Ксения Мяло - cтарший научный сотрудник Института мировой литературы АН РФ, кандидат исторических наук. Автор многочисленных статей и монографий "После бунта", "Время выбора" и др.
Сокращенный вариант статьи, подготовленный для журнала "Век ХХ и мир".

В жизни государств, образовавшихся на территории бывшей Российской империи - СССР, и даже в сложившемся вокруг них "протоколе" в дипломатическом языке и в приемах резко заявляет о себе одна особенность, которую вряд ли может не заметить любой внимательный и честный наблюдатель и которая, тем не менее, становится предметом все более упорного умолчания. Умолчания столь красноречивого, что оно уже само по себе выявляет то, что хотели бы оставить не только неназванным, но и незамеченным - как в апофатическом богословии повторяющееся отрицание все более явственно обозначает грандиозность обозначаемого через "не то" и "не это" непознаваемого. Оставаясь же на почве политологии, пора определить эту таинственную особенность, дальнейшее замалчивание которой смещает всю проблему в область не просто идеологии, но даже идеологического мифа, согласно императивам которого и конструируется некая фантомная реальность.
Эта особенность такова: практически все республики бывшего СССР - а ныне уже и бывшие автономии внутри РСФСР-РФ - определяют себя и определяются внешними партнерами как национальные государства титульной (т.е. той, чье имя вынесено в названии) народности. Такое определение происходит независимо ни от исторической легитимности самой этой государственности (за немногими исключениями корни ее не уходят глубже советского периода, а, стало быть, все юридические акты производны от идеологем и властных структур ВКП(б) - КПСС), ни от доли самой этой народности в общем составе населения новообразованных государств. Один их самых выразительных примеров - Казахстан, при 39% казахов объявленный, по Конституции, государством самоопределившейся казахской нации. Еще выразительнее процессы, развивающиеся в РФ, где, по данным 1979 года, доля русских превосходила долю "титульной нации" в девяти из шестнадцати республиках и во всех пяти АО и где, однако, совершенно очевидна тенденция к монопольному овладению властью автохтонными этнополитическими элитами.
Напротив, Россия как таковая (и, по сути дела, она одна) определяется не просто как "многонациональная" страна, но как такая многонациональная страна, где практически недопустимым считается простое упоминание о народе, составляющем более 80% населения, создавшем ее и давшем ей свое имя. Если такая тенденция сохранится - а пока можно говорить лишь о ее усилении, - то в пределах очень небольшого исторического времени можно ожидать полного правового коллапса в сфере национально-государственного устройства РФ. Что, собственно, отчасти уже и происходит, наиболее красноречиво иллюстрируясь ситуацией вокруг Чечни. Чечня, однако, лишь лидер процесса, формирующий модель, черты которой внятно прорисовываются и в ряде других внутрироссийских государств, в частности, в Адыгее и Якутии, где уже возникают русские общины, подобные общинам русского зарубежья, т.е. русские переходят в состояние диаспоры.
Замечательным выражением этого юридического "каламбура", когда в такой области права, как национально-государственное устройство, закон оказывается неписан, можно считать недавнее (в сентябре 1994 года) выступление Г.Бурбулиса. Не без некоей угрозы в адрес легко расшифровываемых оппонентов президент фонда "Стратегия" заявил: "Мы не позволим" эксплуатировать тот факт, что русские, составляющие около 85% населения, "сегодня" (замечательно это "сегодня") не имеют "выраженной государственности". Но государство, в котором абсолютное большинство населения не имеет государственности, можно считать построенным на ложных основаниях и обреченным на саморазрушение. Ясно также, что столь оригинальная конструкция не могла быть созданной в системе права вообще, но, очевидно, представляет собою очередной продукт протягивания живой исторической реальности сквозь прокатный стан идеологических императивов. Иными словами, не только унаследованная нынешним руководством РФ, но и карикатурно усиленная тенденция к приоритету идеологии над правом привела к тому, что естественный и, по большей части, никем из русских, как и из лидеров русских национальных движений, не оспариваемый факт многонациональности России стал основанием для разгосударствления, разрушения идентичности и правовой дискриминации ее государствообразующего этноса. Вряд ли можно сомневаться в том, что в недалеком будущем это грозит России разрушительными последствиями, равно как и ставит под вопрос само это будущее.

