КРУГЛЫЙ СТОЛ
Страсти вокруг власти
В. Шейнис. Мы живем в мире парадоксов: реальные политические понятия сплошь да рядом обозначаются мифологическими терминами, которые скорее затемняют суть дела, чем расчищают почву для содержательного диалога. Вновь, как и семь десятилетий назад, воссиял лозунг "Вся власть Советам!". На деле никакой власти Советов в первозданном смысле этого понятия никогда не было и, думаю, не будет. На самом деле, с одной стороны, идет пересадка известных партийных структур, "вживление" их в новые политические образования, функции и полномочия которых пока еще не очень ясны. Неизвестно, каким образом будут осуществлять власть президентский совет и правительство, главные представители которого выведены теперь из Политбюро. А с другой стороны, левые, которые не устают требовать полновластия Советов на митингах, сознательно или бессознательно ведут дело к созданию парламентской структуры, которая принципиально отличается и от Советской власти, как она была задумана, и от ее прообраза, "государства типа Парижской коммуны".
Поэтому, начиная разговор о власти, надо обозначить, вокруг чего идет борьба, какие модели власти пытается создать та или иная партия, движение. Сделать это нелегко, так как оформленной партийно-политической структуры у нас пока нет. Придется адресоваться к традиционному делению, которое вошло в наш политический лексикон: левые, правые и центр. Так какие же цели ставит та или другая сторона и в какой мере реально их достижение? Какие факторы работают на каждую из этих сил?
И. Клямкин. Обсуждая вопрос о власти, мы прежде всего должны спросить себя о ее "призвании": для какой она существует функции? Очевидно, функция эта такова, что старая власть ее выполнять не может - она была сильна лишь в границах своих задач. Не обладая легитимностью в традиционном понимании (никто не выбирал ее путем свободного голосования), она, по крайней мере при Сталине, обладала идеологической легитимностью среди широких слоев населения. Это позволяло сталинскому режиму иметь очень сильные политические и репрессивные структуры, которые сохранили свою силу и влияние и тогда, когда цементирующая роль идеологии начала размываться и постепенно исчезать. Сила партийной структуры была в монополии на организацию, которая благодаря мощному привилегированному аппарату пронизывала все сферы общественной жизни. При Сталине, конечно, существовала и определенная идеологическая опоpa, поддерживаемая во многом благодаря дезинформации. Но при Брежневе она уже выветрилась, хотя для поддержания политического статус-кво и гонки вооружений (на определенной технологической базе) этой власти хватало с лишком. Лишь когда вызов Запада стал военно-технологическим, опора режима зашаталась. И все суетливые перемещения партийного руководства после смерти Брежнева, все попытки найти лидера нового типа (сначала Андропов, потом Горбачев) были прежде всего реакцией на евроракеты, а потом на СОИ. Старая власть, выдвигая новых лидеров, надеялась найти ответ на внешний вызов, оставаясь сама собой - все той же монопольно-партийной "императрицей". Но теперь и младенцу ясно, что для новых задач она не пригодна. Технологический вызов - это вызов рыночной экономики экономике нерыночной. И власть, вся сила которой держалась на том, что она уничтожила рынок, вынуждена пойти на его восстановление. Но обеспечить этот переход она может, только съев самое себя, - самоликвидировавшись в качестве монопольной власти партаппарата.
Этот процесс мы наблюдаем сегодня, и здесь не должно быть иллюзий. Если посмотреть на наши реформы сквозь призму того, что происходит в Восточной Европе, то мы увидим, что с точки зрения перехода к рынку, мучающие нас сегодня проблемы далеко не главные, что общество наше пока в преддверии, в какой-то подготовительной стадии. Действительно серьезные проблемы начинаются тогда, когда старая система власти, основанная на партийной монополии, демонтирована и возникают новые структуры в результате свободных демократических выборов. Прежде всего переход к рынку, сталкивающий между собой разные интересы, требует решить проблему консенсуса. Я вовсе не утверждаю, что резкое столкновение интересов неизбежно. Но после того, как тоталитарные структуры демонтированы, все трудности оказываются не позади, а впереди. И одна из главных - проблема формирования власти, способной обеспечить условия для перехода к рынку. Наша слабая, только что вылупившаяся из коммунистических тоталитарных структур парламентская демократия, не имеющая серьезной опоры в экономике, может не справиться с такой задачей.
