МИР МИРОВ
Денис Драгунский
Полигон
Предварительные итоги русской и советской истории
- Но ты тут не пишешь,
от чего надо спасать Европу.
- Это понятно само собой.
А.П. Чехов
"Спасти Европу". "Указать человечеству истинный путь". "Преподать миру великий урок". "Исполнить вековечные чаяния народов". "Жить ради счастья грядущих поколений...".
В последнем случае, правда, возникают вопросы: почему это будущее поколение более достойно счастья, чем мы? И потом, если уж всерьез бороться за счастье грядущих поколений, то не лучше ли воспринимать этот призыв не отвлеченно, а реально? Разве наши дети не есть грядущее поколение?
Вопросы эти у людей, привыкших жить на мосту между прошлым и будущим, откладывать на завтра и копить на похороны, вызывают лишь раздражение: потеряна великая цель, жизнь лишается смысла. Поэтому радостные крики строителей будущего заглушают одинокий скептический голос. Не ради этих жалких, отягченных предрассудками людишек живем, а ради будущих, светлых, неведомых поколений, когда на земле ("ибо русскому скитальцу необходимо именно всемирное счастье, чтоб успокоиться: дешевле он не примирится") - итак, когда на всей планете воцарится мир, труд, май, свобода, равенство, электрификация и химизация, а мы - Россия - воссияем, как вечный маяк, форпост и авангард. В общем - Третий Рим, а четвертому не бывать!
Уловив звук этого камертона, по-другому воспринимаешь многое и того, что раньше казалось глупостью или жульничеством. Например, вечный, хоть золотом на мраморе высекай, разговор Прогрессивного Журналиста с Крупным Руководителем. Журналист настойчиво растолковывает, что три процента сельхозугодий, находящихся в частных руках, дают тридцать процентов сельхозпродукции страны, и стало быть... Но нет, не дождется он разумного вывода из столь очевидной посылки. Руководитель упорно отвечает, что будущее все равно принадлежит колхозно-совхозной системе - просто она еще не успела показать себя в полную меру. Кажется, так же отвечал доктор Лютер, когда его донимали католики: стою на том и не могу иначе.
И все это вот уже почти полтысячи лет, от старца Филофея, теоретически обосновавшего богоизбранность одной, отдельно взятой страны, до нынешних почвенников, которые призывают не тащить к нам без разбору западные образцы, а обустроить житье по своему самобытному соображению...
УНЕСЕННЫЕ СМЫСЛОМ
Поворот северных рек и железная дорога Игарка-Салехард - это еще легкая разминка по сравнению с нынешними затеями, как "создание регулируемой рыночной экономики в рамках социалистического выбора" или организация на базе СССР нового союза суверенных государств. Упорство, с каким власти предержащие отстаивают такие экзотические программы, можно приписать политическому цинизму, заигрыванию с массами и т.п. Возможно, субъективно все это именно так. Но объективно перед нами отнюдь не прогрессивно-реакционные мутанты, и даже не политические игроки. Это - смыслоносители России.
Смыслом, то есть внутренней целесообразностью, обладает не только идея, предмет и отдельная людская судьба. Точно так же можно говорить и о смысле больших человеческих сообществ, территорий и политических структур, то есть, о смысле государств. То, что государство может играть в мировом сообществе определенную роль, и роль эта может оказаться достаточно стабильной, переживающей частные политические ориентации сменяющихся правительств, общеизвестно и вошло в политическую фразеологию (роль мирового жандарма, сырьевого придатка и т.п.). Смысл - больше, чем роль. Смысл - это роль, исполняемая сознательно, истово, освященная трепетным чувством призванности. Внешняя, даже просто внешнеполитическая функция государства, его место в общемировом раскладе сил, ролей и связей может перейти на уровень самосознания отдельных граждан, стать мотивом их социального поведения, смыслом их жизни и смерти.
Сказанное не означает, что есть страны, существование которых как бы бессмысленно, и за это им отведена роль статистов мировой истории. В большинстве благополучных стран население слабо осведомлено о политической философии своего правительства и, следовательно, об осуществляющейся или планируемой мировой роли своей родины. Смысловой накал политического поведения здесь невелик: роль страны не стала общенациональным призванием. Думается, что именно такое положение является наилучшим для быстрого приспособления к меняющимся внешним условиям, как на государственном, так и на индивидуальном уровне.
Когда же смысловая температура поднимается, граждане и правительство становятся заложниками друг друга. Граждане превращаются в патриотов, а затем в бойцов, а былой законный правитель превращается в лидера, а там и в вождя, не снимающего мундир. В мировом сообществе такой стране становится тесновато. Перед глазами у всех пример Ирака. Но вернемся к России.
