ИСТОРИЯ ЭТИХ ДНЕЙ
Среди язычников
Философ Юрий Сенокосов* об убийстве отца Александра Меня
- Юрий Петрович, четверть века вы были близким другом отца Александра Меня, фигура которого сейчас, после его убийства, становится символом всего самого светлого, что есть в современном православии. Об этом написано уже немало. Но что это был за человек в жизни и дружбе? Как вы познакомились? Что связывало вас все это время?
Я действительно был знаком с отцом Александром двадцать пять лет. Это был несомненно незаурядный и цельный человек, и очарование его личности останется, со всеми, кто хоть немного знал его. Помню, уже во время первой встречи с ним (мы виделись и общались обычно у него дома) он поразил меня именно разносторонностью и талантом своей личности. Я никогда не замечал в нем фальши. Его открытость, доброта, тактичность, артистизм, мне кажется, были, конечно, связаны с его даром священнослужителя. Но ведь этот дар нужно было реализовать! Причем не где-нибудь, а в давящей атмосфере времени, в стране "развитого социализма".
Последнее, однако, - внешняя сторона, на которую он сам, хотя его долгие годы преследовали и постоянно угрожали, вплоть до последнего трагического дня - очень редко обращал внимание. Свое призвание он видел в возвращении общества к Богу, к христианским, человеческим ценностям. Ибо считал, что если люди уходят от Бога, то неизбежно приходят к идолам.
Повторяю, он был удивительной личностью. Другого слова я не нахожу.
- А как вы познакомились, случайно?
- Случайностей в сфере духовной жизни, я думаю, не бывает. Нас познакомил Женя Барабанов, один из авторов будущего сборника "Из-под глыб". Помню также, что при этом присутствовал Володя Кормер, ныне тоже покойный. (Кстати, недавно в журнале "Октябрь" был напечатан его роман "Наследство", одна из сюжетных линий которого - "Катакомбная церковь" - прямо связана с историей семьи отца Александра.)
Всех нас интересовала тогда русская религиозная философия, мы встречались, обменивались мыслями и в какой-то момент по старой русской традиции решили перепечатывать на машинке и распространять среди друзей книги Н. Бердяева, С. Франка, С. Булгакова, Г. Федотова. Несколько позже была переведена с английского и таким же образом напечатана работа Николая Зернова "Русское религиозное возрождение XX века". (В 1974 году она вышла в Париже, в издательстве ИМКА-Пресс. - Ред.)
Отец Александр, блестяще знавший русскую философскую традицию и особенно ценивший Бердяева и Владимира Соловьева за их, как он выражался, "вселенский горизонт", естественно, одобрил это начинание, поощряя в то же время и наши собственные занятия в этой области.
Отличала его личность и еще одна, крайне необычная у нас черта - открытость мировоззрения. Именно она и раздражала больше всего, на мой взгляд, представителей официальной Церкви, видевших в нем "отступника-экумениста". Его обвиняли в том, что он встречался с баптистами и молился с ними, симпатизировал католикам, а после того, как некоторые члены его паствы, разочаровавшись в православии, стали баптистами, упрекали, как он мог это допустить. Естественно, от этого он страдал и сам. Но понимал, что эти люди не ушли от Христа, и не осуждал их.
С другой стороны, ему постоянно напоминали о себе (он был еврей) "русские патриоты", от которых он получал угрожающие письма.
Что касается его отношения к католикам и протестантам, то оно определялось, конечно, не желанием слияния Церквей - он понимал, что это невозможно. Однако, считал, что экуменическое движение тем не менее должно развиваться. Иначе у верующих будет неизбежно возникать чувство исключительности своей Церкви и сознание, что лишь Она - самая истинная, самая великая. А он как бы видел относительность такого понимания.
Но не в смысле релятивизма, а в смысле уважения прежде всего к своей же Церкви. Такое понимание религии и определяло динамический характер его мировоззрения. У него был другой, отличный от господствующего, горизонт видения. Он воспринимал духовную традицию и нес ее в себе, как живую, - от древней библейской веры через Новый завет отцов церкви и до нынешней религиозной практики.
В этом смысле он не был просто "реставратором". Прошлое никогда не интересовало его само по себе. Он искал в нем как бы подтверждение собственному пути, верил в живое, одухотворяющее начало истории. Все его книги, за исключением многотомного Био-библиологического словаря, над которым он работал в последние годы, были объединены в серию, которую он так и назвал: "В поисках Пути, Истины и Жизни". Одну из книг из этой серии "Вестники Царства Божия" - о библейских пророках - я считаю самой вдохновенной его книгой.
- И вот этого человека не стало. И пока фактически ничего не известно о причинах его гибели, о мотивах преступления. Широкой публике приходится лишь гадать, кто и за что его убил...
- Отец Александр, конечно, жертва, но не в том смысле, как обычно думает об этом русский человек, склонный верить, что все вокруг - жертвы несправедливости и обмана. И чем большее зло и обман его окружают, тем он легче в это верит, тем охотнее говорит о себе и других, как о жертве обязательно неких тайных враждебных сил, злого умысла, предательства и т.д. Нет, убитый - скорее жертва, принесенная слепцами как бы во имя искупления собственных же грехов. Это языческое убийство, совершенное теми, кто продолжает думать, что такого рода вещи могут действительно повлиять на какой-то выход из того кризиса, в котором мы находимся. Ведь те, кто стоит за этим убийством, отнюдь не сумасшедшие, ими что-то двигало, какая-то своя вера, сформировавшаяся в нашей же отечественной культуре. Это феномен "православного язычества", как бы парадоксально это ни звучало.