Дело в том, что у нас демонтаж тоталитарных структур начался в очень своеобразной форме. Никогда так не случалось, чтобы демократизация политической системы началась до складывания отдельных секторов рыночной экономики. В Венгрии, Польше, Югославии, Китае такие секторы начали формироваться и развиваться при сохранении партийной монополии на власть. Демократия, плюралистическая многопартийная система - все это появилось там позже, да и то не везде. Уникальность нашего развития в том, что у нас преобразование старой структуры власти началось до того, как возникли даже зародыши рыночных отношений. Это связано с тем, что у нас интересы партаппарата особенно глубоко укоренились во всех общественных сферах, в том числе и в сельском хозяйстве, с которого началось формирование рыночных отношений в других странах, освобождающихся от тоталитаризма. И поэтому главное для нас сегодня - вытеснить старый аппарат и создать новые структуры власти.
Л. Карпинский. Правящая партия по части авторитета у общества оказалась сейчас наиболее бедной. Скорее это была не партия, а священный союз совокупного начальства, и задача заключалась в том, чтобы в этом союзе состояло не просто много сообщников, а все те люди, у которых есть хоть одна властная, распорядительная функция. Еще в 20-х годах было сказано: незачем бюрократии искать какой-то социальный класс, на который можно опереться, - она сама есть достаточно мощный класс владельцев распорядительных функций и опирается сама на себя. Если бы партия не интегрировала внутрибюрократическую работу, она бы просто погибла от самоедства. Теперь она как источник всеохватывающей власти, мне кажется, кончилась. И когда со всех трибун партийный аппарат обещает "выкрутиться", как только он пойдет в народ, научится. "жить в гуще" - это очередной блеф. Что в этой "гуще" он может сказать? Когда я летом попал на московскую городскую партийную конференцию, то мучился одним ощущением, передо мной была партия беспредметной деятельности. Собравшиеся двое суток конвульсивно искали свой утерянный предмет. Причем, было заметно, что цена трибуны партийного форума предельно понизилась. Один оратор прямо сказал: вот я критикую положение с детскими садами, но если еще несколько лет назад я знал, что после выступления с такой трибуны что-то будет сделано, то сейчас - никто и ухом не поведет.
Принятое последним съездом программное заявление не перевешивает того невероятно тяжелого груза, который КПСС имеет за своими плечами. Мне кажется, что этот груз уже неподъемен. Остатки власти КПСС основаны не на ее идеологии, а на том, что она, как рыба в чешуе, упрятана в административных структурах власти в качестве все еще приказывающего звена. Образно говоря, без милиционера у дверей обкома и без администратора-коммуниста во главе предприятия или Совета у нее власти нет. Она гораздо хуже работает, но по сей день "торчит" в каждом эпизоде жизни. Так что окончательный уход ее от власти, по-моему, теперь связан не с какими-то внутрипартийными процессами, а с тем, насколько быстро рынок размоет всю эту чудовищную административную пирамиду.
В. Шейнис. Кризис системы "партия - государство" начался не сегодня и даже не вчера. Но сейчас дело пошло дальше: не просто партия не способна управлять государством, но начался распад самой КПСС как универсальной политической структуры, пронизавшей все советское общество. Власть не может больше опираться на партию и осуществляться через нее. И самое интересное, борьба в партии, судьба партии перестают быть проблемами, волнующими общество.