Всемирно-историческая спесь - малая цена за неудобства всемирного смыслового предназначения. Не было, пожалуй, ни одной экзотической социальной идеи, от Платона до Маркса, которая не была бы испытана на российских просторах. Идею радостно подхватывали, обкатывали на различных группах населения, в разных культурных, национальных, географических условиях, - в общем, "гоняли на всех режимах", не жалели экспериментального материала. И даже тогда, когда всем вокруг становилось ясно, что идея тупиковая или просто сумасбродная, все-таки ее не бросали. Как не понять чувства экспериментатора? "Столько раз пробуем, и все никак... А ну-ка, еще разок!"
Бисмарк говорил, что для проведения социалистического эксперимента нужна страна, которой не жалко. Проще говоря, для этого нужен полигон. Быть мировым полигоном - вот смысл России.
КАК ЭТО СЛУЧИЛОСЬ
Эта роль отнюдь не была нам навязана злокозненными западными силами. Конечно, удобнее думать, что ты - не соучастник, а жертва великого эксперимента, и вообще все происходящее - плод мирового заговора (например, сиономасонского). Но красная корочка допуска на Полигон все-таки торчит из кармана - слова об авангардном назначении России или о задаче поискать свой самобытный путь - выдают полигонных дел мастера.
Россия издавна вырастала в Полигон. Материковый, "резко континентальный" характер страны сделал Россию не то что бы закрытой для внешних воздействий, а скорее, "труднопроветриваемой". В этих условиях, замедляющих политическое и экономическое кровообращение, абсолютизм смог победить и удельных князей, и вольные города. Тем самым оба европейских пути - к конституционной монархии или к республике - оказались закрытыми. Поэтому синхронизатором дальнейшего политического развития стал опять же примитивный абсолютизм Московского царства, а не более гибкая, вариативная структура Великого Княжества Литовского, в свое время также претендовавшего на роль объединителя Руси. К этому прибавлялись смутные, навязчивые воспоминания о якобы пережитом национальном унижении - татаро-монгольском иге.
Вряд ли стоит спорить, было ли то Иго - игом, как утверждает патриотическая историография, или же это был военный союз Руси с Ордой, как трактует историография современная. Гораздо важнее Иго как факт национального самосознания. Нас отрезали от Европы не только тремя тысячами верст пространства, но еще и тремя сотнями лет времени. Мы моложе Европы, моложе всей её цивилизации. Мы - вечные подростки истории, с подростковыми идеалами абстрактного добра, столь же абстрактной справедливости, а главное - с желанием все сделать самостоятельно, наперекор скучному взрослому миру, коснеющему в рутине будней. А потом - изумить и осчастливить взрослый мир, сразу став взрослее взрослых, главнее главных. Поэтому мы так восприимчивы к новым безумным идеям - а вдруг получится? Человек, до старости лет не повзрослевший, превращается в чудака. Государство, не изжившее ценности самобытности или авангардности, вырождается в полигон.
Вряд ли мы доспорим до конца, что было причиной, а что - следствием. Громадные ли пространства России соблазняли ее вождей на размашистые эксперименты или же наоборот, тяга к великим преобразованиям подталкивала захватить побольше земли? Мы ведь имеем дело с реально текущим процессом, а не с повторяющимися причинами, которые можно выявить и ликвидировать. Хорош был бы врач, спрашивающий у раненого, кто первый открыл стрельбу... Тем более, что в ходе становления России-Полигона возникают собственные "полигонные" процессы, обладающие мощным потенциалом автономного саморазвития.
"ОЧЕНЬ ОПАСНО. ВХОД ЗАПРЕЩЕН. ВЫХОД - ТОЖЕ"
Итак, Россия громадна, потому что на Полигоне должно быть просторно. Крепки ее границы - на Полигон посторонним вход воспрещен. И при выходе обязательно надо показывать пропуск.
Кажется, ни в чем так не преуспела наша администрация, как в создании пропускной системы - и внутри страны, и тем паче, при въезде-выезде. Рассмотрение обещанного закона уже третий год откладывается, но зато появляются новые и новые препоны: нет валюты, не хватает бланков для загранпаспортов, дорожают билеты... Газеты пугают: простых граждан - тяжелой жизнью за границей, начальство - "утечкой мозгов", а Запад - наплывом безмозглых эмигрантов... В ответ на пушкинское "Черт меня догадал родиться в России" звучит николаевское, оно же советское "Родину не выбирают!"
Родина есть прописка. Полигон изо всех сил сопротивляется снятию охраны, заборов и КПП.
Разумеется, Полигон стремится сохранить свою целостность. В распаде СССР люди Полигона видят крах проводимого на нем социального эксперимента, - а значит, и свой личный крах. И потом, что за диво - обеспечить людям сносную жизнь на пятачке- Литвы или, например. Николаевской области! Вот ты на одной шестой части суши смоги! Для такого и сил не жалко, для этого надо сохранять Полигон любой ценой... И само сохранение разваливающейся страны тут же превращается в следующий эксперимент - прорыва на тупиковом пути.
