КТО МЫ
Глеб Павловский
Опыт самоцензуры
Заметками Глеба Павловского * мы начинаем личное знакомство читателей с нами. Под этой рубрикой мы будем публиковать "представительские" материалы кого-нибудь из тех, кто делает "Век". По этим визитным карточкам читатель сможет судить о его позиции, быть может, отличающейся от традиционной позиции самого журнала.
На мой взгляд, справедливое требование - представиться. Хотя, что представляет пишушего человека лучше чем его странички? Журнал в нынешнем своем виде и смысле существует уже пятый год. Однако и странички "Века", разумеется, несколько маскируют тех, кто его делает.
Трудней всего определять оттенки, а в нашем журнале дело именно в них. "Век" - не пособие по кратким путям к победе, героизму и правильному образу мыслей. "Век" - журнал оттенков; и он отстаивает их существование даже там, где вопрос решили большинством голосов.
А оттенки проступают при удалении лишнего. И мне представилось забавным собрать вместе фрагменты, выпущенные из собственных статей, в порядке той личной самоцензуры, которая стремилась сохранить за родным журналом верность тона.
То, что ниже, скорее автор, чем журнал - хотя и эта разница в нюансах. Но раз уж четыре года тому назад мы решили делать "Век" вне цензурных условий, читатель вправе быть в курсе и нашей самоцензуры.
Где-то у Солженицына есть неуютная мысль - чеховские герои, все гадавшие, какой станет жизнь в России лет через 20-30 - что бы с ними сделалось, узнай они, что через тридцать лет в России будет пыточное следствие и массовые казни? Они бы все сошли с ума - рассудил Солженицын.
А что сказали бы люди начала Шестидесятых, пролистнув журналы начала Девяностых - так же осуществивших их светлые чаянья, как в свое время революционеры - робкие упования накликавших светлое будущее героев Чехова? С их душевной целомудренностью, окунись они в это гноище поношений, злобных обличений зла - выдержали бы они? Стерпели бы? Уж во всяком случане, одно знаю - они бы не смолчали.
Бог миловал их это увидеть. А дожившие забыли себя; лицо легко забывается...
Теперь все пишут о "светлых чаяниях" тех лет, после которых наступило, мол "тяжкое похмелье застоя" - вычеркивая главную духовно продуктивную эпоху послевоенного времени: 1965-1985. Прежде наша жизнь была пьянка, а после похмелье - история России в самом сжатом очерке. А гласность, значит, - из области опохмела: явился Горбачев и поднес нам стакан рассолу и маринованный огурец. (Ах, почему не водочки.. !)
Читая воспоминания о былом, думаю: как все это было честно, даже худшее из всего - предательства, обыски... Страшное и честное время. Священное писание страны, которая еще не решила, как ей зваться. Новейший завет русского человека, который, конечно же, не "демократический россиянин", только, вот, кто он?
Это еще он решит. Мы не под лопухом росли. Как говорил Платонов: "Мы люди особенные, мы Пушкина читали".
Мы не из этих, кто опять орет: фас!
* * *
Вчера еще ты смеялся над переметнувшимся коммунистом, над доцентом-демагогом, негодовал по поводу демократической глупости - но сегодня на улице перед тобой сущая чума: быдло на коне, чугунный зад размером с Юрия Долгорукого.
В эпилоге советской истории мы наблюдаем явление круглого идиота. Разворовав и развалив великое государство, доведя триста миллионов до кровавой рвоты - ибо, не считая коммунизма, рвать, собственно говоря, больше нечем - идиот требует полной сатисфакции: чистоты идеалов и непоругания святынь. Подорвав и расшатав устои государства, идиот мечется на нашем пожаре с пустыми ведрами, призывая спасать родимые очаги. А в доме - горят.
В киношках есть характерный герой - генерал, только что проигравший битву и растерявший свою армию. Он налетает на рассевшихся у костра оборванцев с содранными погонами, и орет, где кашевар? Почему не отдают честь? Почему расположение не по уставу?!
Периодически надо напомнать им, кто на этой земле хозяин. Периодически надо учить труса и подлеца, вельможного хама - знать свое место: в тени, в уголку, тихо-тихо, и чтоб - ни-ни...