Конечно, нельзя сказать, что КПСС ушла на обочину политической жизни: определенные механизмы воздействия на общественные процессы у нее сохраняются. Но ряд недавних событий, в том числе неожиданный финал XXVIII съезда, отчетливо выявил противоречивые тенденции. Ключевые решения на Пленумах ЦК и на партийных съездах по-прежнему принимаются вне зависимости от настроений большинства делегатов. После поражения на выборах в союзный парламент партаппарат развернул концентрированную, невиданно откровенную атаку на реформаторов во главе с Горбачевым, на весь курс реформ. На апрельском Пленуме 1989 года правые как бы решили: что дозволено левым на площадях, то можно и нам в узком "семейном кругу". Бог с ними, с субординацией и партдисциплиной, - скажем все, что думаем. В любой нормальной политической партии за подобным словоизвержением последовала бы смена руководства. Но в итоге неожиданно оказалось: все, что хотел провести на этом Пленуме Горбачев, было одобрено "единодушно".
Когда я, по праву депутата, пришел на российский учредительный съезд, агрессивное правое крыло казалось воспрянувшим, идущим напролом. А Горбачев - растерянным, едва удерживающимся на этой яростной волне. И вдруг на XXVIII съезде - будто кто волшебной палочкой взмахнул. У меня пока нет окончательного ответа, почему так произошло. Велась ли со стороны реформаторского ядра во главе с Горбачевым сознательная игра, загнавшая Лигачева и его соратников в ловушку, или за несколько дней были мобилизованы такие политические ресурсы, которые изменили соотношение сил? Можно вообразить, как уже посетовал одни из делегатов, что Горбачев обладает качествами Кашпировского и ему дано подчинять своей воле людей с прямо противоположными устремлениями.
Действительно, почему правые, располагая контрольным пакетом на съезде, повинуются лидеру-реформатору? Почему они "продали" Лигачева? От Лигачева к Полозкову - это ведь почти то же самое, что от Брежнева к Черненко!
И. Клямкин. Мне кажется, что российский съезд был оценен неправильно. Правые консолидировались, но это была консолидация не сильных, а слабых - они не нашли лидера лучше Полозкова. Больше им ничего не надо: сохранить партию аппаратного типа. Но тем же объясняется и их повиновение "магической силе" президента. Аппарат, почуя опасность, цепляется за него. Там сознают, что окончательный уход Горбачева в президенты ускорит развал старых структур. В то же время и Горбачев пока не может полностью положиться на какие-то новые структуры и поэтому считается с партаппаратом и даже прикрывает его, облегчая муки его политического отступления.
В. Шейнис. Собственно аппаратные силы - только часть консервативного лагеря. Но там есть свои формальные и неформальные структуры. Верхушка формальных структур - это 1200 - 1300 "твердых" голосов на XXVIII съезде (приблизительно еще столько же - тяготевших к ним) и примерно 350 голосов на Съезде народных депутатов России. А неформальная часть - рассредоточенные образования от Объединенного фронта трудящихся (ОФТ) до боевиков "Памяти" и родственных ей организаций. Правда, широковещательно заявивший о себе национально-патриотический блок потерпел сокрушительное поражение на выборах и не сумел создать хоть маленькую собственную фракцию. Но настроения его в нашем квазипарламенте вобрала известная часть фракции "Коммунисты России", хотя, конечно, нельзя ставить знак равенства между ними. Быстро формирующийся правоконсервативный лагерь, с одной стороны, декларирует верность марксизму-ленинизму. Но многие его сторонники понимают, что если следующие выборы будут действительно свободными, то под старым знаменем им много голосов не собрать. Поэтому, как пчелки в улей, они собирают в свой идеологический арсенал и ущемленные имперскиe амбиции, и великорусский шовинизм, и изоляционизм, и правопопулистский эгалитаризм. А пуще всего - держатся за партийные структуры, за обкомы и за Президента. Горбачев не вполне "свой", но в его руках власть... А власть они привыкли ценить превыше всего.
