Я превижу также, что очень многое из того, что я решил включить в наш список неразработанных и подлежащих исследованию областей науки, вызовет разнообразные суждения и возражения...

        Ф. Бэкон. О достоинстве и приумножении наук.

Латинское название этого раздела - Scientiae Desiderataе, т.е. "Желательные науки". Это выражение Френсиса Бэкона из его трактата "О достоинстве и приумножении  наук" (1623). Любая наука сначала была воображаемой на основе какого-то зачаточного знания, еще не выделившегося в отдельную дисциплину. Баумгартен вообразил эстетику, а Мендель - генетику. Хотя номенклатура признанных дисциплин насчитывает уже  тысячи именований, процесс их умножения неостановим и требует новых инвестиций желания и воображения.

В своей знаменитой классификации наук Фрeнсис Бэкон  не только обобщал факты об уже имеющихся отраслях знания, но и под знаком "desiderata" - "желаемaя" - выдвигал новые дисциплины, которые могли и должны были бы развиться в будущем. Так, знаком "desiderata" помечены "история наук и искусств", "теория машин", "учение  о расширении границ державы" и прочие дисциплины, развившиеся лишь столетия спустя. Причем сам Бэкон не только отмечает отдельные науки как "недостающие и нуждающиеся в развитии", но и предлагает примеры  такого развития - экспериментальные трактаты по несуществующей области знания.  Так, о науке, которую Бэкон аллегорически называет "консулом в военном плаще" и которая впоследствии стала "геополитикой", он замечает: "...Мы считаем необходимым отнести ее к числу наук, требующих развития, и, как мы это всегда делаем, приведем здесь образец ее изложения". Далее следует "Пример общего трактата о расширении границ державы". [1]

Таким образом, почти полтысячелетия назад Бэкон создал своеобразную "таблицу Менделеева", только обобщающую и предсказывающую не химические элементы, а научные дисциплины. Почти все белые пятна в бэконовской таблице оказались со временем заполненными.

Науки,   которых излагаются в этом разделе книги, - это, выражаясь бэконовским языком, scientiaе desideratае, т.е. всего лишь предполагаемые, желаемые науки. Какова же цель этого  проективного приумножения наук? Суть в том, что сфера воображения все более настоятельно входит в саму структуру развития современного научного знания, определяет  ход научных революций. В наше время противопоставлять "науку" и "утопию", рассудок и воображение, - значит не замечать  движущих сил научно-технического прогресса. Научное знание не подавляет сферу человеческих желаний, а напротив, в своем поступательном развитии все полнее реализует их, само движется силой человеческих желаний и потребностей. В этом смысле "желательные науки" Ф. Бэкона - едва ли не первый сознательный синтез "науки" и "желания" - выражение таких глубинных и общественно значимых желаний, которые движут развитие самой науки.

Вторая половина 20-го века  проходила под знаком научной фантастики. Научные открытия и изобретения питали художественное воображение, которое забегало далеко вперед того, что дозволялось
строгой науке. Но на рубеже 21-го века вдруг обнаружилось, что мы уже и взаправду живем в полуфантастическом мире, который раньше только дерзала воображать научная фантастика. Сама наука оказывается  наиболее грандиозной,  убедительной и действенной из человеческих
фантазий. Движение науки, особенно по линии электронно-инфомационных и био-генетических технологий, сравнялось с воображением фантастов и отчасти опередило его:

                Сеть-на-весь-свет, моментально передающая любое сообщение от каждого к каждому...
                Рост искусственного интеллекта и компьютерной памяти до такой степени, что на горизонте уже появляется могучее племя киборгов, "всечеловеков", соединяющих интеллект с несокрушимым здоровьем, заменяемостью всех органов и практическим бессмертием...
                Открытие тайн генома, клонирование, возможность производить существа с заранее заданными биологическими свойствами...
                Синтез биологии и социологии (социобиология), генетики и информатики (меметика)...
                Теории сложности и хаоса, которые обнаруживают странность, парадоксальность, непредсказуемость, фантастичность в основе самых  повседневных явлений...
                "Теории всего", которые сводят воедино все виды физических взаимодействий...
                Открытие параллельных н-мерных миров и возможных путей перехода между ними...