История неопровержимо свидетельствует, что с ослаблением основного государственного этноса неизбежно рушится и само государство, а затем происходит ассимиляция или исчезновение самого народа. А потому сочетание лозунгов "возрождения России" с прогрессирующим разгосударствлением русских и даже вытеснением самого понятия "русские", смехотворно заменяемого словом "россияне" (как еcли бы и здесь корневым не был "росс", т.е. все тот же "русский"), можно считать проявлением либо гомерического невежества, либо следствием вполне сознательно выбранной стратегии, где штамп "возрождение России" лишь камуфлирует истинные цели.

Несомненно, все граждане России, независимо от национальности, являются россиянами; но именно в этом (а не этническом смысле) не столь давно их всех называли русскими - в чем же смысл замены? При этом, однако, народ РФ определяется как многонациональный; никаких запретов не существует на употребление этнонимов "татары", "чуваши", "башкиры" и т.д. - и даже существуют обозначенные ими субъекты Федерации, чем дальше, тем больше утверждающие себя именно как национальные государства в государстве. В этом контексте запрет, пока еще неформальный, этнонима "русские" с правовой точки зрения, разумеется, являет собою акт дискриминации - пока в формах идеологического и психологического давления.
Своеобразно выглядят и все более входящие в употребление (в рамках обсуждения вопроса: "А есть ли русские вообще?") антропологические изыскания, наиболее популярные как раз на страницах либеральной печати. На страницах "Независимой газеты" уже звучало предложение международным организациям изменить написание самого имени "Россия" таким образом, чтобы в нем не звучал корень "Русь" - например, не "Russia", а "Rossija". Все настойчивее - в том числе и в СМИ - говорится не о "русской", а о "российской" литературе (и даже "русскоязычной"), мотивируя это, например, легендарным шотландским предком Лермонтова (правда, теперь явилась конкуренция в виде чуваша-шумера Лармантея) или матерью-турчанкой Жуковского, "российской" песне и т.д; кое-где уже зафиксирован чудовищный оборот "российский язык" (!).
Нация же, которая позволила отнять у себя язык и имя, прекращает существование, а потому, коль скоро щепетильный вопрос о "смешении" так усиленно навязывается русским, то придется и здесь расставить точки над "i". Они, эти точки, эскизно таковы: хотя русские, как и всякая нация - и даже всякий крупный этнос - есть полиэтнос, сама по себе их пресловутая "смешанность" вполне сознательно и безбожно мифологизируется, дабы подкрепить ad hoc, заранее и независимо от результатов каких-либо исследований сформулированный тезис.
Между тем убедительных научных оснований говорить о том, что смешанность русских на порядки превышает смешанность современных русскому этногенезу европейских народов - а именно последними и создано само понятие "нация" - нет, во всяком случае мнение это вполне оспоримо.
Кроме того, русские - как этно-масса, значительно превосходящая угро-финские и тюркские народы (а именно с ними в основном и шло смешение), - никак не могли раствориться в них, а скорее должны были бы растворить их в себе. Однако хорошая, в целом, сохранность этих народов позволяет с основаниями говорить, что, по крайней мере, столь же сохранны русские. И это неудивительно, коль скоро хоть на шаг отойти от мифа и приблизиться к реальным фактам истории: традиционный уклад жизни, а именно его вплоть до начала ХХ века сохраняло большинство народов России, в том числе и основное русское сословие, крестьянство, исключает интенсивное смешение. Уже потому хотя бы, что и мальчики, и девочки с детства воспитываются для ведения своего, национального типа хозяйства, домоводства и т.д. Наконец, брак оформлялся конфессионально, что воздвигало суровые барьеры на пути смешения, и прежде всего в народной среде, основной носительнице национального стереотипа поведения, где непонятны были уже и двойные православно-католические венчания, случавшиеся в высшем свете. О браках уж с некрещеными не могло быть и речи.