* * *
Я родился и рос в редчайшем советском городе, где три главных памятника были не крейсер, не Ленин и не броневик - даже не задастый князь-мэр на гривастом жеребце, а камер-юнкер Пушкин, граф Воронцов и герцог де Ришелье - весьма приличные люди. Три памятника трем политическим консерваторам, отчасти даже реакционерам, а один из них, Дюк, премьер при Реставрации и отпетый французский белогвардеец; прямо Павлов.
А Воронцов? Просто, черт знает что - высшая номенклатура империи, губернатор царского обкома... Одесса и в годы Советской власти оставалась какой-то Вандеей, Жирондой - несмотря на славу фильма "Броненосец Потемкин".
Одесский историк, покойный Вадим Сергеевич Алексеев-Попов (который вместе с тем был и потомственный петербуржец) был человек тихий, в очках. В недавнее время за это его и съела шпана т. н. "одесских историков" - разбитных малых с бандитскими ухватками и доцентско-докторским марафетом; водились с ними и женщины. Об одной из таких Вадим Сергеевич говорил ласково "Ах, эта наша гильотинка... ".
Терминологии не удивляйтесь - Алексеев-Попов был историк французской мысли. Он и рассказал мне об одном французе ("Знаете, этот человек напоминает мне мою бабушку..."). Француз - кажется, его звали Бонвиль - до самой Великой революции писал ядовитейшие сатиры на монарха и, в особенности, на монархолюбивый французский народ. От души издеваясь над дорогими соотечественниками, он слагал пародии о пользе тирании в народном быту...
Но грянула тогдашняя перестройка. Вчерашний монархист восстал, весь поголовно вышел из Монархической партии, взял Бастилию... Демократия победила. Главе государства Людовику Шестнадцатому, его жене, а вслед за ними и всем остальным аппаратчикам отрубили головы.
Взяли Версаль, побегали по Версалю, убили кого нашли... И тут кто-то - из доцентов Сорбонны, я полагаю, ведь для этого требовалась эрудиция - вдруг вспомнил: товарищи - про гниду Бонвиля забыли! Помните, как старый хрен злобно клеветал на наш великий революционный народ, - мол, француз не может без тиранов?!
Тут уж нашего остряка нашли, выволокли и - под гильотинку: ступай к своим аппаратчикам...
Славная смерть, - подумал я, - быть казненным демократами за то, что дразнил ненавистного им главу государства! Бывает ли такое в России?
Еще будет ли?
* * *
Горбачев - одна из самых скучных тем русской мысли, может быть - как знать? один из самых неудачных ее сюжетов. Ничего не могу сказать о нем, как о политике. Но именно на него очередной виток повторов русской истории возложил странную миссию контрреволюционера.
Горбачев - поздний советский контрреволюционер. Недаром он цитирует Солженицына - здесь не одна конъюнктура. В этом, возможно, одна из причин глубинной симпатии Сахарова к Горбачеву - диссидента к вандейцу.
Горбачев - последний юнкер, удерживающийся в Кремле. Кремлевский бастион, вероятно, политически обречен - но держится, как слащевский Крым 1920. Остров Кремль!
* * *
Давайте выясним вопрос с человеком, которого мы сперва знали как Генерального секретаря КПСС, а теперь знаем, как Президента СССР, хотя занят он почему-то, если не Ельциным, то Литвой.
Горбачев стал Президентом под шум двери, которой хлопнула Литва, и перестал выглядеть Президентом под выстрелы в Вильнюсе. Итак, решим вопрос о наших отношениях с человеком, которому мы сперва выдали карт-бланш расправляться с силами, против которых сами были бессильны - и даже не знали все их по имени - и затем наращивали и наращивали этот карт-бланш, пока не обнаружили себя - именем власти этого человека, власти, которой мы же сами его наделяли - в руках анонимных и безликих "помощников", "советников" - и то, что сам он в тех же руках, не утешает нас.
Я хотел бы понять: даже в лучшем, светлом варианте его политического будущего (а они бывают у него, часы просветления) - что он еще мог бы сделать д л я н а с - б е з н а ш е г о у ч а с т и я ?
