Mихаил Эпштейн

                       ...Подсказать вещам сокровенную сущность, неизвестную им.
                       ...Преходящие, в нас, преходящих, они спасения чают.

                                      Р.-М. Рильке. 9-ая Дуинская элегия
 

                                  1. Вещь и космодицея

    Огромное большинство  вещей, повсеместно и повседневно нас окружающиx, никак не укладываются в рамки теоретических дисциплин, изучающих вещи: промышленной технологии, технической эстетики,  товароведения, искусствознания.

Реалогия, или вещеведение (от латинского "res" - вещь) - гуманитарная дисциплина, изучающая единичные вещи и их экзистенциальный смысл в соотношении с деятельностью и самосознанием человека. Предмет реалогии- зто такая сущность вещи,  которая  не сводится к техническим качествам изделия, или к зкономическим свойствам товара, или и эстетическим признакам произведения. Вещь обладает особой лирической и мемориальной сущностью, которая возрастает по мере того как утрачивается технологическая новизна, товарная стоимость и эстетическая привлекательность вещи. Эта сущность, способная сживаться, сродняться с человеком, раскрывается все полнее по мере того, как другие свойства вещи отходят на задний план и обесцениваются.  Задача реалогии как теоретической дисциплины - постичь в вещах их собственный, нефункциональный смысл, не зависимый ни от их товарной стоимости, ни от утилитарного назначения, ни даже от их эстетических достоинств.

 Важно провести терминологическое разграничение "предмета" и "вещи". "Предмет" требует в качестве дополнения неодушевленного существительного, а "вещь" -  одушевленного. Мы говорим "предмет чего?" - производства, потребления, экспорта, изучения, обсуждения,  разглядывания... но: "вещь чья?" - отца, сына, жены,  подруги, соседа... В данном случае язык лучше, чем любое теоретическое рассуждение, показывает разницу между принадлежностью одного и того же явления к миру объектов и к миру субъектов. Вещь выступает не как объект какого-либо воздействия, но как принадлежность субъекта, "своя" для кого-либо. "Изделия", "товары", "раритеты", "экспонаты" - это, в сущности, разные виды предметов: предметы производства и потребления, купли и продажи, собирания и созерцания.

Между предметом и вещью примерно такое же соотношение, как между индивидуальностью и личностью: первое - лишь возможность или "субстрат" второго. Предмет превращается в вещь лишь по мере своего духовного освоения, подобно тому как индивидуальность превращается в личность в ходе своего самосознания, самоопределения, напряженного саморазвития. Сравним еще: "он сделал хороший предмет" - "он сделал хорошую вещь". Первое означает -  произвести что-то руками, второе - совершить какой-то поступок. В древнерусском языке слово "вещь" исконно значило "дело", "поступок", "свершение", "слово"- и это значение привходит и в современную интуицию вещи.  В каждом предмете дремлет что-то "вещее", след или возможность какого-то человеческого свершения...

Р.-М. Рильке осмысляет происходящий в индустриальную и постиндустриальную эпоху кризис традиционной вещепричастности и вещепреемства  как выдвижение новых творческих задач сбережения и осмысления единичных вещей:

Еще для наших дедов был "дом", был "колодец", знакомая им башня, да просто их собственное платье, их пальто; почти каждая вещь была сосудом,  из которого они черпали нечто человеческое и в который они складывали иечто человеческое про запас. (...) Одухотворенные, вошедшие в нашу жизнь, соучаствующие нам вещи сходят на нет и уже ничем не могут быть заменены. Мы, быть может, последние, кто еще знали такие вещи. На нас лежит ответственность не только за сохранение памяти о них (этого было бы мало и это было бы ненадежно) и их человеческой и божественной (в смысле домашних божеств - "ларов")  ценности. (...) Задача наша - так глубоко, так страстно и с таким страданием принять в себя эту преходящую бренную землю, чтобы сущность ее в нас "невидимо" снова восстала. [1]

 Проверка вещи на смысл - любой самой малой, пустячной вещи -  соотносит реалогию с  метафизикой. Может ли устоять мир, если хоть одна пылинка в нем выпадет из строя, окажется лишней, ненужный - или единичный антисмысл, как античастица, способен взорвать все разумное устройство вселенной? Современная ситуация массового производства и потребления остро вопрошает о смысле "безродных и безвестных" вещей и выводит  к проблеме мирооправдания, или космодицеи. Мир тогда лишь по совести оправдан для человека, если все, что в нем есть, не случайно и не напрасно.

