Пищесвятцы освящают сам акт принятия пищи, проводят богословские изыскания в системах употребления разных продуктов. Для пищесвятцев вся область еды и питья исполнена сакрального значения и возведена в ритуал, элементы которого меняются в зависимости от конкретных диетических предписаний.

                "Когда мы едим, то при всей простой материальности этого акта обнаруживаем высшую этическую способность - смирения. Все живые существа нуждаются в пище - и тем самым признают свою зависимость от Подателя, свою ущербность и неполноту. Никто не существует сам по себе, каждый нуждается в чем-то еще, помимо собственной плоти - и эта плотская нужда, как ни странно, глубоко духовна и выводит за пределы плоти как таковой, в которую мы были бы погружены безвозвратно, если бы всегда были сыты. Голод - начало духовности, та первая уязвленность жизни и живота, врожденная рана, которая учит страданию и готовит к спасению, как прообраз креста. Голод - крест во глубине утробы нашей, сораспятой Тому, Кто взалкал. . .
                Выражение жажды и голода в живом существе бывает иногда отвратительно, но еще отвратительнее - полная, безразличная сытость. И человек, и животное вынуждены склонить голову, чтобы поднять кусок, сорвать пучок травы - и в этот миг естественным побуждением склониться перед Господом" (И. З. "Теология пищи").

                "Голод - это не просто физиологическое состояние. Это экзистенциальная неполнота. В человека прокралось небытие. Он свободен, потому что голоден. Он может прильнуть к источнику Бытия. Это не значит - наесться. Это значит - признать свою ненасытность. Голод - это нравственный императив: смирись, ибо ты себе не принадлежишь, ты всего лишь часть от части, часть, жаждущая откусить и проглотить частицу иного и в этой жизни никогда не способная стать целым. Вот почему голод порабощает, ставя в зависимость от земной пищи. И вот почему голод делает свободным, обостряя в своей ненасытности жажду пищи небесной, подлинно насыщающей.
                Нет более наглядного смирения, чем сама поза еды, со склоненной головой, как бы в знак уничижения и благодарности. Заметьте что люди Запада, лучше нас воспитанные, едят выпрямившись, поднося ложку высоко ко рту, - они как бы стоят выше пищи и снисходят к ней, точнее, позволяют ей возвыситься до себя. Наши же люди едят рабски, низко склоняясь к тарелке, словно бы заискивая перед едой. Но чьи же они рабы - пищи или Пищедателя? Вот что нужно понять, прежде чем их осуждать. /. . . /
                После еды по телу разливается тепло благодати - не потому только, что оно насытилось, но и от того, что приняло милость, выполнило обет смирения, помолилось каждой принятой частицей животворящей. Молитва - прямое расположение себя перед Господом для принятия в душу Его даров. Вот я в воле Твоей, принимаю Тебя. . .
                Так алчба превращается в мольбу и молитву. "Хлеб насущный даждь нам днесь", - взывает вся тварь, признавая бессилие прокормить себя и склоняясь перед щедростью Творца" (А. Х. "Мудрость голода").

                "Принимать угощение - почти то же самое, что принимать милостыню. Вот почему за столом, где гости едят и подает хозяин, чувствуешь себя как у врат церкви. . . Неважно, кто кому протягивает хлеб, кто богаче и кто беднее: само по себе предложение благодатно, а вкушение - благобратно. Блаженно богатство кормящего, и блаженна нищета окормляемого. . .    Чти хозяина, ибо это образ Отца твоего, плотью тебя оделившего. Чти гостя, ибо это образ Сына твоего, от плоти твоей питающегося. Приходить в гости, принимать гостей - равная благодать. Свято подавать пищу - и свято принимать ее, подающий - брат принимающему. . . Тот, кто угощает, несет в себе дух Отца, а тот, кто угощается - дух Сына, и вот - между ними Дух Святой, в единстве Троицы хлеб разделяющий. . ." (Б. Ц. "Таинство гостеприимства").

                ". . .Любое поедание, а не только священного хлеба, священно, ибо человек прибегает к милости дающего и Того, Кто дает самому дающему. В еде каждый оборачивается другому своей слабой стороной - вот почему в некоторых нехристианских обществах этот акт воспринимается как постыдный и, согласно обычаю, требует уединения. Люди отворачиваются друг от друга, гнушаясь своей зависимостью от пищи. Но мы призваны соразделять свою слабость и стыд с ближними. Эта невольно обнаруженная слабость сближает людей, совместно вкушающих. Отсюда струение духовного тепла над столом, братство соразделяющих пищу, припадающих к одному источнику - и благодарность всех в ответ на милосердие Единого.
                Это дарение самого насущного - хлеба, и за столом человеку яснее открывается, что сама плоть его тоже есть дар - Кто-то вскормил плотью его душу, возжаждавшую воплощения. Хлеб, принятый в качестве угощения, - это образ всего дыхания жизни, принятого в дар от Господа" (Ю. А. "Духовные правила поведения за столом").

                Пищесвятцы утверждают, что через пищу свершались важнейшие события религиозной истории человечества.