Там же, где (с приходом русских казаков в Сибирь) браки с местными женщинами получили достаточно широкое распространение, последние принимали православие. И это, с учетом определяющей роли для русских "верхних", т.е. культурных уровней самоидентификации вообще и вероисповедания особенно, естественно и для окружающих и для самих молодых жен, а уж тем более - детей, делало их частью русского сообщества.
Все это самоочевидные и давно известные факты русской истории, так же, как и то, что именно русские раньше других народов продвинулись по пути к надэтническому определению нации, положив его в основу и собственной идентичности. Сегодня, однако, их собственная широта грозит им роковыми последствиями; цель же указанных изысканий двояка. Настаивая на метисации русских, они в самой грубой форме возвращают в русское сознание давно снятую (т.е. освоенную в высшем синтезе) ими этническую компоненту, взрывая всю структуру русской самоидентификации.
Следом же идет метекизация русских, ибо их некая будто бы вавилонская смешанность позволяет объявлять их иностранцами, чужеземцами ("не коренными", на современном политическом жаргоне) с вытекающими отсюда правовыми последствиями, практически на любой части территории бывшей исторической России. Понятие "метеки" возникло в Древней Греции для обозначения чужеземцев, которые оставались, в отличие от рабов, свободными, но были политически бесправны и не могли владеть недвижимостью. Как видим, вполне узнаваемо в нынешней политической практике, в т.ч. и стран Балтии, несмотря на эту экстравагантную практику уже входящих в Европейское Сообщество, что, несомненно, создает прецедент огромного значения для европейского и даже всепланетного будущего.
По сути дела, метекизация русских и русскоязычных, осуществляемая под лозунгами демократизации России, при не только безразличии "мирового сообщества", но даже и при активном поощрении им подобной практики (патронаж над Балтией, Молдавией, теперь и Казахстаном говорит сам за себя) как эффективного средства борьбы с неискоренимыми "имперскими рефлексами" России - разумеется, русской России - знаменует начало сворачивания самой идеи демократии и прав к ее исходному древнегреческому пониманию как блага не для всех.
Сегодня такое утверждение еще покажется парадоксальным, но лишь при "коротком зрении"; реально же то, что происходит ныне на постсоветском пространстве, с большой вероятностью моделирует черты процессов, которые в недалеком будущем в связи с угрозой перенаселенности земного шара, невозможностью обеспечить для всех жизненные блага без заметного понижения жизненного уровня в странах "семерки" и обострением проблем Север - Юг примут всепланетный характер.
Россия же - не в первый раз в истории - в силу своей сейсмочувствительности и уязвимости оказалась зоной, где такие процессы развернулись с опережением. Но если сама Россия (я говорю о пространстве Российской империи - СССР) уже сегодня есть зона катастрофы, то в эпицентре этой зоны находятся русские, само положение которых в конце ХХ века заставляет говорить о вероятном и близком конце целой цивилизации, сравнимом с падением Рима и Византии.
Разумеется, в такой аналогии нет ничего оригинального, и она уже звучала в начале века. Достаточно вспомнить хотя бы предсказание О.Шпенглера о том, что для русских революция станет тем же, чем для Рима было нашествие варваров, и к началу ХХI века они уйдут из мировой истории; или "Душу Востока" В.Шубарта, не говоря уже о русских авторах.
