1.

Есть три вида деятельности в области знаков: знакосочетательная, знакоописательная и знакосозидательная. Подавляющее большинство всех текстов, всего написанного и сказанного относятся к первому виду. И Пушкин, и Ленин, и ученый, и неграмотный  - все они по-своему сочетают слова, хотя число этих слов и способы их сочетания в литературе, политике,  науке, просторечии весьма различны.

Грамматики, словари, лингвистические исследования и учебники, где описываются слова и законы их сочетания, принадлежат уже ко второму виду знаковой деятельности, описательному; это уже не язык первого, объектного уровня, а то, что называют метаязыком, язык второго порядка.

Третий вид - самый редкий: это не употребление и не описание знаков, уже существующих в языке, а введение в него новых знаков: неология, знакотворчество, семиургИя. К семиургии относятся многие элементы словаря В. Даля (слова, сочиненные самим составителем), значительная часть творчества В. Хлебникова и меньшая - А. Белого и В. Маяковского, но вообще этот третий вид знаковой деятельности находится еще в зачаточной стадии развития.

Существует предубеждение, что творение новых знаков, слов, единиц языка - это процесс коллективный,  безымянный,  соборный, что субъектом словотворчества может выступать только целый народ. Это верно (и то лишь отчасти) по отношению к определенной эпохе, когда вклад индивидов в развитие языка не мог фиксироваться и в языке оставались только продукты естественного речевого отбора  многих поколений. Эта эпоха "народоязычия"  постепенно подходит к концу. Когда-то не было и индивидуального литературного творчества,  песня и сказка передавались из уст в уста, а потом, с возникновением письменности, появились и индивидуальные авторы литературных произведений. Точно так же и сейчас, с переходом к электронной словесности, завершается фольклорная эпоха в жизни языка, у слов появится все больше индивидуальных авторов.

Собственно, и в прежние эпохи индивидуальное словотворчество было важным фактором обогащения языка.  М. В. Ломоносов ввел такие слова, как "маятник, насос, притяжение, созвездие, рудник, чертеж"; Н. М. Карамзин -  "промышленность, влюбленность, рассеянность, трогательный,  будущность, общественность, человечность, общеполезный, достижимый, усовершенствовать."  От А. Шишкова пришли слова "баснословие" и "лицедей",  от Ф. Достоевского -  "стушеваться", от  К. Брюллова - "отсебятина", от В. Хлебникова - "ладомир", от И. Северянина - "бездарь",  от А. Солженицына - "образованщина"... [1]

Но до создания интернета  трудно было проследить истоки новых слов, зафиксировать, кто их впервые стал употреблять и в каком значении. С появлением Сети это делается простым нажатием клавиши в поисковом моторе. С другой стороны, интернет делает возможным и мгновенное распространение нового слова среди огромного количества читателей. Новообразование может быть подхвачено на лету, и его успешность легко проследить по растущему из года в год и даже из месяца в месяц числу употреблений.  Именно прозрачность интернета в плане чтения и проницаемость в плане писания делает его идеальной средой для отслеживания и распространения новых словесных, да и графических, изобразительных знаков. Интернет делает с языком то, что когда-то письменность сделала с литературой: подрывает его фольклорные основания, переводит в область индивидуального творчества.

Собственно, только с интернетом возникает возможность системного знакотворчества, которое сверяет свои создания с уже наличным запасом знаков.  Писателю или мыслителю для  работы теперь нужно иметь под руками всемирную сеть, не только для того чтобы искать в ней какие-то специфические источники, которые при большей затрате времени могут быть найдены и в библиотеках, а для того, чтобы видеть все уже когда-либо изреченное и написанное, проверять степень новизны своих собственных знакообразований. Знакотворца, неологиста интересует не то, что в сети уже есть, а то, чего в ней еще нет. Главный инструмент работы - сеть как единое целое, края и пробелы которого можно обозреть в одно мгновение. Только сеть как целое соизмерима с задачами знакотворчества. Для изобретения  новых знаков и концептов, для парадигмальных сдвигов в мышлении, для создания новых жанров и дисциплин "парадигмейстеру" нужно соотносить себя со всем наличным знанием, как оно откладывается в хранилище интернета.

Можно предвидеть, что со временем деятельность порождения новых знаков будет занимать все большее место в творческих областях  культуры, по сравнению с деятельностью сочетания наличных знаков. По мере того, как множатся и ускоряются электронные  способы обработки информации,  когда-то важнейшая работа по сочетанию  языковых знаков постепенно "автоматизируется", не только технически, но и эстетически, интеллектуально, - утрачивает свою уникальную человеческую ценность, силу остраняющего и удивляющего  воздействия, какой раньше обладала литература и философия.   Остранение языка происходит все больше в форме не сочетания старых, но порождения новых знаков, каких еще не было в языке.

