ПРОБЛЕМЫ И СУЖДЕНИЯ
Эрнст Гелнер
Ислам: иной взгляд на права человека *
Вопрос о правах человека рассматривается на Западе сквозь призму устоявшихся структур, в рамках которых эти права могут быть осуществлены. Эти структуры включают в себя государство, которое должно быть, с одной стороны, действительно сильным, чтобы обеспечить общественный порядок, а с другой стороны, не настолько всевластным, чтобы подмять под себя гражданское общество. Государство это должно быть способно предпринимать реальные действия и решать необходимые задачи, к числу которых никоим образом не относится обеспечение счастья всего человечества и всеобщей справедливости. Борьба с мировой коррупцией также не входит в функции такого государства.
Каковы бы ни были корни понятия "права человека", ныне на Западе их значение и применение стало абсолютно светским. Понятие "право человека" в равной степени относится к верующим и неверующим, не меняясь в зависимости от исходных религиозных посылов. Предполагается, что всякий человек наделен от рождения незыблемыми правами, независимо
от того, является ли он носителем какой-либо теологической доктрины или нет. Эти права не зависят от приятия или неприятия какой-либо веры. Ни значение, ни уровень применения основных прав человека не зависит от религиозных убеждений.
Этот подход к понятию "права человека", исключающий все ограничения и оговорки, можно считать типичной иллюзией западного человека, пытающегося по-мюнхаузеновски вытащить себя за волосы из болота; этот подход явно паразитирует на той христианской религиозной традиции, которую сам же пытался дезавуировать. Но факт остается фактом: на сегодня доктрина прав человека не имеет под собой никакой религиозной основы.
ДРУГИЕ ИСТИНЫ
Давайте рассмотрим другой социальный порядок, для которого характерно государство, с одной стороны, недостаточно мощное, чтобы монополизировать право на законное насилие, а с другой стороны, предъявляющее претензии на абсолютную власть как выразитель моральной нормы. Его задача поощрять добродетель и карать порок. Его земной долг - поддерживать божественный правопорядок. Оно готово и способно возглавить гражданское общество, нисколько не разделяя с ним власть.
Эта характеристика, совмещающая слабость и силу, не несет в себе противоречия: она жива и вполне реальна в границах исламского мира.
Первый и важнейший факт заключается в том, что мусульманин отвергает всякую мысль о том, что современный мир неизбежно становится светским - общее место современной социологии Запада.
Секуляризация не касается мусульманского мира. За исключением двух-трех случаев (например, Турции) власть религии над государством и обществом остается незыблемой, и даже напротив - она возрастает. Что особенно важно - это в равной степени относится как к консервативным районам, где у власти находятся традиционные правящие круги (Северная Нигерия, Саудовская Аравия), так и к государствам радикальной ориентации, с руководителями новой ориентации во главе (Ливия, Южный Йемен, Алжир).
Чем же это объясняется?
Правильный ответ включает несколько причин.
Монотеизм Писания, моральная чистота и эгалитаризм, провозглашенные Высоким Исламом, соответствуют моральным требованиям нового времени: неизменной остается, пожалуй, только незыблемая вера и отсутствие сомнений.
Высокий Ислам всегда подспудно присутствует в жизни широких общественных слоев, даже если его культура и не всегда просматривается с первого взгляда. Эта непрерывная связь позволяет Исламу оказывать воздействие и на самоидентификацию новых городских масс, а также тех слоев населения, которые обретают национальное самосознание в оппозиции колониальным властям или своим собственным западническим элитам (как в Иране). Исламская культура подтверждает обретение ими статуса горожанина, их единство с традиционной знатью и выражает их протест против сверхпривилегий современных правителей. Они обращаются к своим, в недалеком прошлом забытым. Великим Традициям, вдруг, как по волшебству, возродившимся к жизни.