Для нас - за нас, за нашей спиной - чем еще он может нас осчастливить? - Когда речь идет о том, что наше спасение - только в нашей ответственности, нашем обучении решать, а значит придумывать решения, а значит мыслить - мыслить, а не краснословить по журнальчикам да газеткам, снабжаемым бумагой из госзаказа!?
Чем еще нам может помочь Горбачев?
* * *
Быть может, я ошибаюсь, но уход мог бы что-то в нем спасти, например - скорбное ощущение родства с нами - народом таких же, как он, редких неудачников: осознающих поражение именно при взятии небывалых рубежей. (Кажется, Гегель говорил об истории, как о "тяжелой недобровольной работе, совершаемой против совести": это он о нас говорил.) Скажут: что нам за дело до горбачевской совести? Но я думаю, важна и совесть одного человека, и она стоит даже дорогой политической цены.
Пускай после него придут откровенные мерзавцы (а кто еще мог бы?)- в них никто не будет больше "очарован" - зато от них потребуют не нового мышления, а лищь мяса и свободы - да побольше! Уход Горбачева прояснил бы нам собственные желания - и если мы действительно хотим правления идиотов, то мы его получим... Я думаю, трехсотмиллионная страна, понявшая, что должна полагаться на саму себя и только на себя, - а не на "Совершенно серкетно!! Новый раунд конфиденциальных переговоров между Горбачевым и Ельциным!.." - страна в конце концов скинет и идиотов.
* * *
А тем временем, в этих унизительных для миллионной страны интригах, результатов которых она ждет с хорошо известным всякому фокуснику ротозейским нетерпением, нестойкий консенсус достигается - поглядите - только в вопросах демонтажа нормальных, сколько-то правовых механизмов. Консенсус возникает только при воровстве какой-нибудь из свобод. И хотя он тут же пропадает, исчезновение, отчуждение закрепляется нерушимо.
Так в борьбе за демократию борющиеся стороны выковывают небывалое рабство, какого ни одна из них не изобрела бы, не выдумала, не решилась бы ввести в одиночку.
...Говорят "империя, империя"... Но какая империя делалась в такой степени спустя рукава?
Не было империй, которые бы создавались настолько тяп-ляп, без малейшей мысли о продолжительности. Нет, эта халтура - не империя. Но она тяжка, как империя и как империя жестока.
На что она похожа? Какой-то оторвавшийся от древнего ужаса осколок тьмы, самородок власти, врезавшийся в прекрасные холмы, где-то в землях Большого Гнезда... Бивуак, разбитый на ночь и обросший государственностью, как подсобным хозяйством - но государством так и не ставший.
Мир чрезвычайного положения. Вечная Зона зон.
И борьба этих дней - не борьба за государство, за тот или иной образ порядка - даже не вполне борьба за власть.
За власть в обычном смысле.
Это борьба за инструментарий, борьба за право на подвал; за души, запертые в подвале. Это борьба рабовладельцев - старого с новыми.
А пока суть да дело, рабы грызут семечки, прохлаждаются, судачат о господах...
* * *
Странные вещи происходят у конца того явления (при конце его), которое Пушкин называл Россией, а Пастернак - Советским Союзом, - и оба они имели в виду примерно одно и то же.
Да, странные вещи. Вот, например.
Записали меня в "суверенную РСФСР", не спросив, как в октябрята. Очень спешили - славный намечался блочок у левых с коммунистами. Меня записали в республику, под которой понимается, попросту говоря, оппозиционный Горбачеву блок. И хотя бы я даже симпатизировал этому блоку - значит ли это, что допустимо признавать государственность за тем, что есть в сущности партийная платформа? Значит ли, уважаемые новые власти, что я позволю утвердить над собой суверенитет республики выдуманного народа - вместо реального государства, которое утвердилось на этой земле до моего рождения, и, следовательно, имеет по крайней мере одно важное преимущество: хорошо известного зла?
Добрых-то властей не бывает.
А то, что называют "народом России" - то же самое, что прежде носило гордое имя "актива" - аудитория, публика, на которую возлагают расчет. Политические "свои"...
Выходит, ничтожнейшая "Память"-таки победила? Точней, победила выдвинутая "Памятью" концепция "русских" как административно-полицейской общности, подданного этноса, огражденного рубежами от чуждых соблазнов.
