СССР: СТРАНА В ДВИЖЕНИИ
Борис Ерасов
Дождемся ли мы русской цивилизации?
Зазвучавшее у нас в последние годы заманчивое слово "цивилизация" употребляется пока в очень размытом и неопределенном смысле. Оно адресовано зачастую к обществу с развитыми рыночными отношениями, городским устроением жизни и эффективным сельским хозяйством, гражданскими свободами, открытостью всему новому и т.д. В общем, это как бы позитивная модель западного общества за вычетом его негативных сторон - как и в каждой модели. Но цивилизация отнюдь не сводится к внешним проявлениям. Существует устойчивый базис, сверхначало, придающее цивилизации определенность и целостность при всем ее своеобразии. Это сверхначало называется "высокой культурой". В пространстве цивилизации последовательный сторонник марксовой теории формаций чувствует себя, как Алиса в Зазеркалье: казалось бы, здесь те же самые персонажи (то есть социальные компоненты, хозяйство, политика, классы, культура), но они действуют по совсем другим правилам. И даже время может останавливаться и идти обратно, а то и вернуться к той же точке отсчета.
Культура в самом общем смысле слова, в ее ценностно-смысловых компонентах составляет исходную предпосылку и основу всякой цивилизации, и "материалистическое понимание истории" никак не устраняет значения духовных принципов бытия, которые пронизывают все поведение людей в различных сферах, в том числе в хозяйственной практике, социальных отношениях и политике. Цивилизация создает нормы и принципы поведения, которые при всей их дифференцированности имеют общее значение для всех социальных и культурных групп и удерживают их в рамках единого целого.
Но каково же наше место в ряду цивилизаций? В делении мира на Запад и Восток мы занимаем еще не самое "восточное" место и должны определить себя еще и по отношению к различным культурно-историческим регионам "остального" Востока: исламскому, индийскому, дальневосточному.
Всем известны, хотя бы и поверхностно, происходившие на протяжении всего XIX - начале XX веков споры о культурной причастности России Западу или Востоку и наличии у нее своей особой "стати". Споры эти в своей сумме показали фундаментальную неорганичность России - даже если рассматривать лишь "русскую" Россию. По словам Н. Бердяева, "историческая судьба русского народа была несчастной и страдальческой, и развивался он катастрофическим темпом через прерывность и изменение типа цивилизации". Бердяев насчитал в истории "пять разных России", которые отнюдь не целиком сменяли друг друга и так и не сформировались в органическое единство. Не обладала им и имперская Россия, охватившая столь различные регионы "инородцев". Катаклизм 1917 года означал распад этого конгломерата - вследствие тягостного и трагического раскола русского народа как связующего начала всего сверх-образования.
В интенсивных духовных поисках и спорах, дополненных революционной практикой, утвердилась доктрина, взявшая на себя решение любых проблем через тотальное противостояние западной цивилизации. Прежние споры относительно культурной причастности России были отменены и преданы забвению с установлением Советской власти. Да и в самом деле: к чему смыслы полемики между западниками - славянофилами - евразийцами-модернистами, если стержнем всей духовной жизни общества утверждалось преодоление господствующей "буржуазно-помещичьей культуры" и создание новой, социалистической, заимствующей из прошлого лишь традицию протеста, бунта и борьбы против пагубных общественных порядков (уже миновавших)?! Да и в практическом плане вопрос о нашей принадлежности был решен принципиально - через стирание или отмену сопричастностей к своему народу, языку, истории, религии и создание сверхобщности "советских", всесторонне противостоящей Западу как "исторически обреченной" формации, основанной на "господстве капитала".
В слепом пятне доктрины оказался духовный тип цивилизации, источники ее динамизма, в котором она сохраняет присущий ей духовный код. В результате "антибуржуазные" выбросы слишком часто превращались в антизападные, подобно тому как "научный атеизм" обернулся анти-христианством и антирелигиозной практикой. Как в оценке самих себя. так и других обществ в официальной идеологии и политике устранялись социальные и культурные измерения. относящиеся к национальной или цивилизованной самобытности, чтобы утвердить противоборство "двух лагерей", двух систем.. двух типов бытия. Имением это. как предполагалось. было содержанием, а по форме различным группам предоставлялась возможность "попеть-поплясать". опубликовать свой эпос и использовать орнаменты. Зато пресекались истинно наднациональные объединения, независимо от того, принимали они форму культурно-исторического или религиозного единства. Жесткие ограничения касались христианских церквей, исламских и буддистских организаций. Государственные границы обрывали связи не только между родичами, общинами, нациями, но и цивилизациями.