Наличие религиозной идеологии, удивительно удачно вписывающейся в современную жизнь, по своему элегантному монотеизму, этике следования правилам в противовес этике подчинения, - позволяет мусульманскому миру избежать дилеммы, которая неизбежно встает перед странами третьего мира: принять ли внешнюю (западную) культуру или придерживаться фольклорного популизма? Мусульманский мир может пользоваться Высокой культурой своей веры, действительно исконно своей, а не завезенной извне.
Третий мир зародился в далекие времена на Рейне, и большинство стран, прошедших эту стадию развития, сталкивались с той же дилеммой. Мусульманская реакция на вызов Запада, в общем, представляет собой некую форму Реформации, т.е. очищения старой веры.
Вторая характеристика новой ситуации: государство по-прежнему остается очень сильным по отношению к гражданскому обществу. На этом этапе оно становится сильным даже там, где раньше было слабо: оно может диктовать свою волю сельскому населению, даже той его части, которая проживает в наиболее труднодоступных районах. Современная военная, административная техника и техника связи делает все это возможным. Позиции государства остаются сильны и там, где они были традиционно сильны - в городах и в географически доступных районах жизни оседлого населения.
Можно сказать, что это не специфически исламская черта,-это характерно для всего третьего мира. Налицо определенная отсталость, при которой государство, подпираемое заимствованной извне технологией контроля, вступает в противоречие с обществом и подавляет его. Всегда легче позаимствовать технологию подавления, а не производства; к тому же, позаимствовать всегда хочется в первую очередь именно опыт насилия.
В результате насильственного наложения новейших систем насилия на отсталую систему сельскохозяйственного производства возникает новая система, обладающая способностью к самовоспроизводству. При этом насилие дает несравненно больше, чем может дать производство и, соответственно, возникает борьба за место в иерархии насилия, которая, в свою очередь, подрывает всякое развитие производственного сектора.
ДРУГАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Истинные фундаменталисты, т.е. те, кто признает главенство религиозного лидера над военным, при весьма драматических обстоятельствах пришли к власти в ходе иранской революции, продемонстрировавшей Западу всю важность мусульманского фундаментализма.
В других мусульманских странах мы сталкиваемся с разнообразными типами военных лидеров, от глубоко и искренне религиозных, до тех, чья вера может иметь чисто прагматический характер, и наконец, носителей тунисского секуляризма (не говоря уже о своеобразном и двусмысленном секуляризме Турции). Возможно, следует различать две разновидности правителей: традиционалисты (Саудовская Аравия, северная Нигерия) и модернисты, т.е. "новые мамлюки", выпускники военных и технических школ.
Есть какая-то ирония истории в том, что чистейшим образцом клерикального фундаментализма сегодня может служить Иран. Для персов шиизм определяет стиль жизни в той же степени, в какой католицизм определяет стиль жизни поляков, а православие - сербов. В ряде стран шииты действуют полуподпольно, а в Иране эта религия характерна и для правителей, и является гарантом национального самосознания. В рамках ислама для шиитов особенно характерна номократия - верность закону, а также культ святых. Культ общества, культ Писания, культ Святого Владыки-сквозные темы мусульманской теологии. Именно шииты дали ответ на старый вопрос, поставленный еще Платоном: кто руководит руководителями - теологическая версия которого читается так: кто проверит толкования толкователей Писания?
Шииты отдают это право имамам. Беспристрастность и неподкупность имамов считается таковой, что их заявления принимают силу закона, и не подлежат сомнению. В результате, конечно, только имамы могут претендовать на реальную и безусловную политическую власть.
В политической практике многих, хотя и не всех течений шиитской теологии сказывается влияние идеи Скрытого Имама. Если истинный лидер и Пророк скрыт, кто-то должен взять на себя его роль. В ряде течений ислама допускается, что имам не скрыт, а находится открыто среди людей. Эта народная политическая теология оказывалась весьма эффективной всякий раз, когда требовалось
противопоставить закону Божественную волю и изменить систему управления.
