"Уважаемая редакция..."
ЭТО НАШИ ГОДЫ Иван Евгеньев, г. Фрязино
ЛЕЧИТЕ РОССИЮ ОТ НАЧАЛЬНИКОВ! Роман Хайкин, г. Ленинград
НЕ ВЕРЮ Борис Иоселевич, г. Львов
СИНЕЕ И КРАСНОЕ Григорий Померанц, г. Москва, 1990 год
ЭТО НАШИ ГОДЫ
Разоблачение сталинизма есть, несомненно, признак духовного раскрепощения. Но вместе с тем личный опыт восстает и против рассмотрения прошлого (своего в том числе) как нагромождения злоумыслов на несчастные обстоятельства. Не чувство обиды за "бесцельно прожитые годы" главное здесь, но чувство цельности и прочности того, несколько уже отошедшего от нас, мира.
Жизнь наша и каждое движение в ней неизбежно связаны с миллионами других жизней и движений. Та жизнь была полна своим содержанием. В ней было все: например, прекрасные книги детства - Майн Рид, Марк Твен, Сабатини, Кассиль, Пушкин и т.д. Как сочетать представление о моральной, интеллектуальной ущербности тех лет с тем, что в них вписывались лучшие образцы литературы, живописи, музыки? В то же время слова "Москва", "Кремль" вызывали светлое волнение, а красная звезда на Спасской башне виделась маяком в будущее.
Конечно, утверждая это, я обращаюсь к своему ограниченному эмоциональному опыту. Но более всего убеждает тот простой факт, что было так, а не иначе. Разоблачающие "прозрения" на сей предмет - отнюдь не достижения глубокой мысли, познавшей, наконец, историю в ее сути. Они одно из проявлений процесса, который делает прошлое прошедшим, а будущее оставляет столь же загадочным.
Сомнения в истинности убеждений людей, пришедших к власти после семнадцатого, имели сильную аргументацию и до того. Можно ли свести проблему к ошибке в выбранной модели общественного развития? Наше общество в 30-х и 80-х годах имело одинаковую политическую систему. В 80-х она даже более завершена в деталях. По сути же это два совершенно различных общества. Разность же составляют люди, опыт их жизни. В 20-х - 30-х годах они осваивали социалистическую ойкумену. С рвением, наверное, сродни тому, что двигало конквистадоров Кортеса, но бывшим общественной доминантой. В 80-е мы начали ее обживать.
Внешне застывшая система вырабатывала заложенный в ней потенциал, а народ нарабатывал свою историю, свой опыт, необходимость которого диктовалась внутренними его потребностями, движением общественного сознания. В 20-х, 30-х годах ему отвечала тоталитарная коллективистская система, которая требовала включения и растворения личности в общественном движении. Отвергалось все, что мешало этому движению, даже значительное. Безжалостная сила заложена была в нас всех вместе, а не в нескольких "сталинцах".
Да, сейчас мы во многом отрицаем тот образ жизни. Но отрицаем с позиций приобретенного опыта. Хочется верить, что нынешний этап отрицания не сметет моральные тормоза и неприятие насилия, заложенные в те страшные, но такие наши годы истории.
Иван Евгеньев,
г. Фрязино
ЛЕЧИТЕ РОССИЮ ОТ НАЧАЛЬНИКОВ!
По профессии я врач, психиатр, кандидат наук. То, о чем я пишу, имеет непосредственное отношение к проблемам, интересующим ваш журнал, к тематике «мир в нашем доме», но не только.
Сейчас широко дискутируется вопрос о том, был ли Сталин преступником или душевнобольным. Не вдаваясь в существо споров (хотя как специалист мог бы принять в них участие), хотелось бы подчеркнуть другой аспект этой проблемы, тоже имеющий отношение к моей профессии. Речь идет о несовершенстве механизма передачи государственной власти, коль скоро допускается сама возможность появления таких споров.
Система допускает возможность появления и пребывания во главе государства людей психически и нравственно недоброкачественных (в данном случае не столь уж важно, палача или безумца).