Можно предположить, что знакодатели со временем будут играть в обществе не меньшую роль, чем законодатели. Это два дополнительных вида деятельности, потому что закон подчиняет всех общей необходимости самоограничения, а новый знак создает для каждого новую возможность самовыражения. Знакотворчество и словотворчество - это не просто создание новых знаков и слов, но и акт смыслообразования, освобождения мысли. С каждым новым словом появляется и новый смысл, и возможность нового понимания и действия в культуре.

Особую роль знакообразование играет в философии, которая занята поиском таких терминов, концептов, категорий,  которые освобождали бы мысль от плена повседневного языка и предрассудков  здравого смысла.  Мыслить - это значит заново создавать язык, "поперечный" житейскому языку, критически очищенный от захватанных значений, автоматических клише,  - язык интеллектуальных удивлений и остранений. Философ часто не находит нужных ему слов в естественном языке и изобретает новые слова или придает новые значения известным словам: "идея", "диалектика", "вещь-в-себе", "снятие", "сверхчеловек", "временение"...  Язык Платона, Канта, Гегеля, Ницше, Хайдеггера богат новообразованиями, которые выражают самые фундаментальные категории их мысли, не вместившиеся в наличный словарь. Философия создает новые значимости и, соответственно, новые термины, подобно тому как экономика создает новые товары и стоимости.

Нужна и соответствующая наука, которая занималось бы методами  создания новых знаков. В семиотике обычно выделяются три раздела: семантика (отношение знака к значению и означаемому), синтактика (отношение между знаками) и прагматика (отношение между знаками и пользователями). Но нет специального  раздела, посвященного созданию новых знаков, т.е. отношению между знаками и отсутствием таковых, семиотическим нулем, знаковым вакуумом. [2]  Можно было бы назвать этот  раздел семиотики "семиОника" (по аналогии с другими дисциплинами: "бионика, электроника, авионика, культуроника").

Семиургия (semiurgy) - это деятельность по созданию новых знаков и введению их в язык. Семионика (semionics) - это наука  о создании новых знаков, четвертый основной раздел семиотики, наряду с семантикой, синтактикой и прагматикой. [3]

Семиургия как практика и семионика как теория знакообразования могли бы координировать разные области наук, искусств, массовых коммуникаций, информационных технологий, связанных с созданием новых знаков. В языкознании есть раздел "словообразование" ("дериватология"), который изучает способы образования существующих слов, но  мог бы также разрабатывать и технологию создания новых. Лексикология, как дисциплина изучения и описания словарного состава языка, могла бы стать научной основой его пополнения, того, что можно назвать "лексиконикой", или творческим словообразованием, которое расширяет первичную область смыслов, доступных данной культуре и всем ее носителям.  Социально-конструктивная роль филологии состоит в том, что она не просто изучает слова, но и расширяет языковой запас культуры, меняет ее знаковый генофонд, манеру мыслить и действовать. [4]

Существует и такая семиургическая область маркетинга как "брэндинг" и "креатив", создание новых товарных знаков (словесных, изобразительных, звуковых)  для идентификации  фирм, компаний и повышения рыночной эффективности товаров. В этом смысле лингвистике есть чему поучиться у креативности рынка.

                                                2.

В 20 в.  в англоязычной философии преобладает лингво-аналитическая ориентация. Анализ повседневного, научного и собственно философского языка, его грамматических и логических структур, утверждается как главная задача философии. При этом синтетический аспект высказываний, задача производства как можно более содержательных, информативных суждений практически игнорируются.

Альтернативой лингво-аналитической традиции выступает философия синтеза языка, или конструктивный номинализм. В той мере, в какой  предмет философии - универсалии, идеи, общие понятия - представлен в языке, задача философии - расширять существующий язык, синтезировать новые слова и понятия, языковые правила, лексические поля, увеличивать объем говоримого - а значит и мыслимого, и потенциально делаемого. От анализа языка, на котором концентрировалась философия  в 20 веке, она переходит к синтезу языка,  альтернативных понятий и способов их артикуляции. Например, философское творчество Жиль Делеза и Феликса Гваттари, в таких книгах, как "Тысяча плато" и "Что такое философия?", направлено именно на расширение философского языка, синтез новых концептов и терминов.

Синтез языка (language synthesiy)   -  направление в философии, которое ставит своей задачей синтез новых терминов,  понятий и суждений на основе их языкового анализа.