СССР полигонщики стремятся сохранить силой - даром что альтернативный путь уже отработан. Англия могла силой сохранять свои колонии, но предпочла сформировать Британское Содружество. Франция могла силой держать Алжир - но предпочла уйти, чтобы сегодня стать полпредом Ислама в Европе. В словах "любой ценой" нет стремления к компромиссу, к гибким реакциям, а есть лишь стремление гонять и гонять по кругу все тот же провальный эксперимент, - гонять до сгоревших обмоток, до лопнувших тиглей... А окружающий мир, как и положено живущим вне Полигона, снимает пенки с пота и крови, трагедий и бессонниц неутомимых полигонных героев. - "Подумать только, какой энтузиазм!"
Россию побаивались не потому, что она была агрессивна. Просто от Полигона надо держаться подальше - в любой момент может шарахнуть. Первый раз рвануло еще при Иване Грозном. Как раз тогда в России отрабатывался до сих пор не закончившийся эксперимент по всестороннему подчинению личных интересов общественным (то есть царским) - и произошли первые "выбросы" - Ливонская война, резня в Новгороде и Казанский поход.
Правда, в учебниках истории говорится, что России нужен был выход к морю. Нужен, и все тут, - трогательно простодушное утверждение геополитических прав! Мысль о вечной правоте России существует в трех координатах доказательства.
Первое - Россия есть наследник мировой империи. Третий Рим, носитель, как минимум, двухтысячелетней традиции законной власти, оплот легитимизма в политике и древнего благочестия в области духа. Второе - Россия есть богоизбранный народ на благословенной земле, что не является предметом доказательства, а наоборот, само доказывает "русскость" или "нерусскость" верящего или не верящего в эту идею человека. И наконец, третье - права России оплачены кровью, жертвами, голодом, неоднократным судьбоносным вмешательством в роковой ход мировых событий, а также внутрироссийскими коллизиями, результатом которых корыстно пользуется Запад.
Этот последний тезис повторяется столь упорно, что впору спросить - так что же, Россия себе революцию устроила или выполняла опытно-исследовательский заказ западных социал-реформистов? Себя от Наполеона защищала или спасала Европу? Другое дело, что революцию делали себе, а толк с этого вышел социал-реформистам; спасали себя, не спасли, но спасли Европу. Так, впрочем, и положено на Полигоне: кто из служащих Байконура летал на ракетах?
Космолог И. Шкловский рассказывает, что он рисует галактики на листах бумаги в клеточку. Таким образом, для него галактика - это кружок сантиметров в десять в диаметре. По его словам, если бы он стал размышлять о неимоверных размерах галактик, об их непостижимой отдаленности и тому подобное, то он бы не продвинулся дальше этих размышлений.
Здесь - ядро полигонного мышления. Над чем бы ни ставил опыты экспериментатор, он должен несколько упростить свои представления. Любой объект - включая человека - должен быть доведен до роли участника эксперимента, и не более того.
Если размышлять о том, что человек есть микрокосмос и каждая личность уникальна и неповторима, то мыслитель такого рода вряд ли сумеет осуществить коллективизацию, индустриализацию, очистку Северного Кавказа от "предательских наций"... В полигонном мышлении обращаются статистические величины, коллективные субъекты.
Новый человек оказывается сильно обработанным в соответствии с задачами эксперимента: во всяком случае, из него начисто выбита простая (не полигонная) мораль. Он истово верит, что "мы их защищали". Он верит в себя как в очеловеченную функцию мирового политического расклада: маленький, единичный мессия. Боец мессианской армии.
Вооруженный мессианизм как внешнеполитическая доктрина начал формироваться очень давно. Мысль о моральном (вернее, внеморальном) праве вмешиваться в дела соседей, волею судеб живущих в прямой близости от страны-полигона, была названа "доктриной Брежнева". Столь же правомерно назвать ее "доктриной Пушкина"; она сформулирована в стихотворении "Клеветникам России" 1831 года. Спектр исторических сюжетов ограничен. Западные парламентарии шлют протесты по поводу событий в Польше 1831 года и 1862 года, в Чехословакии 1968 года, в Прибалтике в наши дни. Идеологи и поэты дают "народным витиям" достойную отповедь. Заведомая правота России ставит ее и над моралью.
МЕССИАНСКОЕ ВОИНСТВО
Важнейшее свойство Полигона единоначалие и строгая подчиненность снизу доверху. Ответственный должен быть один и должен пользоваться неограниченными правами. Демократия хороша там - за забором Полигона, где разные шпаки (то есть штатские разгильдяи) пользуются плодами полигонных трудов. Д внутри нужен порядок.
