ПОРТРЕТ ВРЕМЕНИ

Ольга Седакова
Элегия, переходящая в реквием

Из цикла "Ямбы"

Tuba mirum spargens sonum
Per sepulcra regionum
Coget omnes aute thronum...

1.
Подлец ворует хлопок. На неделе
постановили, что тискам и дрели
пора учить грядущее страны -
то есть детей. Мы не хотим войны.
Так не хотим, что задрожат
поджилки
кой у кого. А те под шум глушилки
безумство храбрых славят: кто на
шаре,
кто по волнам бежал, кто переполз
по проволоке с током, по клоаке,
один как перст, с младенцем на горбе
безвестные герои покидают
отечества таинственные, где
подлец ворует хлопок. Караваны,
вагоны, эшелоны... Белый шум.
Мы по уши в бесчисленном сырце.
Есть мусульманский рай или нирвана
в обильном хлопке. Где-нибудь в
конце
есть будущее счастье миллиардов:
последний враг на шаре улетит -
и тишина, как в окнах Леонардо,
куда позирующий не глядит.

2.
Но ты, поэт! классическая туба
не даст соврать: неслышимо, но
грубо
военный горн, неодолимый горн
велит через заставы карантина:
Подъем, вставать!
Я, как Бертран де Борн,
хочу оплакать гибель властелина -
и даже двух.
Мне провансальский дух
внушает дерзость. Или наш сосед
не стоит плача, как Плантагенет?

От финских скал до пакинстанских
гор,
от некогда японских островов
и до планин когда-то польских; дале,
от недр земных, в которых ни луча, -
праматерь нефть, кормилица
концернов, -
из высоты, где спутник , щебеча,
летит в капкан космической каверны -
пора рыдать. И если не о нем,
нам есть о чем.

3.
Но сердце странно. Ничего другого
я не могу сказать. Какое слово
изобразит его прискорбный рай?
Что ни решай, чего ни замышляй,
а настигает состраданья мгла -
как бабочку сачок, потом игла.
На острие чьего-нибудь крушенья
и выставят его на обозренье.
Я знаю неизвестно от кого,
что нет злорадства в глубине его -
там к существу выходит существо,
поднявшееся с горном состраданья
в свой полный рост надгробного
рыданья.

Вот с государственного катафалка,
засыпана казенными слезами
(давно бы так!), - закрытыми
глазами
куда глядит измученная плоть,
в путь шедше скорбный? Вот твой
раб, Господь,
перед Тобой - уже не перед нами.

Смерть Госпожа! чего ты ни
коснешься,
все обретает странную надежду -
жить, наконец, иначе и вполне.
То дух, не приготовленный к ответу,
с последним светом повернувшись
к свету,
вполне один по траурной волне
плывет. Куда ж нам плыть?..

4.
Прискорбный мир, волшебная
красильня,
торгующая красками надежды!
Иль пестрые, как Герион, одежды
мгновенно выбелит гидроперит
немногих слов: "Се гибель
предстоит..."?
Нет, этого не видывать живым.
Оплачем то, что мы хороним с ним.

К святым своим, убитым, как собаки,
зарытым так, чтоб больше не найти,
безропотно, как звезды в зодиаке,
пойдем и мы по общему пути,
как э т о т ... Без суда и без могилы
от кесаревича до батрака
убитые, как это н у ж н о   б ы л о,
давно они глядят издалека.
Так нужно было - изучали мы -
для быстрого преодоленья тьмы.
Так нужно б ы л о. То, что нужно
б у д е т,
пускай теперь кто хочет, тот
рассудит.

Ты, молодость, прощай, тебя упырь
сосал, сосал и высосал. Ты, совесть,
тебя едва и чудо исцелит.
Но, впрочем, если где-нибудь болит,
уже не здесь: чего не уберечь,
о том не плачут. Ты, родная речь,
должно быть краше он в своем гробу,
чем ты теперь. О тех, кто на судьбу
махнул - и получил свое. О тех,
кто не махнул - но в общее болото
с опрятным отвращением входил,
из-под полы болтая анекдоты.
Тех, кто допился. Кто не очень пил,
но хлопок воровал и тем умножил
народное богатство. Кто не дожил -
но более того, кто пережил!

5.
Уж мы-то знаем: власть пуста, как
бочка
с пробитым дном. Чего туда ни лей,
ни сыпь, ни суй - не сделаешь
полней
ни на вершок. Хоть полстраны в
мешок
да в воду. Хоть грудных поставь к
болванке,
хоть полпланеты обойди на танке -
покоя нет. Не снится ей покой.
А снится то, что б у д е т под рукой,
что быть д о л ж н о. Иначе кто тут
правит?
Кто посреди земли себя поставит,
тот пожелает, чтоб земли осталось
не более, чем под его пятой.
Власть движется, воздушный столп
витой,
от стен окоченевшего Кремля
в загробное молчание провинций,
к окраинам, умершим начеку,
и дальше, к муджахидскому полку -
и вспять, как отраженная волна.

6.
Какая мышеловка. О, страна,
какая мышеловка. Гамлет, Гамлет,
из рода в род, наследнику в
наследство,
как перстень - рок, ты камень в этом
перстне.
Пока идет ужаленная пьеса,
ты, пленный дух, изнемогая в ней,
гляди сюда: здесь, кажется, страшней.