Лирический музей, или Мемориал вещей, прообраз которого - вещевой мешок Вощева,  - это и есть один из возможных опытов космодицеи, оправдания мира в его мельчайших составляющих. [2] То, что здесь собраны небогатые вещи незнаменитых людей,  усиливает ценность их осмысления. Чтобы постичь природу вещества, физик обращается не к многотонным глыбам его, а к мельчайшим частицам. Так и смысловое мироустройство для своего постижения требует микроскопического проникновения в такую глубину, где исчезают крупные и раскрываются мельчайшие смыслы. Не в знаменитом алмазе "Куллинан", не в треуголке Наполеона, не в скрипке Страдивари, а в какой-нибудь ниточке, листике, камешке,  спичке обнажается неделимый, "элементарный" смысл вещей. Наименьшая осмысленная вещь несет в себе наибольшее оправдание миру.

 Причем этот смысл, обретенный вещью, с благодарностью возвращается обратно человеку, заново подтверждая его собственную неслучайность: космодицея становится прологом к антроподицее. Еще раз процитируем  А. Платонова: "Вощев иногда наклонялся и поднимал камешек, а также другой слипшийся прах, и клал его на хранение в свои штаны. Его радовало и беспокоило почти вечное пребывание камешка в среде глины, в скоплении тьмы: значит, ему есть расчет там находиться  тем  более следует человеку жить". На камешке, поднятом с земли и имеющем некий "расчет", человек воздвигает собственную надежду - быть сторицей оправданным в мире оправданных единичностей.

Так между человеком и вещью совершается встречное движение и возрастание смыслов. Может быть, главное  что вынес бы посетитель лирического музея,- не только новое ощущение близости со своим предметным окружением, но и новую степень уверенности в себе, своеобразную метафизическую бодрость, которая укреплял бы его в ненапрасности собственного существования.

                                      2.  Реизм

Как известно, афинская школа философии, представленная Сократом,
Платоном и Аристотелем, породила идеализм, направление мысли, которoe считает высшей реальностью чистые идеи, а чувственно постигаемые вещи - их множественными копиями. Например, то общее, что присуще всем дубам, березам и липам,  есть идея или форма дерева, которая вечна и неуничтожима, в отличие от единичных деревьев, растущих, дряхлеющих, умирающих.

Принято думать, что антитеза идеализма -  материализм,  который
объявляет началом всех вещей их материальность. Но материализм, как
неоднократно указывалось его критиками, есть одна из "вырожденных" форм идеализма, которая представляет материю как некий всеобщий принцип, начало, "идею материи".  Материализм безразличен к уникальности и самоценности вещей, поскольку видит в них проявление одного и того же
вездесущего  "безглазого, черного, мертвого, тяжелого чудища, которое, несмотря на свою смерть, все же управляет всем миром", - так охарактеризовал А. Лосев материю в представлении ее поклонников, материалистов ("Диалектика мифа", гл. 9). Поэтому не случайно, что, став господствующей идеологией советского общества, материализм привел к разорению материи, обнищанию, разрушению бесчисленного множества  вещей, памятников и достижений материальной культуры.

Подлинная альтернатива как идеализму, так и материализму  -  то, что можно назвать реизмом, представление о том, что всякая конкретная вещь есть начало и конец самой себя. Естественно, термин "реализм" сюда никак не подходит, ибо в философской традиции он обозначает нечто весьма близкое идеализму - веру в реальность общих понятий.  Реизм -  это философия отдельной вещи, а  не общего свойства реальности, которое растягивается реализмом до того, что обнимает сферу общих понятий.

Термин "реизм"  уже употреблялся в истории  мысли - польским
философом Тадеушем Котарбинским (1886-1981), одним из
основоположников львовско-варшавской школы. Вот как  он сам излагает свою позицию в эссе "Kартина собственных раздумий":

Я сформулировал в 1929 г. лозунг так называемого реизма. В наиболее зрелой форме он сводится к следующей программе борьбы с гипостазами языкового происхождения: стараться, как только можно, доводить ознакомительные высказывания до такого состояния, чтобы в них не было имен, кроме имен вещей, т. е. физических тел или физических частиц. Личности при этом считаются вещами, испытывающими [воздействия] вещами... Речь идет только о том, чтобы не было других имен, кроме имен вещей. Вот примеры реистической интерпретации предложений. "Рассудительность присуща мудрости" - это ничто иное, как "Каждый мудрец рассудителен"...  Среди прочего добавлю,     что сейчас я предпочитаю употреблять термин "конкретизм" вместо термина "реизм", поскольку читатели не раз были склонны отождествлять "реизм" с "реализмом", а значение этих терминов все же различное. [3]

