиюминутные интересы, - постольку и складской ранг вещей несравненно выше их производственного ранга. Хранить и пополнять вещи на складе - не в том ли высший закон общества, устремленного в идеальное будущее? Ведь где, как не на складе, это будущее уже достигнуто, пусть пока еще за оградой. Это еще не весь полностью преображенный мир, но уже счастливый заповедник, прообраз грядущего царства, где  вещи познали свою собственную меру и человек нарекает их имена.

        Главное в социализме, как учил Ленин, - это учет и контроль. "Социализм - это учет. Если вы хотите взять на учет каждый кусок железа и ткани, то это и будет социализм."[2] Но ведь такой нравственно-политический императив  - "учет и контроль повсеместный, всеобщий, универсальный" [3]
- предполагает бытие вещи на складе: только там она полностью "учтена" и совпадает со своим описанием.  "Каждый кусок ткани", взятый в аспекте учета и контроля, уже не покрывает тела, не служит одеждой, не подвержен каждодневному износу, но пребывает под своим инвентарным номером. Государство всеобщего учета и контроля - это и есть государство-склад, профессиональное общество кладовщиков.  И задача уже не в том, чтобы вывозить вещи со склада, подвергая их превратностям промышленного и торгового оборота, а в том, чтобы свозить их на склад, распределяя по нужным местам, в полноте  разумного обустройства.  По мере того, как вся наша жизнь будет перемещаться на склад, формироваться по образу и подобию склада, счастливое будущее перейдет в настоящее, и страна, под мощными засовами и с суровыми кладовщиками, заживет четкой и упорядоченной складской жизнью.

        Но беда в том, что даже на склад, в его вечный покой, прорывается время. От неподвижности имущество портится, гниет, ржавеет. Вещи, которые не обновляются временем, старятся от времени. И потому чем больше склад приближается к своему идеалу, тем скорее он превращается в помойку, в кладбище нетронутых вещей. Не тронутых никем и ничем, кроме времени. Как только склад восторжествует в нашей жизни, мы обнаружим себя на кладбище, и наш кладовщик, как кладбищенский сторож, отопрет ворота собственной рукой - выносить уже нечего, некому, не для кого.

                                                                                         1982

1.  Антология мировой философии, в 4 тт., т. 1. ч.1. М., "Мысль", 1969, с.289.

2. В. И. Ленин. Речь на заседании Петроградского Совета, 4 (17) ноября 1917 г. Полн. соб. соч.. 5 изд., М., Политиздат, т. 35, с. 63.

3. Ленин. Как организовать соревнование? (1918), т. 35, с. 199.