Ведь и многие следовавшие за Сталиным руководители нашей страны, как теперь выясняется, отнюдь не отличались психической гармонией.
Вопрос о защите от произвола власти неизбежно становится актуальным для каждого народа, страны на определенном историческом этапе развития. Само возникновение правового законодательства, в сущности, обусловлено именно такой очевидной необходимостью. Сейчас этот вопрос приобрел особую актуальность для нашей страны: делается попытка создать правовое государство. Но почему-то мало говорится о контроле за работой высшей администрации
Почему про это следует вспомнить и говорить сейчас в связи с пересмотром правовой системы? Потому что любое лицо, облеченное властью (любого уровня - от конторской, учрежденческой до государственной) продолжает быть прежде всего человеком со всеми присущими ему страстями и слабостями, от относительно безвредных, вроде обычной лени или любви вкусно поесть, до гордыни и жестокости и даже приверженности к страхам и психической неуравновешенности.
Ничто человеческое им не чуждо. Но это значит что на любом уровне власти, включая самый высокий, люди не обязательно станут отказываться от своих амбиций, желаний, притязаний (материальных, моральных, сексуальных и пр ). Работающим над законодательством необходимо постоянно помнить о неисчислимых бедах, которые претерпели люди от несовершенства законов, не позволявших повлиять на ненормальные проявления властителей (Калигула, Нерон, Иван Грозный). Еще совсем недавно жили Пол Пот, Гитлер, Сталин. Поскольку последствия несовершенства власти с учетом достижений современной науки и техники сегодня могут быль крайне серьезными, большинство цивилизованных стран разрабатывают системы оценки и контроля действий руководителей.
С точки зрения моей профессии (а привлечение врачей к этому вопросу не столь уж нелепо, как кажется на первый взгляд), по своей сущности любое законодательство - это изобретенное обществом средство самозащиты от невыгодных для развития популяции психических особенностей некоторых ее граждан, включая и тех, в руках которых сосредоточена власть. Это вынужденное средство профилактики последствий безудержного проявления сильных желаний, особенностей характера, возрастных изменений влияния внезапно возникшего заболевания, что не исключено и у начальства самого высокого ранга. Ограничивается законами не власть эмира, короля, президента сама по себе, а возможности резко девиантного поведения и решений, обусловленные особенностями личности. Как ни прискорбно, но законы должны исходить из «презумпции нарушения» из того, что их всегда все обязательно (вольно или невольно - это уже другой вопрос) будут стремиться нарушать. Несовершенство закона фатально приводит к его нарушению именно в той части, где несовершенство наиболее явно. И если не будут предусмотрены специальные условия, фильтры, исключающие появление у власти (любого уровня) людей с ущербной нравственностью или слабым интеллектом, можно быть уверенным, что они будут тут как тут.
Еще одна деталь, связанная с тем же вопросом, - при «малопарпаментарной» форме правления население начинает вовлекаться и перенимать нормативно-ценностные психологические критерии лидера. При Сталине это были внешний аскетизм на фоне подозрительности, доносов, поиска врага; при Хрущеве все «догоняли Америку», сеяли кукурузу; при Брежневе шумнее радовались очередным «успехам», устраивая галанаграждения и развивая спорт. А ну как завтра окажется на вершине выраженный мазохист, к примеру, или истерик? Не исключено!
Роман ХАЙКИН,
г. Ленинград
НЕ ВЕРЮ
Я выпал - и выпал сознательно - из рядов тех, в ком жива эйфория приближающегося освобождения.
А ведь совсем недавно был с ними заодно: толпился на митингах, громогласно обличал противников «свободы и независимости», срывая горло, агитировал «за лучших представителей нашего народа».
И вдруг - стоп. Привычные слова утратили привычные вкус и цвет, знамя уныло провисло над головой, словно отвалившиеся от стен обои, революционный запал растворился в ощущении повторяемости, будто и впрямь мы способны запоминать все, что происходило не с нами.
Я не оправдываюсь, а пытаюсь разобраться в себе самом. Чем усердней декларируется принадлежность к эпохе великих перемен, тем стремительней возрастает уверенность, что через все это уже однажды проходил я или мои предки. Словно силком затащили меня на премьеру давно написанной и уже прежде исполненной пьесы.
