Век ХХ и мир, 1991, #6.WinUnixMacDosсодержание


Советология в письмах

КАК ЭТО ДЕЛАЛОСЬ В СИБИРИ? В. Клисторин, С. Павленко, г. Новосибирск
ПАМЯТИ РЕФЕРЕНДУМОВ Лев Сигал, г. Москва
АЗИАТСКАЯ ВЕРСИЯ Алексей Мягков, г. Ленинград

КАК ЭТО ДЕЛАЛОСЬ В СИБИРИ

Итак, Великий Референдум в Сибири завершился убедительной взаимоисключающей победой. В среднем по региону в нем приняли участие 72-75 процентов населения (80 процентов сельского и 70 процентов городского). За Союз проголосовали 73-76 процента (с незначительными, до 5-6 процентов, отклонениями в Кузбассе и национальных автономиях), в том числе и в крупных промышленных центрах. Соответственно, "да" на "российский вопрос" ответили 70-72 процента с теми же отклонениями.

В общем-то - ну и что? Открыли что-то новое? Конечно, нет. Но свою сверхзадачу это трагифарсовое действие выполнило. Постперестроечный "хаос" весьма хорошо сконструирован.

Специфика первой действительно постперестроечной пропагандистской кампании в Сибири - почти абсолютная иррациональность:

- собственно формулировки вопросов референдума в ходе агитации фактически не использовались;

- смысловое содержание вопросов интерпретировалось координаторами пропагандистских кампаний в зависимости от ситуации;

- широко использовались методы воздействия на эмоциональное состояние населения; в первую очередь, разумеется, игра на страхе (перед "танками", "развалом Союза" и т.п.).

В ходе подготовки к референдуму властные и политические структуры впервые в постперестроечный период опробовали эффективность своих спешно создаваемых механизмов мобилизации масс. Была сделана попытка разделить электорат между различными фракциями и течениями - местные структуры реально правящей партии (КПСС) пришли к соглашению с РКП, предоставив последней в полное распоряжение группы населения, слабо контролируемые через союзные отраслевые структуры управления: работников мелких и средних предприятий, служащих, сельских жителей и пенсионеров. Помимо этого, РКП получила доступ к контролируемым КПСС местным органам массовой инофрмации. Со своей стороны, "демократы" попытались отбросить свои "межпартийные противоречия" хотя бы ради того, чтобы обеспечить координацию усилий сочувствующих им средств массовой информации.

Чего, как считают организаторы, им удалось достичь.

Во-первых, удалось отвлечь население от печальных размышлений по поводу предстоящего снижения жизненного уровня. Традиционно властям печальное население нравится даже меньше политизированного.

Во-вторых, удалось создать ситуацию, в которой (как предполагается) после референдума рост цен будет рассматриваться как продолжение "политического процесса", а не очередная обираловка родным государством. Падение жизненного уровня, таким образом, будет рассматриваться населением как необходимая жертва на алтарь великой идеи, за которую проголосовали и которая победила. Прелесть ситуации в том, что так будут считать и "демократы" и "красные": первые расплатятся за вопрос российского референдума, вторые - союзного. Те же, кто ответил "да" на оба вопроса (то есть подавляющая часть населения), расплатятся вдвойне.

В-третьих, противостоящим политическим силам удалось нейтрализовать соответствующие радикальные группировки. "Патриотические силы", оказавшись под рукой РКП, утеряли не только самобытность своего политического лица, но и организационную автономию и практически исчезли с политической карты Сибири. Группировки типа ДС растворились в массе активистов-демократов "второго призыва", предпочитающих эффективность чистому идеалу.

Отработана методика "сбивания опасной волны политизации неопасной волной"; увеличилась предсказуемость действий (и, следовательно, управляемости взаимодействия) противостоящих политических блоков, за счет роста внутренней дисциплины, абсорбации радикальных группировок.