И. Клямкин. Если проследить ход перестройки, то легко увидеть, как закономерно Горбачев двигался в сторону все более глубоких перемен. Столкнувшись с сопротивлением аппарата, выдвинувшего его для своей же самозащиты, он неизбежно должен был подключить к проведению реформ общество, а оно, проснувшись, заставило его идти значительно дальше, чем того многие ожидали.
В то же время приходится признать, что в партии на XXVIII съезде сложился центристско-правый блок, в котором доминирует группа Горбачева. Правые сохранили сильные позиции, а многие левые ушли вообще. Однако левоцентристский блок может возникнуть (и, похоже, зарождается) не по линии партии, а между группой Горбачева в центре и левыми силами национального возрождения в республиках, не только не состоящими в партии, но и утвердившимися в противостоянии ей. А поэтому нужно более вдумчивое отношение Президента к позиции левых.. Меня лично с этой точки зрения насторожило его поведение во время выборов Председателя Верховного Совета России, когда он Ельцину предпочел Полозкова. Я думаю, это объяснялось не только боязнью негативной реакции справа, но и опасениями, что с Ельциным никакого контакта не получится. Как бы то ни было, этот эпизод можно считать едва ли не самой серьезной ошибкой Горбачева за все годы перестройки. Избери съезд Полозкова - и важнейший канал движения был бы для Горбачева закрыт.
В. Шейнис. Он не всегда до конца понимал последствия своих шагов. Но показал поразительную для человека, выдвинутого аппаратными структурами, способность к обучению, к извлечению уроков.
Легче всего теперь критиковать Горбачева. Я не против критики, но давайте договоримся: за что он действительно ее заслуживает. Представим такой сказочный сценарий. Горбачев порывает с правыми; ведя дело к расколу партии не налево, а направо. Конечно, тогда ситуация на съезде была бы другой: так ушло несколько десятков человек, а с Горбачевым откололась бы значительная часть. Ушло бы несколько сотен, может быть, даже две-три тысячи. Можно понять, почему Горбачев и его окружение не были готовы к такой решительной операции: столь круто поменять расстановку сил, дезавуировать полозковский съезд значило пойти на очень уж непривычный риск. Но мне кажется, что риск был не так уж и велик, - а такой поворот мог бы привести к значительной радикализации общественных настроений, укреплению реформистских сил в стране. Выиграв тактически, Горбачев проиграл на XXVIII съезде стратегически. Думаю, если не захочет выбиться из всей логики своего поведения после 1985 года, ему все равно придется принимать нелегкое решение. Но важно сделать это раньше, а не позже. Потом тот же шаг, может. будет и легче сделать, но он будeт менее результативен.
Л. Карпинский. Если брать отношение Президента к радикалам, то он провел почти все, чего они требовали раньше, - и по шестой статье, и по правительственной программе, и по президентской власти. Но политик в таком случае должен хотя бы одной фразой вспомнить авторов: "Как еще полгода назад говорили радикалы - и здесь они, можно признать, оказались правы..." Мне кажется, здесь мешает Президенту психологическое наследие большевизма: можно вершить что угодно, но только быть всегда инициатором. И страшно тяжело допустить мысль, что кто-то лучше о чем-то сказал, раньше о чем-то догадался. Я глубоко убежден, что у Горбачева много хороших качеств, но и эту черту, к сожалению, просматриваю.
В. Шейнис. Тут надо вот еще что учесть. Демократы заботятся только о том, чтобы двигать процесс вперед, в этом их роль и заслуга. А центральная власть, кроме того, должна еще обеспечить определенную общественную стабильность. И когда на нынешних митингах ораторы срывают аплодисменты, предъявляя Горбачеву все мыслимые и немыслимые обвинения - что теперь и безопасно, и популярно, - мне кажется, что это не совсем благородная игра. Но я тоже задаю себе вопрос: почему Горбачев во многих случаях занимает столь резко конфронтационную позицию в отношении левых?