Знакомо и место действия, и персонажи, и мизансцены. Поменялась лишь сверхзадача. В прежней интерпретации звучало: убий дядю Ваню, потому что он стар, как породивший его мир, и, как этот мир никчемен и исполнен предрассудков. В интерпретации нынешней - мотив жалости к дяде Ване уничтожается требованием убить тех, кто расправился с ним. Каков же в таком случае смысл перемен, и стоит ли дважды входить в одну и ту же... пьесу?
Субъективность - не лучшая из подруг, и, сознавая это, я готов к тому, что многие меня не поймут, и уж совсем мало таких, кто добровольно разделит мои опасения.
На молодых не приходится рассчитывать вовсе. Для них надежда на успех важнее конечного результата. Глубине мысли они предпочитают красоту слога, а громко произнесенному слову доверяют больше, чем тайному пророчеству. Праведные цели они готовы достигать неправедными путями, а принося себя в жертву, требуют от окружающих не только восторженного поклонения, но и готовности поступать так же.
А ведь любая идея, легко собирающая толпу, уже по одной этой причине должна вызывать подозрение у людей здравомыслящих Иначе толпа сначала навяжет себя в качестве соавтора идеи, а после и авторство целиком припишет себе одной. И уж тут-то всякая попытка проявить здравомыслие будет воспринята как сопротивление, которое следует подавить во что бы то ни стало. И вот потаенная идея свободы, бывшая некогда едва ли не главным фактором выживания в эпоху отсутствия таковой, скукоживается на глазах, словно осенний лист под неожиданно выпавшим снегом.
Но так ли необходима человеку свобода, внедрять которую можно исключительно методом несвободы? Нужна ли правота, доказательством которой служит искривленный в страхе рот? И наверняка, счастье не осенит нас с той стороны, куда умчалась толпа...
И хотя на эти и им подобные вопросы существовали ответы и прежде, груз сомнений не становится менее обременительным, поскольку получены они мною одним. Трудно избавиться от опасений, что настоящее, пренебрегшее уроками прошлого, способно породить раковую клетку, но никак не здоровое ядро. Вернее и вернее убеждаюсь я в том, что стремление шагать по протоптанному есть не что иное, как желание раствориться во всеобщей безответственности, подобно тому, как захваченные в лесу ненастьем люди рады и краешку чужого зипуна взамен оставленному дома пальто.
В таком смешении чувств, намерений и поступков проявляется то, что можно обозначить до боли знакомой формулой: мертвые хватают живых. А потому я не верю ни в справедливость, держащуюся на постулате беспощадной борьбы, ни в патриотизм, расцветший на просторах, унавоженных чужими судьбами. Я никогда не сделаюсь ни сеятелем, ни собирателем столь чудовищного урожая, даже если окажется, что для меня в этом единственная возможность физического выживания...
Борис Иоселевич,
г. Львов.
СИНЕЕ И КРАСНОЕ
Только что прочел «Как нам обустроить Россию». Красным подчеркивал то, что нравится, синим - что настораживает. Привлекает попытка опереться на традиции русской и мировой мысли Но сквозь современные оценки проступают неизменные солженицынские пристрастия, не переменившиеся со времен «Глыб» (1974). Прежде всего национальная озабоченность. Крымских татар Александр Исаевич насчитал всего сто тысяч (их впятеро больше), а русских - по оценкам на XXI век восемь миллионов (но тогда и татар будет два миллиона). И о каком владении идет речь? Всего лишь об автономии, в которой татарское меньшинство будет пользоваться некоторыми скромными привилегиями (другой родины у них ведь нет).
Еще пример важнее (и страшнее). Если нерусские республики захотят остаться в Союзе. Солженицын их изгоняет. Ну, а если армянам деваться некуда, если их без опоры сожрут, вырежут? Что им ответить? - Я не сторож брату моему? Национальная озабоченность - это болезнь. Это слепота, не замечающая реальных национальных интересов. Ведь если сейчас, при Союзе, началось бегство русских с окраин, то что будет при объявленной политике изгнания? Как будет переломана жизнь десятков миллионов людей? И куда их подевать?