С этой точки зрения становится понятным успех иранской революции, произошедшей не в беспомощной в военном отношении или потерпевшей экономическое фиаско стране, но, напротив, в государстве сверхбогатом, с современной непобежденной армией. Такое возможно лишь в обществе, в котором в глубинах народной памяти живет, периодически вызываясь к действию, культ Мученичества. Именно экстаз мученичества позволил шиитским мятежникам сломить вооруженные силы шахского режима. Сам Хомейни с гордостью писал об этом:
"С самого начала шиитская школа... отличалась рядом уникальных характеристик. В то время, как другие теологические доктрины пали смиренно перед властями, даже если те погрязли в коррупции и жестокости, шиизм проповедует право на протест и признает власть таких правителей незаконной. С самого своего зарождения шиизм был теологией оппозиции угнетению".
Без сомнения, шиитский культ мученичества во многом способствовал революции. Зато после революции, в ходе строительства нового общества и выработки основ его законодательства этот культ отошел на задний план.
Теперь речь идет о необходимости всемерно укреплять Закон, и следовать ему со всей верностью, и самозабвением, независимо от того, объявился ли среди людей скрытый Имам или нет.
Претворять Закон - дело правительства, и оно выполняет свой долг, независимо от Второго Пришествия. Хомейни учит, что имамы лишь временно берут на себя выполнение политических обязанностей - примерно, как я соглашаюсь в течение какого-то времени выполнять административную работу в Университете.
Но пока Скрытый Имам отсутствует, государством должны управлять другие, наиболее пригодные для этого лица. Кто же может справиться с задачей лучше Ученых Правоведов? Органы республиканского правления, возглавляемые юристами, должны взять на себя сложные функции временного правительства.
Возникает новый Круг Справедливости - обществу требуется справедливость. Но справедливость возможна лишь там, где государство хочет и может наладить ее. Это можно сделать только руками тех, кто
- Закон, закон доступный, так как он получил толкование. Смысл обращения к ним Хомейни сводится к тому, что они обязаны взять на себя эту роль, по крайней мере до пришествия Скрытого Имама, и никто кроме Имама не может освободить их от этого долга.
С учетом того богатства, которое обеспечивает нефть, вопрос об экономическом контроле за излишками гражданского общества теряет свою остроту (хотя Хомейни настаивает на применении традиционных мусульманских принципов налогообложения).
По сути, гражданское общество имеет единственный долг перед правителями - долг повиновения. В награду ему обеспечен возврат укрепленных моральных ценностей и спасение из капкана современного безбожного общества, лишенного корней и погрязшего в грехах.
Хомейни пишет:
"Святейший Пророк Господен... взял на себя проведение в жизнь Закона и утверждение на земле требований ислама, создав таким образом Исламское государство на земле. Он не ограничился провозглашением Закона, он сам творил закон, сам рубил руки, хлестал кнутом и побивал камнями. Последователи Святейшего Пророка сегодня должны выполнять те же функции".
"Никто не говорит сегодня... об отмене смертной казни."
"Исламское правление несопоставимо ни с одной другой формой правления. В прямом смысле этого слова оно не конституционно... Но оно конституционно в том смысле... что правитель должен отвечать некоему набору условий... которые сформулированы в Коране и в Сунне Святейшего Пророка. Поэтому Исламское правление можно назвать властью Святого Писания над людьми".
Общая идея очевидна - мусульманский мир должен управляться священным Писанием и только священным Писанием. В отсутствие Имама, закон должны толковать и осуществлять ученые мужи. Вся власть воплощается не в Личности, но в Законе.
ДВЕ ПРАВДЫ
Можно рассуждать о том, каковой может быть концепция прав человека в этих условиях за пределами теологических границ. Сам Хомейни дает однозначный ответ:
"Ксеноманьяки, люди зараженные Западом... Опомнитесь..! Оглянитесь и посмотрите, кто на Западе выступает в роли защитника прав человека, каковы их истинные цели. О правах ли человека они пекутся? Или их волнуют права сверхдержав? Наши юристы не должны уподобляться им."
