Век ХХ и мир, 1991, #8.WinUnixMacDosсодержание


"Уважаемая редакция..."

ВОРЬЕ Александр Польшин, г. Харьков
ДА, Я - О ЧАШКЕ! Виктор Юхт, г. Харьков
ЭТО НАРОД Наталья Алехина, г. Иркутск
ВЛАСТЬ: ВЗЯТЬ ИЛИ РАЗДАТЬ? Владимир Грязневич, г. Ленинград

ВОРЬЕ

Сегодня каждая из общественных и профессиональных групп в СССР имеет общий грех, - грех причастности к элементарному воровству. По всей стране стало невозможным поддерживать свое биологическое существование без ежедневного участия в том или ином виде воровства. И все об этом знают: дети о родителях, родители о начальниках, начальники о вышестоящем руководстве и - симметрично, в обратном порядке. Издержки этого стиля взаимоотношений (психологические, этические, социальные) накапливаясь в общественном подсознании, превращаются в почву для нарастающей взаимной враждебности. Таксист презирает "мента": я ишачу, а он, гад, меня обирает! Миллиционер презирает таксиста: я как собака, на ставке, а он, гад, на каждом норовит урвать!.. И так все далее и далее, по кругу, и никто уже не может остановиться. Этот стиль взаимоотношений задан "сверху" и задан давно.

И теперь всякий человек, отвечающий на большой грабеж государства своим маленьким воровством, имеет этому свое благовидное объяснение. А влияние на текущую жизнь народа тех немногих, морально великих людей, всегда ослабевало при попытках проникнуть в толщу этой жизни.

Но воровство есть воровство. Совершающий его, не подвергаясь осуждению, растлевается - проникается убеждением, что угрызения совести - чепуха, а главное - не попасться. И когда воровство становится все мельче, а количество людей, его совершающих - все больше, то в глубине народного подсознательного происходит распад ощущения единства, ощущения целостности себя как народа. Меняется "атмосфера жизни": человек человеку - вор. Родители, ворующие для семьи, ("ради детей") будут обворованы детьми-же. Исчезает опора для сложной, согласованной жизни - честность, а вместе с ней - и человеческое достоинство. И как предвестник полного распада - тщеславные, самодовольные воры, претендующие на то, чтобы быть честью и совестью, и указывать всем остальным "как надо жить".

Народ, как живой организм, распадается на враждующие атомы и умирает. Или сходит с ума - в новую революцию. Изменить нашу систему если кто-то и может, то только те, кто "запачкавшись" в ней, отряхнул пепел и стал поступать "по-честному". Вот только наберется ли их таких людей необходимая критическая масса, после которой только и возможно выравнивание народной нравственности и освобождение ее от корыстной злобности?

Увы, нынешняя ситуация, когда всякая группа людей все более становится похожей на мини-мафию - со своими контактами, связями, точками добывания жизненно необходимого, эта ситуация проявляет все больше симптомов распада, коллапса, падения к центру, к первобытной сильной руке. И в этом случае возможно объединение народных устремлений, но только на основе давнего и любимого жупела - страшного и грозного врага - внешнего, а еще лучше внутреннего. Что из этого может получиться, тоже давно известно: вначале экзальтация безнаказанности, потом спазм всех жизненных функций в железной руке "органов", судороги, бессилие и упадок, прикрытые новой ложью о новых "победах"...

Александр Польшин
г. Харьков


ДА, Я - О ЧАШКЕ!

Ныне в забегаловках кофе наливают в необычные чашки - у всех без исключения ручка отбита, а донышко измазано несмываемой масляной краской. К ним полагается и ложечка - заблаговременно продырявленная. Что это - случайный дефект, проделки маньяка? Отнюдь. Чашки и ложки изуродованы, чтоб не крали. Правда, тем, кому не хочется пить прямо "из горла", унесут и такие.

Посетители посмеялись, поворчали, затем свыклись и перестали обращать внимание. Все-таки фаянсовая чашка, даже покалеченная, лучше пластикового колпачка неизвестного происхождения или "майонезной" баночки. Да и ложечкой, будто прошитой пулей снайпера, - не щи хлебать, сойдет и такая.