Определились и силы, способные играть политическую роль, но пока не желающие (а может быть и не готовые) делать это открыто, - руководители союзных предприятий-монополистов, размещенных вне крупных промышленных центров, и российское правительство. Первые продемонстрировали, что они располагают контролем за электоратом на территориях (в первую очередь в рабочих поселках предприятий добывающего комплекса) и местными органами власти (на уровне районов) способны канализировать недовольство населения в нужную сторону. Российское правительство, дистанцировавшись от местных структур "демократической оппозиции" и сделав упор на стабилизацию ситуации в России, смогло предложить руководителям достаточно привлекательный комплекс социально-экономических решений (запрет забастовок, либерализацию внешнеэкономических связей и т.п.). Наметившийся в ходе референдума и имеющий большие возможности союз этих сил, способствуя укреплению российского правительства, потенциально может свести к нулю возросшую было в результате провозглашения суверенитета и хозрасчета автономию территорий.

Специфика Сибири заключается в том, что "демократы" располагают неплохими позициями в крупных областных центрах, а областной уровень контролируется хозпартактивом. Процесс сближения российского правительства и руководителей крупных предприятий способен уже в ближайшем будущем построить реальные властные структуры вне крупных центров по принципу отраслевого управления, оттеснив чистых коммунистов-идеологов в сельскую глубинку.

В ходе подготовки и проведения референдума выяснилась особая позиция руководства автономных образований Сибири, заключающаяся в политической и идеологической ориентации на союзное руководство в противовес российскому. Однако до конца эту линию (за исключением Тувинской автономии) провести не удалось. Это объясняется наличием на территории автономий Сибири крупных предприятий союзного подчинения, с высокой долей русского населения.

Для фракций местных Советов результаты референдума служат аргументом в их конфликте с исполнительной властью и в "парламентской борьбе".

Для общественных движений и групп заинтересованных граждан, не представленных в местных Советах, это практически единственная возможность повысить свой статус и проинформировать о себе население, "сдавая себя в наем" крупным политическим силам. Классический тому пример - "Память" и аналогичные организации. Из этого следует, что в ближайшей перспективе небольшие группы граждан будут формировать новые микропартии на местном уровне, а из вчерашних союзов могут выделиться ультрарадикальные группы, получившие организационные навыки, необходимые материальные ресурсы и "идейный капитал" в процессе предвыборной борьбы.

Конечно, как и всякая новая игрушка, референдумы должны достаточно быстро надоесть населению. Весь вопрос в том, произойдет ли это раньше, чем местные Советы развалятся окончательно, а внепарламентские структуры окрепнут настолько, что смогут взять власть в свои мозолистые руки.

В. Клисторин,
С. Павленко,
г. Новосибирск


ПАМЯТИ РЕФЕРЕНДУМОВ

Споры руководителей СССР и республик, перешедшие от "войны законов" к "войне референдумов", - составляют едва ли не все существо политической жизни страны. Противоборствуют не партии, а различные элементы системы управления. В этом странном противоборстве стороны словно не замечают друг друга будучи не в состоянии договориться об общих правилах поединка. Не случайно ни одна из сторон не желает признать "чужой" референдум, ни тем более, его результаты.

В этих спорах проявляется двоякое понимание самих государственно-правовых основ, допущенное в 1922 году творцами Союза ССР.

Модель первая: единое гражданское общество - единое государство. Между гражданами и руководством страны нет никаких посредников. Граждане передают всю полноту власти руководителям государства, а те вручают часть своих полномочий местным правителям. Данная схема несколько видоизменяется, если государство федеративное. Его жители обретают двойное гражданство: федеративной единицы и государства в целом. Сферы компетенции разграничиваются.

Модель вторая: государство не совокупность граждан, а совокупность суверенных территориальных единиц. Их правители выбирают из своей среды "первого среди равных" и определяют сферу его полномочий. Выстраивается иерархическая лестница: верховный правитель имеет дело не с жителями страны, а непосредственно с правителями земель, те, в свою очередь, ведают областями более мелкими; свято соблюдается принцип: "вассал моего вассала - не мой вассал".

Человек, сколь-нибудь сведующий в истории, сразу поймет: в первом случае описано современное общество, сформировавшееся на исходе средневековья, во втором - классический феодализм.

Разумеется, всякая аналогия хромает, но если рассматривать исключительно формальный государственно-правовой аспект, то отечественная история, похоже, совершила виток и в сегодняшней практике явно просматриваются элементы феодального атавизма.

Есть, очевидно, некая глубинная закономерность в том, что в послевоенное время номенклатурная система стала трансформироваться в направлении, которое характеризовалось тогда как "местничество". Образ грядущего Союза суверенных государств неизбежно вызывает в сознании массу исторических параллелей: Священная Римская Империя, Речь Посполитая, Русь удельного периода, добисмарковская Германия.