В каждом моменте анализа заложена возможность нового синтеза. Где есть вычленимые элементы суждения, там возникает возможность иных суждений, иного сочетания элементов, а значит, и область новой мыслимости и сказуемости.  Например, суждение "глупость есть порок" может рассматриваться аналитически, в манере Дж. Мура, как эквивалентное суждениям "я плохо отношусь к глупости" или "глупость вызывает у меня негативные эмоции". Синтетический подход к этому суждению проблематизирует его и потенцирует как основу для иных, альтернативных, более информативных и "удивляющих" суждений (как подчеркивал еще Аристотель, философия рождается из удивления). Анализ сам по себе интеллектуально тривиален, если он не ведет к попыткам новых синтезов.

Приведем возможную цепь синтезирующих вопросов и суждений. Всегда ли глупость - порок или в определенных ситуациях она может быть добродетелью? Если ум может служить оправданию порока, то не может ли глупость служить орудием невинности? Если глупость используется как средство для достижения благих целей, может ли она считаться благом? Что такое "благоглупость", как сочетаются в ней добро и зло? Возможна ли не только "благоглупость",  но и "благоподлость"?

"Благоподлость" кажется сомнительным оксюмороном:  если нехватка ума еще может сочетаться с благими намерениями, то как быть с извращением воли? Можно ли предавать, насильничать, кощунствовать с благими намерениями? Очевидно,  можно, и диапазон примеров очень широк: от Великого Инквизитора до Павлика Морозова. Таким образом, суждение "глупость есть порок", тривиальное как предмет анализа, может стать основой для синтеза далеко не тривиальных суждений и словообразований, таких, как "благоподлость".

    Формализация операций языкового синтеза включает символ ÷ , знак логической бифуркации, альтернативы, выдвигаемой из анализа данного суждения. Те элементы суждения, которым предшествует знак ÷, являются переменными, и их альтернативы или вариации на следующей строке образуют новые суждения.

  Глупость ÷ есть порок.
       Глупость может быть ÷ пороком (а может и не быть).
       Глупость может быть добродетелью (÷ при определенных условиях).
           Одно из условий добродетели - доброе, благое намерение.
               Глупость может делаться с благими намерениями. Благоглупость.
               Подлость может делаться с благими намерениями. Благоподлость. [5]

Какое бы суждение мы ни взяли, каждый его элемент может быть поставлен под вопрос, и его замещение порождает новое суждение. Если анализ суждения находит в нем  сочетание таких элементов как  abc,  синтетическая процедура порождает сочетания bcd, или cba, или abd - новую мыслимость, еще неопознанный ментальный объект, требующий интерпретации, нового акта анализа и последующего синтеза. Г. В. Лейбниц полагал искусство синтеза  более важным, чем анализ,  и определял его как алгебру качеств, или комбинаторику, "в которой речь идет о формах вещей или формулах универсума, т.е. о качестве вообще, или о сходном и несходном, так как те или другие формулы происходят из взаимных комбинаций данных a, b, c и т. д..., и эта наука отличается от алгебры, которая исходит из формул, приложимых к количеству, или из равного и неравного". [6]

Аналитические и синтетические процедуры в принципе обратимы.  Каждый анализ может переходить в синтез, т.е. построение новых, альтернативных суждений , а также терминов, понятий, предложений, дисциплин, методов, мировоззрений - уровень синтеза соотносится с уровнем анализа.  Вся аналитическая философия может быть переведена на синтетический язык. Где вычленимы отдельные элементы суждения, там возможны и множественные их сочетания, большинство которых  описывает не существующее, а возможное положение вещей (state of affairs) - возможное в различных дискурсах, мировоззрениях, будущностях, виртуальных мирах, альтернативных областях знания. Каждый языковой синтез характеризует новое ментальное состояние, которое ищет своего соответствия в новых теоретических, политических, научных, технических практиках.

Синтетизм не означает уклонения от аналитических и критических функций философии, напротив, из них вытекает. Можно выделить следующие предметные стадии последовательной аналитико-синтетической процедуры:

1. Структура данного текста или дискурса, его элементы (анализ, деконструкция).

2. Ограниченность, понятийная и словесная  предзаданность, идеологическая сконструированность данного текста (критика).

3. Возможные перекомбинации элементов, пробелы, лакуны, которые могут быть выведены из данного дискурса, но в нем нереализованы (синтетическая стадия 1: комбинаторная).

4. Содержательная интерпретация новых знаковых комбинаций, поиск их референтных, денотативных, коннотативных составляющих; ментальные состояния, трансформации значений, которые могут найти себе место в дополнительных/альтернативных дискурсах  (синтетическая стадия 2: интерпретативная).