И звучала она не без оснований, т.к., строго говоря, крушение именно русской многонародной исторической государственности - Русского царства - произошло тогда, в 1917 году. Исторический шанс сохранить преемственность к нему нового, советского государства, предложенный планом автономизации, был уничтожен ленинским письмом в Политбюро от 26 сентября 1922 года. Согласно этому письму и был организован СССР как заново создаваемое (что обычно имеет место лишь при безоговорочной капитуляции) государство - союз государств, не только абсолютно не правопреемственное по отношению к Российской империи, но утверждавшееся в радикальном противостоянии ей. Условно сохранявшийся остаток русской государственности в виде РСФСР был также изрыт национально-государственными автономиями, площадь которых в несколько раз превзошла численность нерусского населения России.
Однако главное ущемление прав русских произошло в сфере политической власти, где отсутствие матрицы для российской компартии внутри монопольной властной структуры ВКП(б)-КПСС возымело самые роковые последствия для формирования русской политической элиты, даже понятие о которой стало "табу", что и подтвердило "ленинградское дело". Собственно уже тогда, в зародыше, и появилась фигура умолчания, значение которой нисколько не умаляется преобладающей долей этнических русских в партийном и советском аппарате управления. Важна ведь не столько этничность сама по себе, сколько самоидентификация, а она в общесоюзной партийно-советской элите осуществлялась исключительно в мегаструктуре СССР - КПСС. Отсюда - преобладание идеологической компоненты над национально-исторической и уж тем более этнической, неизбежно транслировавшееся в русские массы. Отсюда же преимущественная сосредоточенность и нынешней патриотической оппозиции (за исключением небольшой и маловлиятельной ее чисто "белой" части) именно на восстановлении СССР, хотя 1991 год давал исключительную, сегодня уже почти утраченную возможность восстановить прерванную в 1917-1922 гг. легитимность и преемственность исторической России (что не следует понимать примитивно, в смысле "возвращения" Польши и Финляндии).
Однако реальный исторический процесс, запаздывание, а затем и крах мировой революции, наконец, - и особенно - надвигающаяся война, вновь сделали актуальной историческую Россию как глубинную основу самоидентификации главной массы русского - и не только русского - населения страны. Война 1941-1945 гг. окончательно вернула русский "эгрегор", т.е. совокупность духовно-исторических символов, на его центральное место в жизни всего целого, так как советской, красной идеи оказалось явно недостаточно для того, чтобы мобилизовать необходимую для победы народную энергию. После войны, с 1945 года, при отсутствии формального юридического правопреемства СССР к дореволюционной России (которое не допускалось идеологией) реальность его никем - ни внутри, ни вне страны - не ставилась под сомнение.
1985 год знаменовал начало нового этапа, так как декларированное возвращение к т.н. "ленинским принципам национальной политики" выпустило на волю с такими жертвами обузданных демонов суверенизации и разорвало стыки СССР с исторической Россией. Новое же, по сравнению с 1917-1922 гг., здесь состояло в том, что число субъектов такой суверенизации резко возросло, а сами они определялись теперь не столько как народы, сколько именно как созданные декретами и решениями партийно-советской власти национально-государственные образования. Разумеется, такая их самолегитимация, непринужденно сочетающаяся с программным антикоммунизмом национально-демократических движений союзных республик, могла считаться одним их первых шедевров того жанра политического сюрреализма, которому предстояло блестящее будущее.

