ПОЛИТИКА В ЛИЦАХ
Михаил Кожокин
Сошедший с круга
Кольцо существованья тесно:
Как все пути приводят в Рим,
Так нам заранее известно,
Что все мы рабски повторим.
А. Блок. Июнь 1909.
Двадцатого декабря 1990 года на IV Съезде народных депутатов СССР в отставку подал Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе. Слова "диктатура", "реакционеры, "полковники" заполнили ленты телетайпов мира. Но мало кто обратил внимание на очень личное признание министра иностранных дел, что выступление на Съезде было "самым тяжелым" в его жизни. Тяжесть каких неразрешимых проблем заставила незаурядного политика решиться на столь отчаянный шаг? Неотвратимость надвигающейся диктатуры? Шельмование политических противников? Двуличие бывших единомышленников?
И да, и нет.
Отставка Шеварднадзе - это четко обозначившиеся пределы политического курса Михаила Горбачева, взятого в апреле 1985 года и получившего название "перестройки". Будущим историкам предстоит нелегкая задача проследить, как причудливо переплелось в ее лидере традиционное гипертрофированное властолюбие политика с большивистско-комсомольским идеализмом XX съезда КПСС.
Горбачев долго был убежден (да, может быть, и сейчас верует в это), что граждане СССР - за немногим исключением - навеки связали свою судьбу с идеалами социализма и Октябрьской революции. Свою главную задачу Горбачев как политик видел в очищении завоеваний Октября от позднейших ошибок и преступлений и в создании условий в том числе и путем невмешательства в происходящие процессы - для пробуждения социальной активности трудящихся. Стоит только раскрепостить сограждан (или граждан "братских стран социализма") как все дружно зашагают в настоящий социализм, поминая добрым словом, а заодно и избирая на все мыслимые высшие должности,
своего Освободителя - эта логика пронизывала все действия Горбачева до января 1990 года.
Вспомним хотя бы поездку Горбачева в Литву незадолго до последних республиканских выборов. "Как народ решит, так и будет", - ответил глава Советского государства на вопрос о стремлении Литвы к независимости. "Но надо думать, думать и думать..." Народ подумал, решил и избрал "Саюдис". Горбачев никак не ожидал такого результата и последовавшая вскоре после Декларации о независимости экономическая блокада Литвы была не столько средством давления или предупреждения, сколько средством обучения: одумайтесь, мол, братцы, что же вы делаете, зачем бежите от своего счастья, создавая сами себе столь нелегкие проблемы...
Схожей логикой руководствовался и Александр Яковлев, когда говорил, что процессы в Восточной Европе, в странах "социалистического содружества" развиваются в рамках социалистического выбора. Однако народы Восточной и Центральной Европы гурьбой кинулись совсем в иную сторону...
Точно так же и сам Шеварднадзе после апрельской трагедии в Тбилиси смог реально порекомендовать тогдашнему грузинскому руководству лишь одно: надо было выйти поговорить с народом. Народ бесполезно увещевать на площади, его надо слышать и понимать до того, как он выходит на улицы.
До бакинских событий января 1990 года Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе последовательно стремились осуществлять избранный курс. Демократизация и гласность почти пять лет были главными лозунгами дня. Клеймо партийной карьеры, жизни в схоластических схемах "научного коммунизма" и незнание собственной страны, которой взялся управлять, невозможно преодолеть в одночасье. В итоге - разрушение удалось, созидание нет. Разморожены оказались традиционалистские структуры сознания, искусственно подавляемые последние семь десятилетий и не находившие поэтому своего органического разрешения. Политическая культура Российской империи и Советского Союза, в общей сложности почти тысячелетие тяготевшая к сильной власти самодержца или большевиков, оказалась глуха к социалистическим заклинаниям и многочасовым речам партийных лидеров перестройки. Экономический хаос, национальная рознь и социальная напряженность поставили страну на грань гражданской войны. Или сильная власть, или непредсказуемые национальные и социальные катаклизмы - такова дилемма современных политиков.
Отставка Шеварднадзе - это крушение коммунистического идеализма шестидесятников, крах миражей "туманности Андромеды" и перестройки как иллюзорного средства их достижения. Внутренний разлад искреннего и честного человека прорвался в заклинающей интонации фразы: "Я всегда поддерживал и буду до конца моих дней поддерживать идеи перестройки, идеи обновления, идеи демократизации".
Однако как политик Шеварднадзе не мог не думать над вопросом, кто, как и во имя чего будет осуществлять сильную власть?