Когда, наконец, будет понятно, что единственный вариант мирного перехода к рыночным отношениям, к устойчивой демократии, правовому государству и т. д.- это не мифическая консолидация всего общества - ее уже никогда не будет, - а форсированное создание левоцентристской коалиции.
И. Клямкин. Но не будем забывать, что более радикальному лидеру в центре сегодня было бы очень непросто. Тем более, что во многих регионах влияние партийных структур гораздо сильнее, чем в Прибалтике и даже чем в России. Задача демократов - не топить, а подталкивать Горбачева вперед по пути реформ. Если, конечно, есть надежда, что он способен двигаться влево. И это не противоречит стабильности, если подталкивать не только митингами, но и созданием демократических структур власти. Самые резкие речи в наших перестроечных гайд-парках очень незначительно влияют на линию Президента. А вот победы демократов на выборах в Моссовет, Ленсовет, победа Ельцина на первом Съезде народных депутатов России заставляют двигаться, потому что изменяют соотношение политических сил.
Но не только это важно. В чем, скажем, слабость "Демократической России"? Все ее важнейшие решения могут быть заблокированы в республиканском парламенте сторонниками партаппарата. Необходимо, чтобы на стороне демократов были не только общественные настроения. Очень важно, чтобы и организованное рабочее (и не только рабочее) движение становилось фактором поддержки демократии в законодательных органах власти.
Л. Карпинский. Как сказал мой старинный друг, теперь власть не столько берут, сколько организуют. Точное замечание. Нельзя захватить власть и лечь спать на диванчик. Нужен процесс властвования, то есть решения конкретных проблем и создания для этого разветвленной сети демократических организаций. Я думаю, что жизнь подведет к созданию очень широкого организованного альянса демократических сил как реальной опоры новых Советов. В то же время, видимо, концентрируются силы, которые могут стать социальной базой военного переворота.
В. Шейнис. Наши товарищи из Клуба избирателей Академии наук (А. Собянин, Д. Юрьев, Л. Ефимова) проанализировали 10 наиболее характерных поименных голосований на Съезде народных депутатов РСФСР. Они распределили голосующих по преимуществу за демократические и консервативные предложения в соответствии с классификацией депутатов по основным социально-профессиональным группам. Интересно, что депутаты, принадлежащие к верхнему и среднему эшелонам власти и управления, как правило, голосовали за предложения, которые поддерживала фракция "Коммунисты России", а большинство рядовых рабочих, крестьян, интеллигентов, да и низовых начальников - за предложения "Демократической России".
Исследование дает возможность проследить, как голосуют депутаты, представляющие силы, на которые может опираться военный переворот. Высшее военное руководство за предложения "Демократической России" голосует в 16 процентах случаев. среднее - в 63, нижнее - в 73. Разные эшелоны руководства МВД - соответственно 40, 55 и 86 процентах всех голосований поддерживали наши предложения. (Для сравнения отмечу, что социалистические феодалы, к числу которых принадлежат многие руководители колхозов и совхозов, поддерживали нас только в 39-40 процентах голосований). Теперь представьте: генерал Макашов и его единомышленники, по-видимому, готовы отдать роковой приказ. Но если не отдают, значит, нет у них уверенности, что, спущенный по цепочке, он будет выполняться.
И. Клямкин. Я бы все-таки закончил на том, против чего, насколько могу судить, никто из нас не возражает. Я хочу еще раз подчеркнуть: хватит, наконец, демократам все происходящее сводить к Горбачеву! "Саюдис"-то возник независимо от Горбачева. А когда набрал силу и оттеснил партаппарат от власти. взаимоотношения Президента с этим аппаратом его уже и не интересовали. Давайте думать прежде всего о себе. о, том, чтобы увеличить свои силы укрепить свои позиции в тех или иных структурах. От этого зависит все - в гом числе и поведение Президента.