Все то, о чем грезила фантастика,  встало в повестку дня современной науки. Тем самым  наука и фантастика как бы  меняются ролями. Если в научной фантастике наука дает пищу фантазии, то теперь все более очевидно обратное: фантазия дает пищу науке. Сами науки на рубеже 21-го века становятся фантастическими в не меньшей мере, чем фантастика в 20-ом веке была научной.  Как будто грань между действительностью и воображением все более утончается и мы вступаем в мир, где  вымысел становится формой знания о завтрашних вещах.  Раньше мы познавали вещи, существовавшие испокон веков; теперь наука становится знанием о том, чего  еще никогда не было, и ее все труднее отделять от технологии, как открытия трудно отделять от изобретений. Если научная фантастика определяла наше видение будущего в  уходящем веке, то  век наступающий принадлежит фантастическим наукам, которые будут непосредственно переводить наше воображение в знание будущих вещей, а знание - в их создание.

Таковa  динамика научных революций  в 21-ом веке: не только убыстряются переходы к новым понятиям и методам в традиционных дисциплинах, но и ускоренно возникают радикально новые парадигмы, которые не вмещаются ни в одну из существующих дисциплин. Современнная фантазия уже не довольствуется художественной или полухудожественной разработкой научных сюжетов, но входит в самое существо и сердце науки,  взрываясь веером новых, самых фантастических дисциплин, которые не становятся менее научными от того, что они созданы воображением (как, впрочем, и  физика, и химия, и математика, и все науки, без которых мы ничего не знали бы о природе).

Роль фантазии в науке отнюдь не ограничена задачей ее популяризации, доходчиво-увлекательного изложения, но находится в самом центре познавательной деятельности.  Наряду с популяризаторскими сочинениями "занимательного" цикла: "занимательная физика", "занимательная лингвистика" и пр. - должны распространиться и работы другого, экспериментального рода. Их задача  - формировать теоретическое воображение, научную фантазию, т.е. ту человеческую способность, которая, по словам Пушкин, нужна не только поэту, но в равной степени и математику. Этот цикл возможных, желательных, "воображаемых" дисциплин: "гуманология", "культуроника",  "реалогия",  "микроника", "семиургия", "тривиалогия", "технософия" и др.. Они не претендуют на то, чтобы немедленно взойти на университетские кафедры, получить одобрение и опеку Академии Наук.  Цель такого "фантастического науковедения" -  демонстрировать саму модель порождения науки,  общие "алгоритмы", действующие при образовании как физики или философии, так и реалогии или микроники. Наряду с классификацией наук, как самостоятельную, экспериментальную область современного науковедения следовало бы выделить конструирование наук, методы наукопорождения,  или, по словам Бэкона, "логику изобретения искусств и наук" (logic for the invention of arts and sciences).  Это особенно относится к гуманитарным  наукам, для которых как никогда  своевременно звучит бэконовское: "...До сих пор игнорируется необходимость существования особой науки об изобретении и создании новых наук". [2]

Итак, Scientiae Desideratае, науки желательные - проект конструирования научных дисциплин, внесенный на рассмотрение науки нового времени ее философским основоположником Бэконом.  Заметим, что смелость теоретического воображения не мешала приверженности Бэкона эмпиризму, основоположником которого он также выступил  в истории науки. Мы, однако, уже далеко ушли от  бэконовского эмпирического метода. Соответственно знаменитый бэконовский афоризм "знание - сила" перелагается в иную формулу у А. Эйнштейна - "воображение важнее знания":

Я в достаточной степени художник, чтобы свободно полагаться на мое воображение. Воображение важнее знания.  Знание ограниченно. Воображение объемлет весь мир. [3]

2. Там же, с. 280.

3. "Смысл жизни для Эйнштейна". Интервью Джорджу Силвестеру Виереку (George Sylvester Viereck) для газеты The Saturday Evening Post,  26 октября 1929.