Превращение единого государства в Союз суверенных государств - это когда под целым торжествует победу совокупность частей, каждая из которых взята сама по себе.

Исторический момент допускает развитие евразийского общества народов как в центробежном, так и в центростремительном направлении. Суждение типа: "Все империи рушились" как аргумент имеет ровно такую же цену, что и высказывание: "Все империи возникали" или "Все империи существовали".

За каждым из сценариев стоят определенные группы населения, связывающие с развитием событий в том или ином направлении, в первую очередь, не "историческую справедливость", а изменение своего социального статуса и материальное благополучие.

Лев Сигал,
г. Москва


АЗИАТСКАЯ ВЕРСИЯ

Еще в 1985 году, когда мы только начинали радоваться дарованным свободам, дальновидные политологи предупредили, что основную опасность представляют для нас экономический развал, сепаратизм и межнациональные распри. Когда прогноз полностью оправдался, вдруг оказалось, что глобальное противостояние "капитализм - социализм" не только поддерживало в мире напряженность, но в силу традиционности служило также фактором стабильности.

Огромное тоталитарное государство с крупнейшей в мире армией внушало страх и отвращение неприличностью своей внутренней и внешней политики. Но, поскольку никто ничего хорошего от нас не ждал, мы были отчасти предсказуемы. Это время ушло, и теперь Запад ломает голову, чего же мы еще выкинем, обновленные, миролюбивые и демократичные?

Идея перестройки оказалась для нас привлекательной именно, как мысль о разрушении, хотя инициаторы подразумевали отделочные работы. Но уж так мы устроены, что свалив одного идола, тут же начинаем в беспокойстве оглядываться, кого бы водрузить на его место? И сейчас мы сталкиваемся с очередным историческим парадоксом, каковыми Россия от века изумляла мир, - Запад, со вздохом облегчения приветствовавший перестройку, вновь испытывает тревогу. Боятся и того, что Союз распадется на отдельные, враждующие между собой государства, и того, что новый диктатор сплотит их насилием. Осуждают нашу нерешительность в вопросах прав человека и опасаются потока неприспособленных к жизни, раздраженных беженцев из СССР.

Наши "верхи и низы" лишний раз продемонстрировали полную неспособность к нормальной эволюции. Но если не эволюция, значит реакция, ибо в развале застоя не бывает. И вот здесь поиски консолидирующей идеи могут увенчаться успехом, от которого мир содрогнется.

Евроазиатское положение России или, по выражению Льва Гумилева, "срединность", как политическая, а не географическая позиция, утвердившаяся после окончательного формирования империи, уже сейчас подвергается серьезному испытанию и опять встанет вопрос - "Куда ж нам плыть?"

А.С.Пушкин называл правительство единственным европейцем и был, как мне представляется, искренен. Но правительство-европеец всегда считалось со "срединной" и азиатской психологией большинства населения. Поэтому реформы по европейскому типу носили и будут носить характер временного отступления, хотя сами реформаторы, порою, этого и не сознают. Петр I, тащивший Россию в Европу за волосы, оставался восточным деспотом, представлявшим, что путь к цивилизации лежит через насильственное заведение мануфактур и бесконечное рытье каналов. Если бы ему намекнули, что дело тут в формировании личного достоинства человека, он бы просто не понял, о чем речь.

Существование России всегда основывалось на приверженности той или иной глобальной идее - православия, самодержавия, панславянизма, мировой революции и т.д. Причем, эти идеи, порою, причудливым образом комбинировались, взаимообращались, приспосабливались к текущим нуждам. Например, для азиатских окраин православие всегда оставалось чуждым, но власть императора, несмотря на унизительное положение колоний, вероятно, не вызывала особых возражений. Для бедного декханина царь был тем же шахом. Лучше было бы, конечно, ему не есть свинины, брить глову и завести легальный гарем. Но для людей важнее было то, что царь обладал неограниченной властью над всеми. Осуществлялось равенство в рабстве. Пиетет перед такой властью - явление именно восточное, ничего подобного на Западе не было даже в период расцвета абсолютизма, там достоинство человека никогда не растворялось в мазохистском преклонении перед произволом.