                "Грех пришел через пищу - с древа познания добра и зла. Искупление приходит через пищу - с крестного древа, кровь и плоть Христову. Обещание Сатаны, обманувшее Адама: ешьте и не умрете - исполнилось в Сыне Божием, чью плоть мы вкушаем и кровь пьем. /. . ./
                И опять, в нашем веке, человечество впало в грех через соблазн пищи, чтобы, насытившись ею, забыть о Творце. . . Не случайно первожрец Капища, освятивший обряд взаимопоедания среди людей, направил главный свой удар против Пищедателя, чтобы вырвать этот дар из рук Божих. Сама пища была объявлена Богом, которому служит и поклоняется человек. Голод был провозглашен первой и священной его потребностью, по утолении которой он освободится от Бога. Вся история стала рассматриваться как история добывания пищи, как смена орудий и способов ее производства. Было сказано, что, прежде чем мыслить и верить, человек должен есть и пить, воспроизводить свое тело. Эта теория вышла из пищесвятских кругов, но постепенно приобрела характер языческого пищепоклонства. . . Нам нужна философия, которая начинала бы с голода, но приходила бы не к жреческому поклонению материи, а к жертвенности и щедрости самого вселенного материнства, от Отца зачинающего и кормящего грудью земли человеческое дитя.
                . . .Пища свята вовсе не потому, что она насыщает плоть человека, а, во-первых, потому, что она углубляет его духовную жажду, утоляемую только плодами с Древа Жизни; во-вторых, потому, что человек приобщает к своей плоти низший, неодушевленный и слабоодухотворенный (растительный и животный) мир и возвышает его, преобразуя в питательные элементы растущего разума и свободной души. Через еду человек очеловечивает природу вне себя и вместе с тем возвышается над человеческим в себе, устремляясь к утолению высших потребностей.
                Исходя из фундаментального факта голода, одни приходят к фетишизму пищи, другие - к культу Пищедателя. Христианство и материализм имеют общую начальную точку: "хлеб насущный даждь нам днесь". Это - высшее, и это - низшее. В пище сходятся и опасность грехопадения, и надежда на спасение. . . Человек бывает мерзок в своей жадности, зато он способен жаждать, и ничто не может утолить его - в поисках пищи он обирает ближнего и возносит молитвы. Голод приводит его в эту жизнь, оглашаясь криками новорожденного. Голод ведет его дальше, в жизнь иную, ибо плоть пресыщается угощениями этого мира, а душа жаждет еще и еще, жизни вечной. . .
                Если бы человек не знал, что такое голод, он не зависел бы от мира материального, но он бы и не стремился к миру духовному. Он был бы сыт и самодостаточен - человеком его делает голод, разделяющий тело на плоть и душу. Животное тоже может голодать, но лишь наполовину: его голод насыщаем. Человек, насыщая один голод, острее чувствует другой. Человек - это неутолимость" (В. Р. "О сладчайших мирах").

        Среди пищесвятцев выделяются особые сообщества ДИЕТАРИЕВ, которые освящают не пищу вообще, а конкретные ее разновидности, необходимые для духовного оздоровления индивидов и целых наций. Пища, с их точки зрения, более важный фактор, определяющий здоровье или болезнь общества, чем состояние науки или искусства. Точнее, сама культура и ее основные категории есть система диетических предписаний, развернутое отношение общества к пище, способ ее приготовления и употребления.

                "Культура, в первом своем значении, есть возделывание почвы для ублажения живота, а согласно старой, но точной метафоре, - "пиршество духа". И как ни усложнилась культура за тысячелетия всякими духовными изысками, она остается в сущности тем, чем была: угождением утонченному вкусу, ищущему разнообразия. Культура есть смена блюд, подаваемых на стол и в свой черед убираемых, так что на смену кислому подается сладкое, на смену сырому - вареное, на смену мясному - растительное: трагедия заедается комедией, буколический пейзаж - технократической утопией, а хищный империализм подается в соусе мирного сосуществования народов. . . Диетические предпочтения преобразуются на высших уровнях в разные типы мировоззрения: эстетическое, чтущее (сладкую) красоту, или этическое, чтущее (горькую) правду; экологическое (сырое) или технократическое (вареное); демократическое (обилие пищи) или аристократическое (утонченность приправ); пацифистское (вегетарианское) или активистское, вплоть до революционного (мясоедное, вплоть до каннибальского); религиозное (постное) или секулярное (скоромное); консервативное (консервирующее) или радикальное (острые специи). . . Культура есть застольный ритуал для всего человечества" (Ю. А. "Культура и диета").