Хомейни, конечно, в чем-то прав, когда говорит, что его концепция не является тиранической. Есть что-то благородное в столь беззаветной преданности закону, - за гранью всех человеческих действий.
Такой элемент всегда присутствовал в мусульманской цивилизации. Сам по себе он не мог служить сдерживающим фактором. Но тем не менее ссылки на вечный и неизменный Закон, провозглашенный Писанием, в сочетании с угрозой народного гнева на религиозной основе, с жаждой власти сплоченных, агрессивных и независимых племен, с незапамятных времен держал правителей в узде.
Марксизм или социализм вряд ли привлечет эти массы.
Покойный писатель Талал Асад утверждает, что между Исламом и марксизмом нет ничего общего, в ответ на утверждение, что и то и другое учения стремятся навязать обществу тотальную моральную систему. Вот какой интересный аргумент он использует, чтобы доказать, что между мусульманским и марксистским социальным устройством нет общих черт:
"...достаточно лишь немного подумать, чтобы понять, что значение имеют не литературное содержание законов шариата, не текст как таковой, но то, до какой степени он наполняет и регулирует социальную практику. Нет и никогда не было мусульманского общества, где законы Ислама имели бы значение большее, чем просто фрагмента социальной жизни."
И тут же он утверждает:
"В современных государствах... административные и правовые механизмы... несравненно более значимы и эффективны в осуществлении контроля над жизнью общества, чем когда-либо мог быть Ислам."
Асад, безусловно, в чем-то прав: любое современное государство по целому ряду параметров всегда более эффективно, чем когда-либо было традиционное государство. Но главный вопрос не в этом, а в том, можно ли сравнивать современные социалистические государства и традиционные исламские, правомерно ли такое сравнение? И в том и в другом случае мы имеем дело с сильным государством, основанным на моральной догме, преданным некой идее. Государство рассматривается как инструмент обеспечения этой идеи, все его действия оправданы тем, что оно ведет человечество в счастливое будущее. Оно склонно отдать предпочтение некой высшей страведливости, по сравнению с правовой нормой справедливости.
Напротив, понятие "права человека", как оно трактуется на Западе, предполагает некую теологическую "пелену незнания": там с уважением относятся к постулату о том, что никто не владеет абсолютной истиной; его разделяют все. Наш социальный контракт основан на признании того, что в общественной сфере нас объединяет скептицизм, а не убеждение. Объединиться можно, лишь отказавшись не только от оружия, но и от догм.
Во-вторых, расчет на развитие прав человека строится, говоря реальным языком, на наличии в обществе некой контрсилы, способной контролировать контролеров, ограничивать государство: гражданского общества.
Такое положение вещей не позволяет государству стать монополистом на истину, способным безоговорочно навязывать всем и каждому свое, не вызывающее вопросов, представление о Вере и Законе, и быть подотчетным только Богу, но не согражданам.
Однако сегодня, когда мощная традиция и политическое поведение, основанное на этой традиции, сталкиваются с иной мощной позицией - со всей остротой встает вопрос: мыслима ли общая точка зрения на права человека у хранителей Писания и либералов-скептиков?
Кембридж,
Великобритания
* Печатается в сокращении.
Голос из Триполи
ЗАЯВЛЕНИЕ МУАМАРА КАДДАФИ
Руководитель ливийской революции М. Каддафи заявил, что Ливия считает себя ответственной за положение мусульман в различных странах мира. (...) Мы заявляем, указал он, что мусульмане Советского Союза должны сбросить с себя гнет и притеснения и получить свои права в полном объеме.
В пространной речи ливийского руководителя содержались оценки положения мусульман в Болгарии, Югославии, Китае, других странах. Он также коснулся задач, стоящих перед мусульманами и исламскими организациями всего мира, призвал их к координации деятельности и объединению усилий.
(ТАСС)