Россия крепла в борьбе с врагами - кочевниками, Литвой, турками и др. Для нас иметь врага - дело привычное и любезное. Когда не мешали ни татары, ни турки, мы обращали свой взор внутрь и обязательно отыскивали немцев-бюрократов, социалистов, консерваторов, либералов, демократов, коммунистов или всегда имевшихся про запас дружных, зловредных евреев. Отсюда самый доступный путь консолидации - против общего недруга.

Все эти обстоятельства, усугубленные экономическим крахом, будут втягивать нас в орбиту стран Юга и Азии. Большинство народов Союза, пройдя через период экономической, политической ущербности, кровавых распрей, способно окончательно утвердиться в сознании, что они "не Запад", потянуться к другим "не западным" по духу своему народам, уже объединенным в достаточно сильные государства. Что может помешать очередному сближению России со странами Арабского Востока, если имеются такие факторы общности, как: выраженная тяга к тоталитаризму; экономическая отсталость и политическая неразвитость общества; историческое стремление к укрупнению, "собиранию земель"; контроль над стратегическими источниками сырья и огромные людские ресурсы; крайняя милитаризация общества; антисемитизм; неприятие западных ценностей.

При этом наши мусульманские республики способны стать посредником в рассматриваемом процессе. Кстати, именно они выразили наибольшую готовность подписать союзный договор.

Результатами сближения явятся: восстановление сознания общности (если уж не славянского или социалистического, то, по крайней мере, "не западного толка"); возможность вновь радикально влиять на ход мировой политики; оправдание существования военно-промышленного комплекса, огромного военного потенциала; обмен промышленными товарами низкого качества на дешевое сырье и сельскохозяйственную продукцию; превращение соседей-недоброжелателей на южных границах в нейтралов или даже союзников (Афганистан, Пакистан); возможность с позиций коалиции препятствовать возникновению конфликтов между входящими в нее странами.

Указанная тенденция уже прослеживается. Никакие межарабские конфликты не могут изменить отношения арабов к Израилю. И причиной конфронтации служит не только жесткая, а порою и агрессивная политика Израиля, но и то, что Израиль по типу западное государство, и Арабский Восток будет ощущать его инородным телом даже, если основные спорные вопросы будут решены.

Исход войны в зоне Персидского залива станет не только справедливым возмездием режиму Хусейна, но также национальным унижением для всех арабов, как бы они не относились к захвату Кувейта. Договор между СССР и Ираком так и не денонсирован, что в очередной раз ставит нас в положение двусмысленное, до неприличия.

А ведь есть еще и мусульманские страны Черной Африки. Что, если они перестанут враждовать и тоже поищут общего врага?

Может показаться, что предложенная гипотеза сближения России и Азии противоречит тому факту, что, например, Япония или Южная Корея, оставаясь по основным признакам государствами Востока, сделали колоссальный технологический рывок, теснят на мировом рынке страны Запада, проводя при этом согласованную с Западом политику. Однако, "японское чудо" заключается не только в том, что Страна Восходящего Солнца за короткий период встала по многим показателям в один ряд с США, но и в том, что Япония при этом умудрилась остаться страной сугубо восточной, сохрянить в себе ощущение "восточности". Японский парламентаризм - это все же не европейский, а внешняя американизированность - это конечно же не американский образ жизни. Экономическое соперничество со старыми капиталистическими государствами может со временем толкнуть развитые страны Тихоокеанского региона на путь более тесного сближения с государствами, о которых уже шла речь. Формула "технология и товары в обмен на рынок и сырье" станет в этом случае дополнительной основой для союза.

Будем смотреть на вещи реально - совпадение интересов на основе "незападной" общности может в перспективе привести к перераспределению сил, и тогда мир столкнется с противостоянием, какого еще не ведал. Если Запад уже сейчас не осознает этой опасности и не попытается ценой любых усилий включить наконец Россию в свою структуру или хотя бы сохранить ее "срединность", то последствия могут оказаться трагическими.

Алексей Мягков,
г. Ленинград


В начало страницы
© Печатное издание - "Век ХХ и мир", 1991, #6. © Электронная публикация - Русский Журнал, 1998


Век ХХ и мир, 1991, #6
Советология в письмах.
http://old.russ.ru/antolog/vek/1991/6/sovet.htm