Все в порядке вещей.

Постоянно вспоминаю эти чашки-ложки, глядя на дома, витрины, троллейбусы, телефонные будки, лица прохожих.

Куда ни посмотришь - все, вроде, на месте, но везде чего-то обязательно не хватает, что-то непременно испорчено или недоделано, отломано или пришито на живую нитку, наперекосяк.

Еще в конце 60-х Леонид Невлер подметил, что в нашем городском пространстве всевозможные "покосы, подтеки, трещины, пятна и прочие отклонения от прямой линии и чистой плоскости" совсем не случайны. Они начинают выполнять "интегрирующую стилистическую функцию", словно завитки в барокко. В те годы статью, как водится, затормозили, а напечатали лишь два десятилетия спустя ("Декоративное искусство", 1987, # 9), когда уже только слепой мог не заметить равномерного налета тлена, покрывающего советские города.

Лицо города отразилось на лицах людей (или наоборот?).

В уличной толчее не отличить инженера от грузчика, профессора от прораба. Все подстрижены под одну гребенку, но не среднеевропейскую, а именно - советскую. Преобладающий цвет - серый. Помните: "... там в моде серый цвет - цвет времени и бревен".

На всех печать некоей недостаточности.

Неплохой костюм чаще всего помят или заношен до предела. Или вышел из моды в прошлой пятилетке. Щегольский галстук уживается с нечищенными ботинками. Курортная униформа: синий спортивный костюм (непременно с провисающими коленками!), лакированные туфли и шляпа неопределенного фасона и цвета.

Нечто подобное происходит и с языком.

Вот как прореагировала "милая русская мужичка" послевоенной поры на рафинированную русскую речь сэра Исайи Берлина: "У вас какой-то язык меньшевистский". Меньшевистский - не такой, как у большинства, у всех, "у нас". Чего же не доставало этому языку? Правильности? Совсем наоборот. Косноязычия - вот чего ему не доставало.

Именно косноязычие стало сегодня нормой. Оно правит на митингах. Парламентарии не в силах распутать собственные словесные построения, телетрансляции изобилуют мычанием и незавершенными, на полдороге брошенными периодами. Казалось бы, кому как не профессионалам - российским литераторам в совершенстве владеть родной речью? Но поди разберись в кликушестве на съездах и пленумах.

Долго, слишком долго все читали все по бумажкам.

Пока власть предержащие плещутся в словесных потоках, улица компенсировала муки немоты повышением эмоциональности, экспрессивности речи, проще говоря - матом.

С официальной, "школьной" точки зрения, мат - уродливый недоязык. Нечто постыдное. Загнанное в маргинальные сумерки, в подполье, в подсознание. Нечто неназываемое, а значит, - и несуществующее.

А между тем, мат сегодня - универсальный код. Он вездесущ и всемогущ. Чем объяснить его всенародное признание? Что это - родимое пятно ГУЛАГа? Закономерное следствие годами накапливаемой злобы, которая выплескивается в наиболее доступную сферу - вербальную?

Но как тогда объяснить, что "таинственные" слова, отсутствующие в словарях, употребляются, увы, не только в состоянии яростного аффекта, а совсем в иных тональностях? Например, с изумлением, добродушной усмешкой, ласковым юморком, восхищением, и даже - с нежностью?

У Достоевского в "Дневнике писателя" скрупулезно описано, какую бескрайнюю гамму чувств выразили несколько мастеровых с помощью одного-единственного слова, к тому же - весьма лаконичного. Сегодняшний социальный психолог рассматривает мат без тени этнографического удивления. Он глядит уже не извне, а изнутри. Мат окутал его.

Мат превратился в параллельный или, если хотите, - "теневой" язык. Подобно теневой экономике, он выполняет свои функции - среди тотального хаоса - с завидной четкостью. Все все понимают.

Обращенный к случайному прохожему, мат по старинке воспринимается как хулиганство. Но матерная тирада начальника - уже не грубость, а знак доверительного, почти домашнего патернализма. Мат равного в кругу равных - символ общности, единения.