Очевидно, массовое религиозное сознание живет по каким-то своим законам (пока не понятым нами), и в его недрах могут совершаться чудовищные трансформации самых светлых начал - в преступление.
В истории русской культуры произошло по меньшей мере два трагических события, предопределивших во многом сегодняшнее состояние нашего общества. В XVI веке произошла расправа с "русской святостью", после чего перестала существовать свободная церковь. А в XIX веке - в результате убийства Александра II - наступила трагедия русской государственности. О характере первой трагедии рассказывает, в частности, Георгий Федотов в своей книге "Святые древней Руси".
- Если я не ошибаюсь, эта книга была недавно переиздана в издательстве "Московский рабочий" с предисловием как раз Александра Меня?
- Совершенно верно. Федотов пишет, что победа вступивших в союз с властью иосифлян в борьбе с "нестяжателями" означала надлом духовной жизни народа. С этого времени, то есть примерно с середины XVI века, не только в религиозной, но и в общественной жизни страны и устанавливается тот тип, выражаясь церковным языком, "уставного благочестия и обрядового исповедничества", который вовсе не помешал уже Ивану Грозному прибегнуть в своей политике к самой дикой жестокости. Не случайно, замечает Федотов, опричнина была задумана Грозным как монашеский орден. Это было первое "великое духовное кровопускание".
Русское государство, поработив Церковь и вместе с ней начала свободной духовной жизни народа, было, в сущности, уже поэтому обречено на своего рода будущее самоубийство. Когда в 1881 году был убит Александр II, то это был убит царь, который как раз и стремился своими реформами проложить путь в том числе и к духовному оздоровлению общества. Но копившееся веками зло, не сдерживаемое духовной, свободной работой, не могло, видимо, не прорваться в какой-то момент в виде "языческого наказания". Ведь царь-реформатор был убит, в сущности, собственным народом. Убийство же в 1918 году Николая II лишь закрепило эту форму безумия в нашей истории. Подобное разрушение духа и власти в стране могло быть компенсировано лишь еще более чудовищным насилием. И я думаю, что мы переживаем сейчас, после "второй отмены" крепостного права, если угодно, завершающую фазу этой многовековой трагедии. В какой-то мере отношение публики к Горбачеву сравнимо с отношением к Александру II.
- То есть, вы считаете, что убийство отца Александра было тем самым неизбежно?
- Хотя это звучит дико, в каком-то смысле - да. Сама возможность подобного убийства естественна для этого общества.
- Но ведь убивали не только в России. Вспомните эпоху Религиозных войн, например, во Франции. А что касается Александра II, то его убийство было связано не столько с проводимыми им реформами, сколько с попытками устранить их естественные следствия.
- Несомненно. Но тотальность идеологизации конфликтов в России была и, кажется, остается беспрецедентной для христианского мира.
Вспомним хотя бы о смертельной схватке, которая началась в России практически сразу после отмены крепостного права (1861 год) между "монархистами" и "анархистами" или "нигилистами". То есть сторонниками самодержавной системы власти и ее радикальными противниками, заявившими о необходимости полного искоренения "всякой государственности со всеми ее церковными, политическими, военно- и граждански-бюрократическими, юридическими, учеными и финансово-экономическими учреждениями".
Ведь это - открытая идеология социальной мести, самоубийственной для самого существования народа. В каком же состоянии должны были находиться страна и народ, чтобы появилась эта идеология мести в христианской стране? Как она вызрела? Кто несет ответственность за это - правительство или народ? Или интеллигенция? Самое страшное, что логика "зло за зло" неизменно находит оправдание в якобы духовных ценностях. В одном случае - "истинного православия» и попранного величия России, в другом - "общественной справедливости". Причем механизм оправдания предельно прост. Для этого просто нужно прежде чем убить человека, перестать считать его человеком и назвать, например, предателем. Или врагом народа. Или жидо-масоном. Это было уже множество раз - и повторяется вновь и вновь. В этом и состоит, на мой взгляд, проявление языческого начала в нашей культуре. Люди продолжают верить в "очищающий", ритуальный смысл наказания. Что, якобы, в результате наказания, мести обязательно что-то изменится. Если сохраняется атмосфера насилия и страха и, более того, под знаком критики "русофобии" активизируется самое темное, агрессивное начало жизни, то убийца всегда найдется. Как это и произошло в случае отца Александра. Он исповедовал идею терпимости и верил в возможность сосуществования разных жизненных позиций и точек зрения в христианской культуре - и был убит за эту исповедь.
- И как вы считаете, насколько оправдана была эта его вера? Ибо после всего сказанного вами, надежды, кажется, не остается.
- Что касается России, то я думаю, что надежда все-таки существует. Или, вслед за Кантом, я бы ответил так. Наше упование на Бога в данном случае должно быть настолько полным или абсолютным, чтобы не оставалось никакой надежды на Его участие в наших делах. Лишь чувство собственной полной вины может сделать нас по-настоящему свободными, а значит - ответственными в этом мире.
Беседу провел Андрей Фадин
* Сенокосов Юрий Петрович, 1938 года рождения, выпускник истфака МГУ, специалист по истории русской философии, сотрудник редакции журнала "Вопросы философии".