После всею нашего поведения за последние десятилетия наша принадлежность к цивилизованному миру остается под сомнением, сколь сильно ни пожелали бы мы войти в этот мир. Именно как мировая система мы противостояли "первому" миру и вели ревностное соперничество в "третьем". Даже после всех недоразумений с Китаем и крушением социалистических режимов в Африке или Азии, сохранялось деление мира, восходящее к размежеванию на "белых" и "красных" периода гражданской войны. Лишь интенсивно "зеленеющий" Ближний и Средний Восток, все более окрашивая в тот же цвет и ряд республик Средней Азии, заставил многих впервые задуматься о том, из каких компонентов состоит мир - и мы сами. Происходят впечатляющие. часто драматические выбросы национальной пассионарности в различных республиках - а за ними в России, которая, похоже, готова "воспрянуть ото сна" не только для введения рынка и парламентской демократии. Мы слишком различны в своих национальных истоках, и до недавних пор лишь жесткая командная система, пронизывающая сверху донизу все административное управление этого конгломерата, поддерживала его устойчивость.
К тому же, составляющими элементами Федерации и Союза являются не только этнические и национальные единицы, связанные чувством родства, привязанностью к языку и территории, но и крупномасштабные цивилизации. К ним могут быть отнесены периферия европейского Запада в Прибалтике, массивный, хотя и разнородный исламский регион, особый район Сибири, тяготеющие к Дальнему Востоку районы Южной Сибири, восточно-славянская цивилизация. Хотя эти регионы могут быть выделены лишь условно, нет сомнения в том, что внутри них срабатывают слабые но сравнению с политическими, но постоянные культурно-исторические силы сцепления. Эти силы оказываются столь влиятельными. что перемалывают массированное воздействие казалось бы сверхмощных политических институтов.
В рамках каждого из этих регионов - при всем их внутреннем разнообразии - существует значительное сходство культурных типов и жизненных ориентаций, проявляющееся в отношении к труду, формах поведения, характере социальности, образе жизни. Зрелая городская культура прибалтийских республик способствует развитию навыков и искусному индустриальному труду и накоплению его вещественных предпосылок. Напротив, в Средней Азии в большей степени труд основан на использовании сложившихся природных предпосылок и на поддержании привычных солидаристских отношений. Глубокое различие культурных и религиозных традиций довершает и оформляет сложившуюся и постоянно поддерживаемую разницу в типе цивилизаций. Типы личностей, степень индивидуализации, структура социальных связей и формирования человека - на все это накладывают отпечаток веками складывающиеся нормы и ценности, запечатленные в языке, художественной культуре, религии, принятых типах поведения.
С еще большим трудом, чем нации, цивилизации подчиняются государственным границам, и такого рода барьеры рано или поздно рассыпаются или передвигаются. Поэтом) столь интенсивно проявляется тяготение советского мусульманского региона к зарубежному исламу, буддийского региона к Дальнему Востоку (Монголия, Китай, Япония), Прибалтика - к Европе (в ее различных субрегионах). И уже на протяжении веков двойственной остается цивилизационная принадлежность "собственно России", вынужденной ходом истории играть "всемирно-историческую" и столь обременительную роль "перекрестка" цивилизационных судеб, связывая несоединимые начала в государственно-политической системе.
Как бы мы ни определяли тот строй, от которого мы отходим, в социально-экономическом или политическом планах, вряд ли по отношению к нему применимо название "цивилизация". И если споры о том, "что делать?", приведут нас, может быть, к многоукладному и более эффективному хозяйству, то что мы будем представлять в социокультурном плане? Ведь войти в мировую цивилизацию можно только обретя свою самобытную сущность.
Сейчас уже нам очевидно, что впереди - полоса напряженных национальных споров и раздоров: цивилизации состоят не только из удобств и демократических порядков. "Расцвет наций" сопровождается взаимными претензиями и распрями. Но нация - лишь ступень и уровень народного бытия. Только преодолевая взаимную ограниченность, вступая во взаимодействие и поддерживая более высокий уровень общений и устремлений. национальные образования могут обеспечить тот сложный, утонченный и требовательный тип отношений, который заслуживает названия российской цивилизации.
