Стефан Сестанович (Stephen Sestanovich) - руководитель исследований России и Евразии в Вашингтонском Центре Стратегических и Международных исследований, округ Колумбия.

Давно казалось, что тема параллелей между фашизмом и коммунизмом устарела. Неожиданно предмет снова стал актуальным. Неважно, кто был в далеком прошлом большим тоталитаристом - Сталин или Гитлер (а также кто у кого учился технике репрессий). Сильные и слабые стороны этих двух идеологических врагов демократии оказались в центре внимания некоторых аналитиков в связи с настоящим и будущим России.
Все понимали, что перед декабрьскими выборами 1993 года будет голосование протеста. И те, и другие - и фашисты, и коммунисты - рассчитывали набрать очки за счет накопления все более негативных тенденций в обществе. Они старались сыграть на провале экономической программы правительства, на слабости политических институтов России (особенно партийной системы), на психологической дезориентации, вызванной развалом Союза, и т.д. Самым удивительным в результате выборов было не то, что голосование протеста было столь значительным, гораздо большим, чем предсказывалось - вовсе не это, а то, что такую большую поддержку в ходе его получил именно тот, кто еще за несколько недель до выборов считался безумным фигляром.
Почти во всех анализах результатов декабрьских выборов успех Жириновского рассматривается как победа над демократическими партиями. Мало кто усматривает в этом также поражение коммунистов и их соратников - аграриев (сторонников коллективного ведения сельского хозяйства). Лидеры этих двух партий, разумеется, не могли рассчитывать на данную победу, но они всерьез заявляли о себе как об единственной реальной альтернативе рыночным реформаторам, которые были у власти с конца 1991 года. В Москве накануне выборов можно было услышать прогноз, что этот фактический блок наберет около трети голосов. Увы, прогноз оказался далеким от реальности. При голосовании по партийным спискам Жириновский получил больше голосов, чем коммунисты и аграрии, вместе взятые.
В момент выборов избиратели предпочли быть идиотами, чем коммунистами, и поддержали тех, кто предлагал что-либо поновее. Здесь Жириновский продемонстрировал сильную сторону фашизма: он может безответственно играть на ностальгии по старому порядку. Ситуация до боли знакомая: те, кто отвергал либеральные ценности в 20-е годы в Германии и в Италии, не были выходцами из политических домов Гогенцоллернов или Савойя. Они не спасали погибшие политические стереотипы - они предлагали новые.
Сами свергшие монархию в свое время, коммунисты теперь оказались в аналогичном, со скидкой на иной режим, положении. Единственное, что им остается теперь, - это "модернизация". Коммунистическая партия Российской Федерации, руководимая Зюгановым, в отличие от других коммунистов, не поддержала защитников российского Белого дома в октябре 1993 года, и осознала непопулярность апелляции к Марксу и Ленину. Отвечая на вопрос репортера, каких принципов марксизма-ленинизма продолжает придерживаться партия, представитель Зюганова не нашел ничего лучше, чем сказать: "справедливости" (Wall Street Journal, 1994, 27 января). Тем не менее коммунисты прочно связаны с прошлым; и относительная победа на выборах (вместе с аграриями) не является залогом перемен. Рост их рейтинга будет зависеть от того, продолжат ли они трансформировать свою программу и мимикрируют ли демократически.
По результатам декабрьских выборов, продемонстрировавших раскол демократов, можно сказать, что коммунисты все еще присутствуют в политической жизни. Факт отступления партии с антидемократическим прошлым под давлением обстоятельств свидетельствует об уменьшении угрозы для демократической революции. В этом смысле Россия идет по стопам Польши, коммунисты которой были вынуждены заявить избирателям, что они приняли демократическую революцию.
То, что можно сказать про коммунистов, не всегда справедливо в отношении фашистов. Имидж Жириновского, его позиция сильного лидера - антидемократичны и антилиберальны. В этом же духе выдержаны и его обещания массовых расстрелов, когда он будет выбран президентом. Если бы такие сентенции позволил себе не Жириновский, а кто-либо из коммунистов, они бы, наверняка, были восприняты как грубое нарушение закона. В данном случае они кажутся позой - скорее способом имитации несвойственной жестокости. (Можно привести другой пример: ЛДПР имеет военные формирования и не пытается этого скрывать, в то время как создание чего-либо подобного коммунистами стала бы несомненной почвой для нападок и формальных обвинений.)
Фашизм стоит на открытом отрицании как старого, так и нового режима; его нельзя скомпрометировать, оставаясь на этой территории. Вследствие этого российская демократия должна гибко реагировать на разных оппонентов. В настоящий момент она кажется прочнее защищенной от реставрации коммунизма, чем от опасности фашизма.
Кажется, в будущем победы и популярность партии Жириновского вполне реальны. Первым их результатом будет политический кризис всех институтов российского государства. Генералы, промышленники, законодатели и политические лидеры столкнутся с необходимостью выбора между конфронтацией и объединением с фашизмом. Решающим в Веймарской истории было то, что немецкая элита выбрала последнее. Она предполагала использовать "наци" для консервативной реставрации, воспринимая Гитлера хоть и нереспектабельной фигурой, зато способным организовать поддержку народа, - чего не сумел старый режим. Таким образом, немецкая элита надеялась на то, что Гитлер принесет долгожданную стабильность развалившейся Германии.
Может ли это повториться в России? Для большинства тех, кто пытается отстоять советские институты от полного разрушения, фашизм, вероятно, так же противен, как был отвратителен Гитлер для немецких аристократов. Важна оценка Жириновского советскими "аристократами", которые чувствуют, что им более некуда деться.
Понятно, что многие влиятельные российские фигуры, которым несколько месяцев назад это бы не пришло в голову, сейчас говорят себе, что им необходимо познакомиться с "этим Жириновским" (даже второстепенных деятелей ЛДПР стали внезапно приглашать на ланч). А через пару лет отношение российской элиты к Жириновскому должно будет в корне измениться благодаря тому, что он начнет пестовать потенциальных сторонников, попутчиков, покровителей, приспособленцев и им подобных.
Пока, тем не менее, не видно серьезных проявлений стратегического альянса между фашизмом и какой-то частью российского истеблишмента, старого или нового. Напротив, успех Жириновского имел противоположный эффект: он стал самым серьезным аргументом против продолжения радикальных реформ. Используя Жириновского в виде жупела, исконные "центристы" настаивают на сворачивании реформ как на единственном способе удержания фашистов от прихода к власти. И хотя многие в России спекулируют на этом (желая сохранить свое положение и власть), из этого еще не следует что, они неправы. Социальный взрыв действительно распахнет двери неототалитаризму, а отсутствие в России того, что принято называть "гражданским обществом", означает, что страна не вытерпит долгого безвластия.
В свете всего этого постепенное изменение правительством программы реформ представляется весьма благоразумным, и после шока декабрьских выборов эта постепенность отвоевывает день за днем - весьма неторопливо и без малейших дискуссий. Нам следовало бы спросить себя, является ли этот тип центризма достаточно реалистичным? Он делает вид, что отказался от романтизма и догматизма в пользу заземленной практики, полагая при этом, что озлобленный российский электорат в конце концов будет вынужден смириться. После года тысячепроцентной инфляции, которая явилась причиной фрустрации избирателей, российские центристы рискуют повторять пройденное. Иными словами, прагматики говорят о сильном и компетентном управлении, в то время как их политика предлагает дрейф. На этом пути они могут прийти к тому же, от чего пытаются защититься, а именно: открыть дорогу фашизму. Они клянутся, что прислушиваются к народу, но слушают, кажется, только самих себя.