Индивидуальное, сингулярное лежит в основе всех вещей, каждая из которых постигается сама по себе, как "эта", единственная, отличная от всех других.  Данное дерево служит не представителем класса деревьев вообще или дубов в частности, а вот этим деревом, растущим здесь и сейчас. Задача понимания как раз состоит в том, чтобы от общих, абстрактных понятий  - "природа", "жизнь", "растительность", "деревья"    -  двигаться навстречу единичности данного дерева, постигать его смысл "здесь и сейчас".  Такова не только задача познания, но и направленность бытия, которое в своем высшем пределе становится самобытием, обретает цель в самом себе. В этом состоит смысл этического предписания И. Канта: всегда обращаться с людьми так, как если бы они были только целью, и никогда - средством.  "...В ряду целей человек (а с ним и всякое разумное существо) есть цель сама по себе, т.е. никогда никем (даже Богом) не может быть использована только как средство, не будучи при этом вместе с тем и целью..." [4]

 Казалось бы, неодушевленные вещи меньше всего могут притязать на
такое самобытие. Обычно, если они вступают в человеческий мир, то служат только средством для облегчения и обогащения человеческой жизни - орудием, утварью, в лучшем случае украшением, объектом эстетического созерцания. Египетский старец Дорофей призывал род человеческий "хранить совесть по отношению к вещам", не портить их, не ломать, содержать в чистоте и порядке, чтить даже в вещи лик Божий, в каждой твари - образ Творца. Но людям не хватает сил любить и почитать  Бога даже в образе друг друга; тем более они склонны потребительски относиться к вещам, превращая их в самые низкие, рабски послушные и безответные орудия своего благополучия.

                                    3. Белый дуб в Афинах

Перенесемся теперь в другие Афины,  штат Джорджия, США.
Южане-аристократы любили давать своим маленьким городам имена
больших европейских городов, окружать себя словесным изыском. Здесь, на Юге, есть Рим, Афины, Венеция, Неаполь, С-Петербург... Именно в здешних Афинах, университетском городке в часе езды от Атланты, мне удалось обнаружить самый яркий и наглядный антитезис тому идеализму, который считается высшим интеллектуальным достижением  древних Афин. Если греческий идеализм возвышает вечные идеи над единичными, преходящими вещами, то в американских Афинах мне был явлен образец реизма - высшего почитания единичной вещи.

В демократических странах высшая и вседоступная форма суверенитета, священное право свободного гражданина - это право собственности. Каждый может быть собственником - и никто не может быть собственностью другого.  В Афинах есть дерево, которое в буквальном смысле принадлежит самому себе.  Хозяин, полковник Джексон, так возлюбил это дерево, что в 1820 г., умирая, передал ему права юридического субъекта.

Вот сухая справка из путеводителя:

     "Самый невероятный владелец собственности в Афинах - белый
     дуб, который стоит в сквере на перекрестке Диаринг и Финли
     улиц. В знак восхищения его тенистой красотой, владелец
     передал дубу юридическое право собственности на самого себя
     и на всю землю в окружности 8 футов. Дерево было повержено
     грозой в 1942 г., но другое выросло из его желудя на том же
     самом месте. Законность прав этого "Дерева, Которое Владеет
     Собой", никогда не подвергалась сомнению."

Я посетил этот белый дуб, широко раскинувший свои ветви. Он
действительно красив и тенист, но более всего поражает в нем не
величавая внешность, не природа и порода, а царственная принадлежность самому себе.  Он не есть собственность ни государства, ни корпорации, ни частного лица, он сам владеет собой, в нем - Самое-Самое.

В каком-то смысле этому дереву повезло больше, чем роскошным коронам, алмазам и изумрудам, которые хранятся в царских палатах или национальных музеях. Те драгоценности кому-то принадлежат и имеют цену. А дуб  - ничей, его нельзя присвоить или продать, он не имеет цены. Дуб не только самовладелец, но и землевладелец - ему принадлежит земля в округе примерно 2,5 метров, т.е. его права собственности простираются и на ближайшие  условия его существования.