Привычное косноязычие вкупе с матерной "прививкой" делает речь "большевистской" - близкой, понятной, своей. Спонтанная речь человека с улицы представляет собой невообразимую смесь междометий, газетных штампов, бюрократизмов... и, конечно же, мата. К нормативной литературной речи она относится так же, как изуродованная чашка к нормальному сосуду, но именно такой приемлет ее наша культура.

Предмет, по сути, превращается в собственную противоположность. Что ж это за чашка - без ручки? Это уже нечто иное, допустим, пиала, но никак не просто чашка.

Естественно, что такая культура, такой жизненный уклад требует особых вещей. А коль в его силовое поле попадает предмет нормальный, он в обязательном порядке подвергнется адаптации. Он должен будет стать таким, как все. Ничем не выделяться из ряда ему подобных. Поэтому-то пиджак должен быть хоть чуточку помят, кабина лифта - исцарапана и загажена и так далее, до бесконечности.

Адаптационная деятельность требует порой немалых усилий. Легко опрокинуть урну. Разбить стекло светофора труднее: необходима меткость. А раскачать массивный указатель? Узлом завязать вырванную из перил металлическую стойку?

Трудоемкая, мучительная деятельность, направленная на то, чтобы "освоить" предмет, сделать его своим... Да ведь это же - точный аналог обряда инициации!

Только прошедший сквозь суровое и кровавое испытание, отмеченный, скажем, выбитыми зубами или ритуальными шрамами, юноша принимается в сообщество полноправных членов племени.

Но вернемся к нашим чашкам.

Утилитарная прагматика ("чтобы не украли") - это еще не все. В нашем сегодняшнем социуме нет места для предмета слишком чистого, ничем не испорченного. "Нормальная" вещь с необходимостью должна обладать неким дефектом: столы и стулья должны быть по-набоковски "шаткими и валкими", асфальт - ухабистым и выщербленным, словно после марша танковой колонны, с компостером в автобусе можно справиться только двумя руками, да и то - приложив изрядную смекалку.

Вот вопрос социальному психологу: сколько дней или часов кабина лифта в новостройке остается девственно чистой? Или ее монтируют такой - исцарапанной матерными иероглифами, с кнопками, оплавленными при помощи окурков? Рассказывают, что еще недавно чистые израильские туалеты постепенно испещряются всяческими откровениями на разнообразных языках СССР, включая грузинский.

Сказать по совести, в подозрительно чистом, безупречно оформленном интерьере как-то неуютно, чего-то не хватает. То ли ты за границей, то ли жди подвоха.

Скажут: нашел, мол, время и место. Тут есть нечего, дышать нечем, гражданская война на носу - а ты о каких-то чашках...

Да, уважаемые сограждане, дамы и господа, братья и сестры, я о чашках! Ибо все начинается с мелочей. Все началось с того, что в революционном Петрограде испортилась канализация, а с парадных лестниц навсегда исчезли ковровые дорожки.

Надо понять: тот водопровод до сих пор не починен. Нам только кажется, что жизнь продолжается, а трамваи идут по своим маршрутам. Ничего не изменится, никакие референдумы и консенсусы не помогут, пока длится люмпенизация языка и быта, пока мы прихлебываем жиденький кофе из покалеченной чашки, помешивая в ней дырявой ложкой.

Виктор Юхт,
кандидат филологических наук,
г. Харьков


ЭТО - НАРОД

Я прочитала письмо Александра Филиппова из Саратова (# 12/90), которое меня очень задело. Письмо умное и написано человеком не только интеллигентным, но и владеющим пером.

Александр цитирует некоторых изменивших курс демократов ("массы не готовы.., склонны к насилию" и т.д.) и обижается за массы, потому что причисляет себя к оным. Но неужели он не понимает, о чем идет речь, о каких массах? Возьмите сто человек из уличной толпы и выясните, сколько из них знает, что "автократия - это всего лишь самодержавие", всей ли сотне известно, что такое "патернализм", и скольких человек из указанного количества вообще интересует разница между абсолютной монархией и авторитарным режимом?