5. Конструктивно-экспериментальная работа по  воплощению этих альтернатив, потенциация новых терминов, дискурсов, дисциплин, культурных стилей и практик и т.д. (синтетическая стадия 3: конструктивная).

Синтетическое преобразование и углубление анализа могло бы сблизить англо-американскую философию, в которой преобладает аналитизм, с преимущественно синтетическими традициями континентальной, в особенности русской философии.

                                                *    *    *

Философия синтеза сочетает в себе такие традиции, которые считаются трудно совместимыми: ницшевскую философию жизни и витгенштейновскую философию языка - витализм и лингвизм.  Синтетизм  -  это лингво-витализм: расширение жизненного пространства гуманитарного языка, умножение его мыслимостей и говоримостей. Согласно аналитической традиции, идущей от позднего Л. Витгенштейна, философия есть "критика языка", она призвана изучать языковые игры, уточнять значения слов, понятий и правил, используемых в  речевых практиках: в быту, науках, искусствах,  профессиях. Но философия имеет и другое призвание: вести собственную языковую игру, постоянно пересматривать и расширять ее правила, ее концептуальную основу, объем ее лексических и грамматических единиц, мыслеобразов и мыслеформ. По теории позднего Л. Витгенштейна, язык не говорит "правду" о мире, не отражает наличные факты, "атомы" мироздания, но играет по собственным правилам, которые различаются для  разных дискурсивных областей, типов сознания и поведения. "Термин "языковая игра" призван подчеркнуть, что говорить на языке - компонент деятельности или форма жизни". [7] Значит, по Витгенштейну, язык - это не только рефлексивный инструмент, но игра самой жизни, способ ее экспансии в сфере знаков.  "Игра" и "жизнь" - вот ключевые понятия, которые сближают Витгенштейна с Ницще: в языке должна играть та же самая жизнь, которая играет в природе и в истории.

Но тогда и задача философии как метаязыка, описывающего и уточняющего "естественный" язык, состоит вовсе не в "правдивом анализе языка", но в том, чтобы сильнее "раскручивать" свою собственную языковую игру.  Основная предпосылка аналитической философии - язык как игра - содержит в себе опровержение чистого аналитизма и ставит перед философией совершенно иную, синтезирующую, конструктивную задачу: не говорить правду о языке, как и язык не говорит правду о мире, но укреплять и обновлять жизнь самого языка, раздвигать простор мыслимого и говоримого. Здесь ницшевский витализм приходит на помощь аналитически тонкому, но конструктивно бедному витгенштейновскому лингвизму и переносит на язык все те заповеди могущества, доблести, отваги, которые Ницше обращает к жизни. Перефразируя Ницше, можно сказать, что философия - это воля к власти: не сверхчеловека над миром, а сверхязыка над смыслом.

2. См. главу "       ".  Знак пробела, или К экологии текста.

3. Слово "семиургия"  изредка употребляется у Жaна Бодрийяра (начиная с "Системы объектов", 1968) и в постмодерной теории коммуникации - в общем значении "знаковая деятельность", "продукция и размножение знаков", куда включается и знакосочетательная, и знакоописательная - всякая семиотическая  деятельность.

4. Этой задаче посвящен  проект Михаила Эпштейна "Дар слова. Проективный словарь русского языка"  - публикации в "Новом мире", "Новой газете", "Русском журнале", "Гранях"; с апреля 2000 г. еженедельная сетевая рассылка для примерно 2000 подписчиков:
http://www.emory.edu/INTELNET/dar0.html.
Тема  проекта - искусство создания новых слов и понятий, пути обновления лексики и грамматики русского языка, развитие корневой системы, расширение моделей словообразования. "Дар слова" - это словарь лексических и концептуальных возможностей русского языка, перспектив его развития в 21-ом веке.

5. Читатель найдет много других примеров синтеза общеязыковых лексических единиц в главах "Слово как произведение. O жанре однословия" и "Путь русского слова. Анализ и синтез в словотворчестве". Что касается синтеза  научных терминов и понятий, то эта задача решается на протяжении всей книги, о чем, в частности, свидетельствует прилагаемый к ней "Словарь терминов".

6. Г. В. Лейбниц.  Об универсальном синтезе и анализе... Соч в 4 тт., т. 3, М., Мысль, 1984, с. 122.

7. Л. Витгенштейн. Философские исследования, фрагм. 23, в его кн. Философские работы. М., Гнозис, 1994, ч. 1, с. 90.