Если бы решения Королева и Курчатова обсуждались в комиссиях, критиковались в прессе, а потом утверждались бы на общем собрании - была бы у нас космическая ракета и атомная бомба? Кроме того, западная лестница - "вассал моего вассала - не мой вассал" - только затрудняет управление. Наш принцип сформировал Иван IV в письме Курбскому: "Мы (то есть Я, Царь Московский) вольны холопов своих казнить, вольны и миловать". В число этих холопов, разумеется, входят все: от реального холопа-смерда до ближнего боярина. В обстановке равенства в бесправии легко прижилась и расцвела ценность "простого человека", малообразованного, зато преданного идеям мессианского государства - идеям Полигона. Одним из первых воспел некомпетентность уже упоминавшийся старец Филофей: "Аз - сельский человек, учился буквам, а еллинских борзостей не текох, риторских астрономов не читах, ни с мудрыми философы в беседе не бывах"; и, век спустя, Досифей Иерусалимский: "Не подобает верным прельщатися чрез философию".
Итак, оптимальная система управления Полигоном - двухуровневая. Абсолютно компетентный "руководитель объекта", отчитывающийся в бесконечной вышине над Полигоном (например, царь перед Богом), и равно подчиненные исполнители, проникнутые важностью своего, секретного от них дела. Как бы усложнены ни были их рабочие отношения, сколько бы ни было у них чинов, званий и ученых степеней, все они вместе, и каждый в отдельности, подчинены руководителю (как подданные царя и товарищи по партии).
В основе полигонного братства лежит равенство в бесправии и специфическое отношение к собственности. Само понятие собственности на Полигоне излишне - в силу задач, стоящих перед коллективом. Все на Полигоне - это служебное имущество, объекты или инструменты исследования, включая самих же сотрудников. В российском государстве главный собственник был монарх: приобретение и отчуждение состояний производилось путем дарений или конфискаций. В. В. Розанов сокрушался, что в России собственность бывает или выпрошена, или подарена, или, на худой конец, украдена, но почти никогда не заработана - оттого-то и нет уважения к собственности.
Развитие в России права собственности "обкрадывало" абсолютизм. И тогда идея Полигона, воплощенная в ценности единой бесконтрольной власти, взяла реванш. С этой точки зрения, революция 1917 года была не столько свержением самодержавия, сколько восстановлением строгого единоначалия после "периода разброда и шатания". Государственной Думы и аграрной реформы. Слова "социалистический выбор" отражают жажду легитимности: в конце концов. в России все власти изначально выборные. В IX веке выбрали Рюрика, в 1613 году - Михаила Романова, в 1917 году - социализм и социалистический Совнарком. Никто из выбранных не дал себя перевыбрать и сам не ушел. Что же касается собственности, то здесь проблема была решена всерьез и надолго, а может, и навсегда, - если судить по мощной отрицательной реакции на самые слабые попытки приватизации. Десятилетия жизни на довольствии не прошли зря.
МОРАЛЬНОЕ ПЕРЕВООРУЖЕНИЕ
Россия, утверждал Чаадаев, должна преподнести человечеству великий урок. Сдается, что урок уже состоялся. Вековечные чаяния народов оказались мифом, мечтой, сказкой - и не более того. Путь к достижению относительного благополучия, к достойной жизни лежит через обыкновенный прилежный труд, о чем, помнится, писал еще Гесиод в VIII веке до н. э. Да, через прозаический труд, а не через моря крови, - но чтоб усвоить этот урок, потребовались именно моря крови. Такая вот жуткая диалектика.
Урок окончен, но Полигон остается. Сейчас на Полигоне идет последний эксперимент. Этот суперэксперимент должен дать ответ на вопрос: сколько можно жить, продлевая состояние эксперимента? Вряд ли - вечность. Ветшает все: самые мощные бункера и самые привлекательные идеи. Но и обветшалый полигон опасен, если оставить его без присмотра, - тем более, такой, как наш.
Трудно поверить, что семь десятилетий продирания сквозь буреломы и болота "непроторенного пути" ничему нас не научили. Скоро подавляющему большинству народа станет ясно, что наша горделивая инакость, особость, избранность и вообще вся эта нарциссистская "непонимаемость умом и неизмеримость общим аршином" - роковое, погибельное клеймо. Даже отравленные полигонным сознанием люди начинают понимать, что национально-государственный мессианизм - это и смех, и грех. Смех в наших социальных обстоятельствах, и грех, если рассуждать в духе истинной религиозности.
Сейчас перед всеми нами стоит задача перевести страну-полигон в нормальное состояние, не дав ей пойти вразнос. Для этого необходимо прежде всего моральное перевооружение. Мы не хуже, но и не лучше других. Твердое осознание этого простого факта - пропуск с Полигона в нормальную жизнь.