Вот А.Филиппов пишет, что "демократические депутаты прорвались в Советы, проявив народное мастерство и изобретательность". Ой ли? Вся изобретательность заключалась в том, что они ухитрились зарегистрироваться кандидатами, а потом не упустили свой шанс. Достаточно было указывать избирателям на три обстоятельства:

1. Предыдущая власть себя дискредитировала (для наглядности - пару примеров).

2. Мы, знающие все ошибки прежних руководителей, ничем не запятнаны.

3. Наши противники (другие кандидаты по данному избирательному округу) - представители "административно-командной системы".

И все. Победа практически обеспечена.

Я сама участвовала в проведении двух избирательных кампаний. В одной наш кандидат без труда победил. Это было в большом городе, в 1989 году. Во второй раз мы провалились.

Но и в том, и в другом случае выиграл тот, кто сыграл на агрессивном отношении масс к власти и на бытии, которое "определяет сознание".

Очень не хочу писать банальностей, но придется. Когда тонет корабль, на нем не проводят референдумов среди пассажиров о способах спасения в открытом море. Не устраивают съездов пассажирских делегатов. В этом случае капитан и его ближайшее окружение берут на себя всю ответственность за безопасность тех, кто находится на судне. Оказывается неспособным капитан - его заменяет кто-то из команды или (бывает иногда) из пассажиров. Но не съезд. К сожалению, мы сейчас на таком корабле. Капитан же, вместо того, чтобы пересаживать людей в шлюпки, пытается убедить их в том, что пробоину еще можно заделать. А большинству демократов важнее победить, хотя бы в полемике. И везде как заклинание - "народ требует", "народ не поймет"!...

У большинства населения нашей страны никогда не было никакого образования: ни духовного, ни научного, ни семейного, ни социального. Лояльность граждан обеспечивалась не укоренившимися в обществе моральными принципами, а чудовищной системой запретов на все. Сейчас эта система рушится, высвобождая огромное количество агрессивности, которое скоро достигнет критической массы. И я, например, не берусь угадать, на кого будет направлен взрыв, если все же до этого дойдет.

Что мы за люди? Не надо проводить социологические опросы в Москве и Ленинграде - они не дают адекватной картины состояния общества. В столицах можно осуществлять политические перевороты. А провинция - не Москва. И расчитывать тут, откровенно говоря, не на что. Люди озлоблены, по привычке ищут "врагов" и хорошего царя. Отсюда, с одной стороны - дифирамбы Ельцину, с другой - ненависть к любым формам предпринимательства. Как это сочетается? - Да никак! Это и есть провинция - оплот великорусского шовинизма, который никогда не исчезал совсем, оплот консерватизма в худших его проявлениях. В областных, районных центрах, поселках и селах выросли поколения матерей, по большому счету безразличных к своим детям, поколения отцов, намертво присосавшихся к бутылке, поколения детей, избивающих друг друга с первобытной жестокостью. И все они, исключая детей - наши избиратели.

В провинции до сих пор признаются в основном, два цвета - белый и черный, когда речь заходит об убеждениях, а универсальный, на все режимы, лозунг "кто не с нами - тот против нас!" засел в головах навсегда. Даже лучшим представителям нашей многострадальной "новой общности людей" часто хочется рвануть маузер из кобуры и кинуться в атаку. Из этих граждан, живущих в Туле, Ногинске, Новосибирске, Кумарейке и т.д., а не из американцев или марсиан формируются наши, "прогуливающие" Советы, "затопывающие" и "захлопывающие" съезды.

О каких исполнительских функциях депутатских комиссий можно вести речь, если в них сидят священники и секретари обкомов, до сих пор не решившие, "религия - это опиум для народа" или нет? Если рядом с ними на стуле примостился анархо-синдикалист, который вообще власть Советов не признает, но пожертвовал собой, чтобы не пропустить туда "бюрократов"? Эти комиссии неделями дискутируют по процедурным вопросам. Что же будет, если им придется, подменяя исполкомы, принимать решения, требующие молниеносной реакции на изменение ситуации?