...Отдельные от других "русские", особливо от инородцев, собранные и управляемые "коренной национальной администрацией", - какая пакость! Интересно, на каком языке станут говорить эти "коренные русские"? Какой кузнец выкует голосок для российской Бабы-Яги?
* * *
Я все больше, все чаще выхожу на мысли о человеческой природе.
Это не успокоительные мысли. Человек, конечно, исходно несовершенен и недобр, однако он оказывается недобр в такой степени, о какой никто не подозревал до середины нашего века. Демократии Запада исследовали и учли этот опыт, создав великие механизмы безопасности человека от человека. Мы же пытаемся этому злому животному отдать во власть все недоломанное им за восемьдесят лет.
Интеллектуалы и политики Запада сопротивлялись - и выстояли; мы же - под бравурные кличи - сдались. Но если смириться с посредственностью, лживостью человека, значит - приготовиться к новому нашествию политических негодяев, и к будущему новому тысячелетнему их райху (а мы, пережившие один-два райха, знаем, что до момента крушения всякий райх вечен и нерушим, а мысль о его преходящести так же тщетна, как попытки ускорить его закат) - все ли мы готовы ждать неизбежного?
Ждать, а после платить неизбежному дань?
* * *
Нет сомнения в том, что мир сей - Система - обречен. Он - проклят, о да! Только кто исполнитель проклятия? Кто вирус, носитель обреченности?
На православных иконах Страшного суда найдете ответ - где гибнет человечество, осужденное по делам его. Но кто судебные исполнители? Не ангелы же... Вон они - маленькие, юркие, всюду поспевающие со своими копьями и рогами; черненькие. Того притапливают в кипящей сере, того усердно прободают за (мерзкий, клеветной) язык, того жучат в то место, коим блудил - кто эти активисты?
Как их зовут - не помните?
- Радостные функционеры осуждения, ревностный и корыстный актив высших инстанций, заинтересованные надзиратели над приведением в исполнение...
- Гляньте дети, как мерзок бес - тьфу!
- Только в этом разница между нами и вами, а не в силе чувства проклятости: нам горько, страшно - им радостно.
В Сумгаите в дни погрома, вспоминают жертвы, был мальчик, страшненький такой, похоже русский: бил связанных жертв ножкой стула, слабенько, но прилежно, приговаривая: тетенька, отдай деньги, отдай, тетенька!
* * *
Назвать вслух то, что делается, его именем.
Помешать рядить новую, трагифарсовую революцию в одежды великих мертвых - русской культуры, русской империи, русского освободительного движения 1825-1985 годов, в последней его фазе сознательно ставшего сопротивлением тирании целей над индивидуумом.
Кукольная революция отличается от настоящей не кровопролитностью, а отстутсвием в ее составе хотя бы таких слабых тормозов, как фанатически исповедуемые принципы. Это революция, где фанатиков замещают манипуляторы, и целью является ниспровержение личностей, а не порядка - не истребление старого насилия, а его "перехват".
Здесь не безумствуют ошалевшие от ярости смельчаки - здесь пытаются предугадать, кто именно окажется в силе?
Кто завтра хозяин?
Кто новый босс?
И кто наверняка немил завтрашнему боссу?
...Вместо народных толп - мечущиеся стада приживал.
...Вместо опасных героев, расстреливаемых у последней стены Пер-Лашез (а мы помним, как опасны герои) - мечта твари дорваться до того, перед кем она втайне трепещет - и впустить клыки в его плоть.
* * *
...Есть особый блеск, особая смелость контрреволюции - стойкость удерживающих против нее старый порядок. Есть красота человека, в одиночку выходящего против истории - Корде, Каплан, Галанскова, Томачинского. Мы не дадим упразднить без остатка опыт 50-70-х - может быть, главный опыт этого века, что революция в России ни черта не решает.
Истинный цвет нации, цвет безумный и неповторимый (где и когда еще вы найдете Надежду Мандельштам, Пастернака, Варлама Шаламова, Солженицына, Гефтера, Сахарова, Белинкова - и даже найдя, где и каким образом вы соберете их вместе - в единую среду, поддержанную молодежью, в духовное движение, которое при взлете своем поколебало мировой баланс?).