Кто? - Ответ известен. Но во имя чего? Какую программу будет реализовывать Горбачев в своем очередном новом качестве? Он ведь немало их - и программ, и ипостасей - поменял только за последний год...
Пять лет утверждаясь у власти, Михаил Горбачев по лучшим законам советских лидеров сумел избавиться от всех мало-мальски значимых соперников. Первыми "ушли" в отставку теперь почти уже забытых Романова и Гришина. Не так давно отправился на пенсию писать мемуары Егор Лигачев; правда, большинство наблюдателей сходятся во мнении, что его политическая смерть состоялась намного раньше, и последний год он служил лишь удобной "подставкой для битья" за развал сельского хозяйства - но развал принял слишком катастрофический характер, чтобы все можно было списать на одного виноватого.
Уход с политической арены столь одиозных деятелей не вызвал настораживающей реакции общества. Напротив, оно вздохнуло с облегчением, расценивая происходящее как признак углубления перемен.
Но при формировании Президентского совета прозвучали уже более настораживающие сигналы: в его состав не был включен Анатолий Лукьянов, Председатель Верховного Совета СССР, и явно один из наиболее доверенных людей Горбачева. По должности, казалось, ему сам Бог велел быть членом Президентского совета. Но Президент решил иначе, приструнив, - на всякий случай? - даже ближайших соратников.
В Президентский совет вошел Александр Яковлев, известный либерал, сторонник реформ. Казалось бы, усилилось демократическое крыло... но главного либерала почти одновременно назначили ответственным за борьбу с преступностью в стране. В России политик, назначаемый на такой пост, должен или забыть о своих либеральных и гуманистических взглядах, или ему не удастся даже приостановить рост преступности, представ в глазах молчаливого большинства хорошим говоруном и никудышным практиком.
Так оказались "замазаны" и поставлены на свое место два ближайших и наиболее заметных соратника Горбачева. Каждый из них сделал надлежащие выводы: Лукьянов воспринял это как должное и отказался (всерьез ли) от самостоятельной роли. Яковлев избрался в действительные члены Академии наук СССР и ушел с политической арены. Обозначились первые контуры единовластия президента.
Неясным оставался лишь вопрос, на какие силы в обществе будет опираться Президент. Отставка министра внутренних дел В. Бакатина расставила точки над "i". Выдвиженец перестройки, он показал себя незаурядным организатором и политиком, демократически ориентированным и мыслящим, и главное, он был, пожалуй, единственным в высших эшелонах власти, у кого были хоть какие-то отношения с новым рабочим движением в Кузбассе. Но президенту, как оказалось, это уже было не нужно.
Остался один Шеварднадзе и настала его очередь. Критика действий министра иностранных дел в известных средствах массовой информации достигла размеров травли. Да, ошибок и просчетов в советской внешней политике за последние годы допущено немало, но ни один гений дипломатии не в силах был бы их избежать, продолжай он опираться на нынешние правящие силы в Советском Союзе.
Шеварднадзе, зажатый рамками внешней политики социалистического государства, допускал ошибки по минимальному счету.
Шеварднадзе был поставлен перед жестким выбором: или подчиняться, просить защиты у Президента, признав тем самым правоту его единовластия и освящая своей репутацией демократа его мнимый центризм, или уходить из политики. Горбачев вполне серьезно предлагал Шеварднадзе должность вице-президента, но взамен от министра иностранных дел требовался отказ от его прежних жизненных и политических убеждений. Вернуться на пять (а то и больше) лет назад Шеварднадзе не смог.
Перестройка завершила свой круг: от радикального хрущевизма к пока еще сильному единовластию. Истории известен только такой ритм реформирования социализма. Преодолеть современный кризис советского общества и остаться в пародигме социализма можно только с помощью полковников. Но и это квазирешение действительно лишь на ограниченный период времени - эта истина очевидна для любого политика, знакомого с послевоенной историей Восточной Европы. И разорвать "кольцо существования" социализма невозможно, не отказавшись от него самого.
Шеварднадзе не мог не думать обо всем этом; все же он был министром иностранных дел и анализировал тенденции мирового развития. Кризис жизненных идеалов вкупе с неприемлемыми политическими условиями заставил Шеварднадзе пойти на единственно возможный, по его мнению, честный шаг. Но куда и во что он шагнул? - Это самый интересный вопрос, ответ на который пока неизвестен. Но политическая биография Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе еще не закончилась.