Мы задыхаемся под грузом разваливающейся экономики, экономических катастроф и потока беженцев. Единственное наше спасение - крупные иностранные инвестиции. Но Солженицын боится впасть в колониальную зависимость. Какие колонии сейчас, в конце XX века?! Только с иностранной помощью мы сможем избежать катастрофы. Что Япония поднялась и сделала первые шаги без помощи, это верно, но к нам этот пример не подходит. Легче получить план Маршалла, чем японский характер. И все страны Европы, получив план Маршалла, вовсе не стали холопами США. Да, нам нужно ликвидировать производство железного лома (в виде танков и пушек, которые потом идут на переплавку, и т.п.), покончить с базами в Африке, но и со страхом иностранных инвестиций тоже пора кончать.
Самый идеал, во имя которого Солженицын призывает к жертвам, очень спорен. Замкнутое царство, опирающееся только на свои силы, непременно будет косным. Русская культура расцвела в XIV-XV вв., когда Россия входила в Византийский круг, и в XIX веке - а не в Московский период, когда теряла даже то, что сознательно пыталась сохранить (искусство иконописи). И будущее России неотделимо от сотрудничества с другими странами в экономике, в культуре и в политике, от возрождения «всемирной отзывчивости»...
Бросается в глаза недоверие к столичной интеллигенции. Единственный человек, которого Солженицын лично поддел, - это Г.Попов. Почвенники выступали с доносами, с людоедскими речами - и никого Солженицын не одернул. Только столичного экономиста за ошибку, сделанную в отчаянном, не им созданном положении. Специально придумывается особая избирательная система, чтобы делегация Москвы растворилась в массе сельских мудрецов. Но эти мудрецы разбираются в мировых проблемах не лучше, чем Белов и Распутин. А мы уже видели, на что те способны.
Замечания Солженицына о несовершенстве демократии справедливы, но Черчилль сказал о них резче: демократия - худший образ правления... если не считать всех остальных. И сословно-корпоративная система, вытащенная из наследия Муссолини, дела не поправит.
А что это за третья палата? Каким образом можно выбрать 200-250 этически безупречных депутатов? В Америке роль высшей нравственной инстанции играет Верховный Суд; и есть четкий механизм избрания туда старых, заслуженных людей. А 200-250 Конфуциев... Как их отобрать? Какая-то маниловская затея.
И пример швейцарского кантона (который весь на ладошке уместится) ничем нам не поможет. Даже несерьезно предлагать его нашей огромной стране.
Большие сомнения вызывает сохранение иерархии союзных и автономных республик. Солженицын, с одной стороны, негодует на грузин (можно бы прибавить к этому и Азербайджан, и Молдову), а с другой, хочет сохранить порядок, при котором армян Карабаха, абхазцев, осетин, гагаузов и прочих можно гнуть в бараний poг. Совершенно ничего не сказано и о проблемах распыленных народов. У нас в Советe национальностей представлены не народы, а административно-территориальные единицы. Немцев три миллиона, поляков два миллиона, евреев миллиона полтора, но они в Совете национальностей практически не представлены. Крымские татары, потеряв автономию, автоматически потеряли и представительство, то есть юридически упразднены как народ. Выйти из этого положения можно, но мысль Александра Исаевича работает в другой области. Он ничего не заметил, даже самих проблем. И не заметил «Памяти» с ее проектами, подливающими керосин в костер национальной ненависти, который уже сегодня обжигает русских в Алма-Ате, Душанбе, Баку, Туве.
Вот главные темы, которые я подчеркнул синим цветом. А хорошего тоже много: о необходимости самоограничения, о важности духовных сдвигов. Список вышел бы довольно длинным, но я его обрываю. Главное, что это не руководство к действию, а материал для обсуждения И обсуждение может дать больше, чем текст сам по себе. Что еще раз докажет правоту плюрализма.
Григорий Померанц,
г.Москва,
1990 год