Однако все это лишь присказка, а настоящую "сказку" являет тот вид, который с распадом СССР и неспособностью (или нежеланием) руководства РФ определиться в своем отношении к "этому народу", равно как и со своей преемственностью к исторической России, приобрела проблема русских. Сегодня они стали не только разгосударствленным, но и расчлененным народом; и эта расчлененность, уже закрепленная на международном уровне, в том, что кажется территорией СССР, сегодня становится фактом и на территории РФ. Конец Советов, восстановление таких форм местной власти, как, например, хуралы, наглядно иллюстрирует это: сегодня русские, русскоязычные, проживающие в Бурятии или на Алтае, уже находятся в инонациональной политической традиции, должны подчиняться ей, действовать по ее нормам и правилам. Даже де-юре они уже проживают в пострусской России, точнее же - вообще не в России, ибо никакой другой России, которая развернулась как историческая проекция Руси, нет и быть не может. Де-факто они это также либо уже ощущают, либо ощутят в самом недалеком будущем. И нельзя исключать, что в один прекрасный день они увидят себя подданными местного хана или мурзы - разумеется, я употребляю эти понятия не в уничижительном смысле, но для обозначения объективных политических реальностей; в Казахстане идея ханства уже носится в воздухе. Собственно, путь проекта ЕАС (Евразийского союза) заключается в замене на пространстве Северной Евразии России, как главного действующего лица и организатора этого пространства, Евразией регионов под эгидой, вполне вероятно, очень экзотичных властей.
Следующим этапом станет поэтому распад самой Евразии как особого, уникального симфонического и диалогического способа сосуществования народов и цивилизаций. Такой Евразией и была Россия с русской несущей осью; эти симфонизм и диалогичность сложились и могли существовать только в поле русской цивилизационной парадигмы. С ее распадом возникает нечто совсем иное, что мы и видим сегодня в бывших союзных республиках. Никакой другой "Евразии" нет, а есть Европа и Азия, приступающие к переделу русского наследства.
Вряд ли также подобный передел состоится без мировых катаклизмов, первой жертвой которых падут разномастные метеки; и напрасно те, кто ныне тешит себя статусом "коренных", полагают, что и впрямь будут допущены в элиту, население высокоразвитых стран - единственное сегодня политически полноправное сословие планеты.
Стремительно развивающаяся демографическая катастрофа русских, среди многочисленных причин которой, на мой взгляд, присутствуют и глубинно-психологические (стрессовый ответ на историческое поражение), делает подобный сценарий высоко вероятным. Если тенденцию не удастся переломить, то, по экспертным оценкам, численность русских к началу XXII века не превысит 23-25 млн человек, то есть они уйдут из разряда крупных народов мира. И этой ли горстке удержать гигантское пространство, теряющее идентичность, имя и превращающееся в "ничейный мир", подобный "Индиям" эпохи великих географических открытий? Ну, а "конец истории", провозглашенный Фукуямой, приобретает в этом случае парадоксальный вид: не универсальное распространение ценностей либерально-демократической эпохи, как утверждает профессор, но, напротив, регрессия мировой ситуации к исходной древнегреческой модели - демократии как блага не для всех. Следующим шагом, вполне возможно, станет обращение технотронно-финансовой цивилизации к теории элит, несомненно, гораздо более адекватной ее внутренней природе, той жесткости, с какой она производит разделение человечества на лидеров и аутсайдеров.
Истерически-профаническое упрощение проблемы фашизма, когда это сложнейшее и грозное явление сводится к едва ли не всего лишь к национализму (а внутри многообразных проявлений последнего только к антисемитизму - а именно этот истерически-профанический стиль доминирует сегодня в России, - разрывает, маскирует исходные связи фашизма именно с теорией элит до такой степени, что невольно задумываешься - не делается ли это преднамеренно? Не верится, чтобы российские "антифашисты" до такой степени не представляли себе глубинной сути антропологических и социологических концепций фашизма. Как уже исторически состоявшихся, так и особенно тех, которые, вполне возможно, еще грядут. Но если подобная аберрация и происходит лишь по невежеству, суть дела от того не изменяется - как незнание закона не освобождает от ответственности за преступление, так и грех, совершенный по неведению, остается грехом. И тем больше оснований напомнить об этих пуповинных связях фашизма, которые кто-то так усиленно скрывает за пылевой завесой борьбы с достаточно пока маргинальным, хотя и усиленно провоцируемым "русским фашизмом", как едва ли не единственной на сегодня угрозой человечеству.