Здесь кажется, что притча -
Эльсинор,
и мы пришли глядеть истолкованье
стократное. Мне с некоторых пор
сверх меры мерзостно претерпеванье,
сверх меры тошно. Ото всех сторон
крадется дрянь, шурша своим
ковром,
и мелким стратегическим пунктиром
отстукивает в космос: tuba mirum.

Моей ученой юности друзья,
любезный Розенкранц и
Гильденстерн,
я знаю, вы ребята деловые,
вы скажете, чего не знаю я.
Должно быть, так:
найти себе чердак
да поминать, что это не впервые,
бывало хуже. Частному лицу
космические спазмы не к лицу.
А кто, мой принц, об этом
помышляет,
тому гордыня печень разрушает
и теребит мозги. Но кто смирен -
живет, не вымогая перемен,
а трудится, и собирает плод
своих трудов. Империя падет,
палач ли вознесется высоко,
а кошка долакает молоко
и муравей достроит свой каркас.
Мир, как бывало, держится на нас.
А соль земли, какую в ссоре с миром
вы ищете, - есть та же tuba mirum...

Так, Розенкранц, есть та же tuba
mirum
есть тот же Призрак, оскорбленный
миром,
и тот же мир.

7.
Прощай, тебя забудут, и скорей,
чем нас, убогих: будущая власть
глотает предыдущую, давясь -
портреты, афоризмы, ордена...
Sic transit gloria. Дальше - тишина,
как сказано.
Не пугало, не шут
уже, не месмерическая кукла -
теперь ты дух, и видишь все как дух.
В ужасном восстановленном величье
и в океане тихих, мощных сил
теперь молись, властитель, за народ.

8.
Мне кажется порой, что я стою
у океана.
- Бедный заклинатель,
ты вызывал нас? так теперь гляди,
что будет дальше...
- Чур, не я, не я!
Уволь меня, пусть кто-нибудь
другой!
Я не желаю знать, какой тоской
волнуется невиданное море.
В н и з у - здесь это значит:
в п е р е д и.
Я ненавижу приближенье горя.

О взять бы все, и всем и по всему
или сосной, макнув ее в Везувий,
по небесам - как кто-то говорил -
писать, писать единственное слово,
писать рыдая слово: ПОМОГИ! -
огромное, чтоб ангелы глядели,
чтоб мученики видели его,
убитые по нашему согласью.
Чтобы Господь поверил: ничего
не остается в ненавистном сердце,
в пустом уме, на скаредной земле -
мы н и ч е г о не можем. Помоги!

1984 г.

ПЕРВАЯ КНИГА ПЕРВОГО ПОЭТА

Если допустить, что поэт и его творчество являются частью национального достояния, то литературная судьба Ольги Седаковой вполне может послужить еще одним в ряду бесчисленных примеров нашей вопиющей бесхозяйственности. Прекрасный, безупречный поэт, чьи произведения заслужили у таких взыскательный и строгих ценителей, как Сергей Аверинцев, М.Л.Гаспаров, Вячеслав Вс. Иванов, оценки лишь в превосходных степенях, она, за двадцать лет поэтической работы не сделав ни единой уступки литературному официозу и ни разу не позволив себе унизиться до низкопробного фрондерства, оказалась в гордом одиночестве на нашем современном Парнасе. По силе дарования, по глубине и мощи поэтической мысли рядом с ней сейчас просто некого поставить.

Надо ли говорить, что ни до пресловутой гласности, ни теперь стихи Седаковой у нас практически не издавались? Справедливости ради следует сказать, что за последние три года читатель все-таки мог познакомиться с тремя сравнительно крупными подборками ее стихов в журналах "Дружба народов", "Новый мир" и в альманахе "Laterna magica", но какой поэт не мечтает о собственной книге и какой из современных поэтов имеет для этого больше оснований, чем Седакова? Впрочем, один сборник поэта все-таки был издан, но, во-первых, он был издан в Париже (издательством IMKA PRESS), а, во-вторых, по ряду независящих от Ольги Александровны причин состав и подготовка этой книги оставляли желать много лучшего.

Поэтому, когда литературное приложение "Carte Blanche" получило от Моссовета "карт бланш" на свою деятельность, у нас не было сомнений, с чего начать. К сожалению, наши финансовые возможности и издательские мощности еще не так велики, как нам бы того хотелось, и потому мы смогли пока предложить читателям лишь небольшой сборник стихов Ольги Седаковой "Китайское путешествие", куда вошли циклы "Китайское путешествие", "Стелы и надписи" и три тетради "Старых песен". Но мы надеемся, что это только начало, и что в ближайшем будущем мы сумеем подготовить и выпустить в свет еще не одну книгу этого замечательного поэта. Тем более, что опасаться конкуренции нам пока не приходится - по нашим сведениям, книги Седаковой по-прежнему не значатся в планах никакого другого издательства. Но такое отсутствие конкурентов почему-то совсем не радует.

---

В начало страницы
© Печатное издание - "Век ХХ и мир", 1991, #7. © Электронная публикация - Русский Журнал, 1998

Век ХХ и мир, 1991, #7
Портрет времени.
http://old.russ.ru/antolog/vek/1991/7/sedak.htm