Инакомысляшие, люди Движения показали - больше не будет уступчивого либерала. Мягкотелый либерал не уступит революции ни пяди смысла, ни пяди языка, ни пяди территории жизни обычных людей. Либерал - представитель победителей 45-го года. Он гражданин мира, отвоеванного войсками антигитлеровской коалиции и его права закреплены в великой хартии противореволюции: Декларации прав человека.
И мы скажем: да здравствует сопротивление исторической логике. Ибо мы не с Маяковским, а с Мандельштамом.
Долой политику свершившихся фактов. Ибо мы с Черчиллем, а не с Петэном. И за нами нехилая традиция сопротивления подлой власти - от Андрэ Шенье и де-Местра, от Корнилова и Блока Пушкинской речи - до "Колымских рассказов", речей Синявского и Даниэля на суде и кто, черт подери, герои русской литературы - Мелехов или Корчагин? Журбины или Турбины?
Нет, второй раз с "гнилым либерализмом" у вас не пролезет - либерализм будет твердым, упрямым, и ожесточенным. Именно потому, что либералам надеяться не на что: они знают, чего ждать от аплодирующих колонн! Пару раз пропусти свой ответный ход - и ты уже "не мозг нации, а говно", - а, со временем, и вправду оно само, развалившееся у нации в черепной коробке.
* * *
Европа - близко, она ближе Бреста. И стать Европой для нас не закрыто и теперь. Европеец - не "западный человек", в том смысле, в каком мы - "советские"; он не защитник капиталистических идей, не борец за буржуазный строй.
Европеец - наследник тех, кто востал против рабства в условиях, в которых мы предпочли не восстать. И именно поэтому европейцу сегодня не нужны границы. Ибо правительства в сегодняшней Европе - лишь местные комендатуры общеевропейской диктатуры права, господства норм.
Границы нужны сегодня нам, внутри СССР, чтобы разгородив Евразию железными занавесками, рассекая народы новыми стенами - за этими стенами сладостно и неспешно пвторить за злом все его диктовки, одну за другой.
...Но Европа все-таки не утрачена и для нас, она близко. Вся шевелящаяся по углам нелюдь, все эти чуда-юда помнят, что некогда они уже собрались в величайшее в истории воинство - у них были армии, стальные танки, реактивные самолеты, отборнейшие палачи - целые отряды палачей - у них было Учение, был Вождь, было тысячелетнее царство и его канцелярия - и все это погибло, разбито и рассеяно, как если бы ничего этого не бывало вовсе!
...Но пусть не будят уснувшего зверя последней войны - войны всего мира с рабами и рабовладельцами.
"Сотни тысяч расстреляннеых на рассвете, жуткие застенки, земля Европы, удобренная миллионами трупов своих детей, - понадобилось все это, чтобы оплатить прибавленные к знанию два или три оттенка, вся польза от которых, наверное, ограничивается тем, что поможет некоторым из нас умереть достойнее.
...В недрах этой европейской ночи, которую слегка колышет набегающее изредка дуновение лета, миллионы вооруженных и безоружных людей готовятся к бою. Скоро займется заря вашего поражения."
(Альбер Камю "Письма к немецкому другу", Июль, 1944)
* * *
Два-три оттенка - вот все, на чем мы настаиваем, что предлагаем из года в год своему читателю.
Немного нюансов, скромный набор умствований, чуть-чуть идейных шатаний - а из чего создан был человек? Несколько сложных аминокислот, капля-другая вонючего аммиака да два-три разряда атмосферного электричества. Прочее все от Бога.
* Глеб Павловский - член редколлегии журнала "Век ХХ и мир". Профессиональный журналист. С 1972 года публикуется в Самиздате. В 1978-80 гг. один из соредакторов свободного московского журнала "Поиски". С 1982 по 1985 год в ссылке по делу "Поисков". С 1986 по 1989 год инициатор и участник ряда неформальных демократических групп. С 1989 года отходит от политической деятельности; один из организаторов и руководитель Информакционного агентства "Постфактум". В "Веке" публикуется и сотрудничает с 1987 года; с 1990 года ответственный секретарь журнала.