Вдруг понимаешь, что есть еще один способ украсить мир:  раскрепостить вещи, животные, растения от полезно-служебных функций, - то, о чем писал Велимир Хлебников:

                Я вижу конские свободы
                И равноправие коров.
                              "Ладомир" (1920)

Возможно, Хлебников понимал освобождение вещей несколько
революционно, по-коммунистически.  Ровно за сто лет до Хлебникова
полковник Джексон  продемонстрировал иной вариант освобождения,
передав любимому дубу право собственности на самого себя. Этот
юридический акт, совершенный в рамках и на основе капиталистической
системы, исполнен поэтической дерзости, которая не уступает
хлебниковской.

 На участке земли, который тоже принадлежит этому дубу, стоит табличка:

     "В силу и знак великой любви, которую я питаю к этому дереву, и
     огромного желания сохранить его на все времена, я передаю ему
     право полного владения собой и всей землею на расстоянии
     восьми футов во все стороны".
                             Вильям Джексон" [5]

Передо мной пронесся образ Плеромы [6], божественной полноты бытия,
когда Бог станет Все во всем и когда каждое станет Самим собой и
Самым-самым.  Белый дуб в Афинах знаменует бытийную полноту и
преизбыточность вещи, которая наделяется  правом юридического
субъекта, правом владеть собой. Не так ли со временем будет развиваться и "оцеливаться" мир природы: морям, лесам, лугам, горам будет даровано право собственности на самих себя? Не лучше ли это, чем национализация, когда собственность отнимается у частных владельцев и передается на попечение государства, точнее, правительства, которое может быть еще более хищным и безжалостным, чем отдельный хозяин? Пусть объекты постепенно уравниваются с субъектами в своих правах, пусть сами вещи постепенно становятся собственниками - хозяевами себя.

Разумеется, дуб не может сам защитить своих прав   - для этого нужна
соответствующая институция, юридическася система, поддержанная мощью государства. Но важно, что государство защищает права собственников, а не присваивает их себе. В этом смысле права белого дуба на самого себя подлежат такой же государственной охране, как права любых частных собственников. Такова метафизика американских Афин. Таковa юридическая декларация белого дуба.

В заключение  этой истории - несколько строк из стихотворения Роберта МакКэфери Младшего (Robert J McCaffery Jr.) "Дерево, которое владеет собой" (2000):

               Когда Юнион сползал к войне
               и классики сдавались романтикам,
               белый дуб, один из многих,
               в Афинах, Джорджия,
               по неизвестным причинам
               был передан в собственность самому себе
               Вильямом Джексоном в 1820.

               ...Но кто дарует нам
               полное владение собой,
               в силу и в знак
               великой любви?

                                                    *     *     *

Единичная вещь  трудно поддается осмыслению - именно единичность и ускользает от определения в мыслях и словах, которые рассчитаны на постижение общего. Легче постигнуть значимость целого класса или рода предметов, чем  их отдельного представителя - "листвы" или "камня", чем вот этого листика или камешка. Приближаясь вплотную к единичному, задавая ему нефункциональный, философско-мировоззренческий вопрос: "зачем ты живешь?" - воочию чувствуешь, как этот вопрос упирается в тайну целого мироздания: только вместе с ним или вместо него единичное может дать ответ.

 Известно, что абстрактное мышление по мере своего исторического развития восходит к конкретному. Мышление единичностями - высшая ступень такого восхождепия. При этом общие категории, лежащие в основе всякого теоретического мышления, не отменяются  но испытываются в движении ко все более полному, всестороннему и целостному воспроизведению вещи как синтеза бесконечного множества абстрактных определений.  Логические абстракции, которые в ходе исторического развития возвысили человеческий разум над эмпирикой простых ощущений, как бы вновь возвращаются к исходной точке, единичной вещи для тогo, чтобы раскрыть в ней свернутое богатство всей человеческой культуры и вселенского смысла. Единичное, "это", наиболее прямо связано с единым, со "всем". Реалогия  постигает реальность не только в обобщенных понятиях и даже не в более конкретных образах, но  в единичных вещах, ищет способы наилучшего описания и осмысления бесчисленных "этостей". Единичное - существует, и значит, оно - существенно.

Самый  сложившийся и развитый раздел реалогии - это т.н. сидонология (от греч. "сидон", плащаница) - дисциплина, изучающая Туринскую плащаницу, которой по преданию Иосиф из Аримафеи обвил тело Иисуса, снятое с креста, и которая загадочно запечатлела его облик.