        Диетарии подразделяются на несколько групп, предлагающих свои принципы здоровой диеты; известны постники, вегетарианцы, сыроеды, инианцы, янианцы, бессольники, бессахарники и др. - всего более 40 групп. Приведем отрывки из предисловия к антологии "Философия пищи", составленной по рекомендациям Межконфессионального совета диетологов:

                ". . .Знаменательно, что выбору пищи придавалось важнейшее значение во всех религиозных системах: индуизма, буддизма, иудаизма, христианства. В священных кодексах, таких, как Пятикнижие, или Талмуд, или Коран, или уставы христианских монастырей, вопросам приготовления и употребления пищи уделяется огромное место. Пища чистая и нечистая, кошерная и трефная, постная и скоромная, дозволенная и запретная - это основное противопоставление, отделявшее сакральный мир от профанного и определявшее весь быт верующих, в их отличии от "язычников", "гоев", "неверных", "непосвященных". Продукты питания не только классифицировались по своим этико-гигиеническим свойствам, но и определяли священный ритм человеческой жизни, соотносились со структурой религиозного календаря: праздники, посты, будни различались разрешением или запретом тех или иных видов пищи.
                Чем же обусловлено такое значение "низших", физиологических уровней жизни для ее высшей регуляции, осуществляемой в религиозном самосознании общества? Поскольку религия вводит человека в связь с потусторонним, она накладывает строжайшие ограничения на его контакты с земным миром. Отбираются такие продукты, которые не возбуждают животную энергию человека, способствуют его благородному поведению, освобождают от материальных привязанностей, укрощают звериные инстинкты, предотвращают грех убийства и причинения мук живому. Именно поэтому из рациона чаще всего исключается пища животного происхождения. Если же она употребляется, как у иудеев, то само умерщвление производится особым способом - мгновенно и безболезненно, чтобы страх и страдание, оставшиеся в клетках животного, не передались человеку.
                . . .Итак, в известном смысле оправдано тривиальное выражение: "человек есть то, что он ест". Не только упрощенцам от материализма принадлежит эта формула - ее могли бы, с разными оговорками, повторить идеологи разных вероисповеданий. Правда, это прозвучало бы несколько иначе: "человек есть то, что он не ест", т. е. человеком он становится благодаря воздержанию, отказу от каких-то видов пищи, как нечистых и возбуждающих. Но в любом случае - и крайнего материализма, и крайнего спиритуализма - сама сущность человека определяется через систему пищевых потребностей и запретов. "Хлеб насущный даждь нам днесь", - это общая истина христианства и исторического материализма. Разница, конечно, существенна: только ли хлебом жив человек - или еще и хлебом духовным? Но хлеб, как первый предмет питания, знаменует изначальную неполноту человека в мире - и способ, каким он восполняет себя. Хлеб - азбука человеческой сущности, отделенная часть его плоти, которую в поте лица приходится добывать из внешней природы. Но, восполнив свою недостающую долю из природы, человек начинает испытывать голод духовный. И если голод порой превращает его в животное, то голод и отличает его от животных, ибо у тех голод проходит, а у него нет.
                . . .Эта же первосвятость пищи подтверждается и современными исследованиями по мифологии: язык продуктов - древнейшая знаковая система, которой овладело человечество и которая лежит в основании всех семиотических процессов в культуре. "Жареное", "печеное", "вареное", "пареное", "вяленое", "соленое" и т. п. - вкусовые качества и способы приготовления пищи отпечатались в представлениях о приоритете тех или иных стихий ("огня", "воды", "воздуха"), в универсальныx системах классификаций, в различных типах идеологий и эстетических состояний. Так, "сладкое" соответствует идиллическому мироощущению, "горькое" - трагическому, "соленое" - сатирическому, "кислое" - элегическому.
                . . .Все вышесказанное позволяет утверждать, что ДИЕТИКА - совокупность диетарных предписаний, способов отбора, приготовления и употребления пищи - это важнейший и непрерывно меняющийся компонент человеческой культуры, как материальной, так и духовной. . . Вот почему ДИЕТОЛОГИЯ - одна из тех дисциплин, без которых невозможно дать научно точное определение феномена человека, а также исследовать закономерности его исторического развития.
                В последние годы диетология становится ведущей гуманитарной наукой, методы которой приобретают общефилософское значение, влияют на методологию других наук. Если в первой половине ХХ века генератором общегуманитарных идей выступала социология, а во второй половине ХХ века - лингвистика, то диетология, вероятно, займет к началу ХХ1 века их место в качестве царицы гуманитарных наук. Как взаимно претворяются вещество мира и плоть человека - это центральный вопрос, решение которого получит широкий отклик как в науках о человеке, так и в науках о мироздании. Ведь пища есть именно то, в чем сродняются вещество и плоть - символ их слияния и брачный венец. По сути, диетология призвана обосновать и подтвердить антропный принцип, глубоко проникший в современную науку и утверждающий взаимозависимость физических параметров Вселенной и человека. "Вселенная такова, каковой должна быть, чтобы в ней мог возникнуть и существовать человек".
                Но этот вывод, к которому наука пришла парадоксально, вопреки своим натуралистическим предрассудкам, лишь повторяет заповедь Божию - о том, что весь мир сотворен в пользу и пищу человеку. Ибо питание и есть органическая предназначенность мира для человека, прообраз высшего из созданий, запечатленный в составе земли и всего живущего на ней. "И сказал Бог: вот Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; вам сие будет в пищу" (Бытие, 1, 29). Диетология - центральная дисциплина, связующая естественные и гуманитарные науки в один комплекс человековедческого подхода к Вселенной и космического подхода к самому человеку. . ." (П. В., А. Г. "Диетология - наука ХХ1 века", предисловие к антологии "Философия пищи").