Основные интуиции реалогии были  впервые ясно выражены у Иоанна Дунса Скотта в его учении об индивидах как единственно реальных существованиях, в отличие от общих понятий, универсалий: "возникает не белизна, а белая доска... как целое само по себе". При обосновании реалогии как области знания можно  воспользоваться  идеями Г. Риккерта о построении "индивидуализирующих" наук, которые, в отличие от "генерализирующих", имеют дело со смыслом единичных явлений. К числу таких наук следовало бы отнести не только историю, изучающую смысл однократных событий на оси временн, но и реалогию, которая изучала бы уникальные смысловые образования на осях пространства. Реалогия - это и есть наука о вещах как формообразующих единицах пространства, границах его смыслового членения, через которые выявляется его ценностная наполненность, культурно значимая метрика (подобно тому как история выявлнет ценностную наполненность времени в смысловых единицах событий).

Согласно современным гуманитарным представлениям, вещи придают пространству свойства текста. "...Вещи высветляют в пространстве особую, ими, вещами, представленную п а р а д и г м у  и свой собственный порядок - синтагму, т, е. некий текст... Реализованное (актуализированное через вещи) пространство в этой концепции должно пониматься как сам текст..." [7] Таким образом, реалогия есть наука о раализованном, т. е. расчлененном и наполненном вещами, пространстве, о его текстуальных свойствах,  которые через описание обычных вещей - экспонатов Лирического музея - перекодируются в языковые тексты.  Лирический музей - это пространство, говорящее сразу на двух языках:  вещей и слов, которые обнаруживают благодаря зтому совмещению возможности и границы своей взаимопереводимости.

Предмет реалогии - реалии, то, что существует в форме отдельной вещи, предмета, изделия, т.е. обладает физической и смысловой дискретностью, что указуемо и показуемо, как "это", для чего имеется общее имя и что, однако, представляет не вид, не род, а индивидуальное явление внутри данного рода, вот этот стол или вон тот цветок. Концепция прерывности, отдельности, дискретности вещественно-смыслового поля важна для понимания реалогии как науки о res в их отличии от universalia. Именно границы вещей, разрывы континуума, и образуют те смыслы, которые делают каждую вещь единственной.

Реалогия включает в себя поэтику, антропологию, культурологию, семиотику, теологию единичных вещей - не их текстуальных следов или визуальных образов, а их собственного предметного бытия, как отдельных явлений. [8]

2. Подробнее см. Вещь и слово. О лирическом музее, в кн. М. Эпштейн. Парадоксы новизны. О литературном развитии Х1Х-ХХ веков. М., Советский писатель, 1988, 304-333.

3.  Работа цитируется в переводе Бориса Домбровского, журнал "Логос", #7, 1999. http://www.ruthenia.ru:8083/logos/number/1999_07/1999_7_08.htm
В другой работе Котарбинского: "...Директивы реизма можно  представить следующим образом: будем стараться редуцировать каждое высказывание к форме, не содержащей иных имен, кроме имен конкретных". О позиции реистической или конкретической.
http://www.ruthenia.ru:8082/logos/number/1999_07/1999_7_09.htm

4.   И. Кант. Критика практического разума. (1788). Соч. в 6 тт., т. 4, ч. 1, М., Мысль, 1965, с. 465.

5.  "For and in consideration of the great love I bear this tree and the
great desire I have for its protection for all time, I convey  entire
possession of itself and all land within eight feet of the tree on all sides". William H. Jackson.

6. Гностический термин, означающий совокупность всех сторон и свойств Божества, явленную вне времени и пространства; в определенном смысле предвещает математическое понятие актуальной бесконечности (в теории множеств).

7. Топоров В. Н. Пространство и текст. В кн.: Текст: семантика и структура. М., 1983, с. 219.

8.  Концепция реалогии, впервые изложенная мною в статье "Реалогия - наука о вещах". Декоративное искусство, 1985, #6,   сс. 21-22, 44, вызвала  дискуссию: Аронов  В. Вещь в аспекте искусствознания (1985, # 11); Анненкова Л. Реалогия и смысл вещи (1986, # 10); Воронов Н.  На пороге "вещеведения" (там же). Более развернуто концепция была изложена в статье М. Эпштейн. Вещь и слово. К проекту "лирического музея" или "мемориала  вещей". Вещь в искусстве. Материалы научной конференции.  1984 (вып. ХУ11), М., Советский художник, 1986, 302-324. Появились и  реалогические опыты других авторов - участников лирического музея, организованного в одной московской квартире осенью 1984 г.: Аристов В. В., Михеев А. В. Тексты с описанием вещей-экспонатов лирического музея" (там же, сс. 324 - 331).