Прошли шесть лет перестройки. Общество очень неумело распорядилось демократией. Мне могут возразить: демократы не имеют всей полноты власти. А что было бы, если бы они ее получили? Шокотерапия или другая, смягченная форма перехода к рынку, рост цен, появление легальных нуворишей, - и в ответ всенародная стачка или общенациональный саботаж, которые подавить можно опять-таки только репрессивными методами... То есть, все тот же комитет национального спасения, жесткие законы переходного периода - тот же авторитарный режим, экономическая диктатура.

Я - не сторонник "сильной руки". Но демократия - это такая форма управления государством, до которой нужно дорасти. Наш народ, не приученный думать самостоятельно даже на бытовом уровне, не умеющий вести себя прилично без вождей, еще должен стать демосом, представители которого могли бы править страной. Пока же ему известны всего 2 состояния государства - тоталитаризм и охлократия (по-российски - смута) в период междуцарствия.

Хорошо воспитанная собака не бросается на себе подобных, когда хозяин спускает ее с поводока, и не объедается до полусмерти только потому, что хозяйка забыла на столе купленное мясо и ушла поболтать к соседке. К сожалению, дрессированный доберман в этом смысле обставит на сто очков среднестатистического гражданина СССР.

В заключение я хочу сказать, что не причисляю себя к интеллектуальной элите. Но я немного знаю жизнь моих сограждан. Большинство из них мне жаль, несмотря на резкий тон этого письма. Многих люблю. Немногих почитаю как Учителей. И, оценивая уже предложенное, вслед за И.Клямкиным, я должна повторить: сейчас сущестует только один путь спасения страны - просвещенный авторитаризм. Если появится что-то другое, более гуманное и при этом реализуемое - приму с радостью, но пока предполагается только "институт своего рода комиссаров", который мы проходили во времена "Народной воли". Не думаю, что сборная демократических сил хотела бы повторить этот эксперимент.

Наталья Алехина,
переводчик-референт, 31 год,
г. Иркутск

ВЛАСТЬ: ВЗЯТЬ ИЛИ РАЗДАТЬ?

Среди обрушившихся на нашу страну разнообразных кризисов наиболее тревожащим представляется мне кризис новой, демократической власти. Советы неспособны справиться с углубляющимся экономическим хаосом. Причины этого анализируются разными авторами. Предлагаются и способы решения проблемы. Гавриил Попов считает "несовершенство самого института Советов" и "некомпетентность демократов, слабость их аппарата" и предлагает преодолеть это путем исполнительной власти за счет компетенции Советов.

Названные Поповым причины представляются мне главнейшими. Основную "вину" за сложившееся положение несет, как это ни странно, принцип преемственности власти. Придя в Советы либеральным путем (т.е. посредством выборов, а не переворота) демократы взяли на себя все функции старой власти, во всем гигантском объеме ее полномочий. В силу разных причин за годы перестройки функции власти почти не изменились. Став демократическими, Совета (как впрочем, и исполкомы) по-прежнему пытаются управлять жизнью общества во всем ее многообразии. В этом, по моему мнению, и заключается главная проблема власти демократов, пытающихся демократическими методами овладеть тоталитарной структурой. Демократическими методами можно управлять лишь демократическими структурами власти.

Образовавшийся порочный круг является исторически неизбежным следствием либерального пути развития общества. Это естественно и потому не должно восприниматься как крушение надежд. выход из кризиса конечно же есть. Важнейшей из ближайших задач демократов на пути обретения дееспособности из власти, без решения которой никакой дальнейший прогресс невозможен, является, по моему мнению, значительное сужение круга полномочий государственной власти и управления. Демократы совладают с доставшейся им властью только тогда, когда ее объем уменьшится до размеров, необходимых в демократическом гражданском обществе. А сделать это можно и при нынешних, больших по численности и пестрых по составу Советах.

Демократы не смогли создать свой аппарат, способный управлять. Более того, я утверждаю, что они в принципе не могут его создать. Потому что управлять страной в том объеме, как это было до сих пор, может только аппарат Административной системы и по правилам, описанным Гавриилом Поповым в своих блестящих статьях. Демократическими же методами это делать в принципе невозможно. А если демократы все же попытаются, то неизбежно сами превратятся в функционеров Системы. Это перерождение неизбежно, если демократы не перестроят саму власть, т.е. не откажутся от большей ее части. Ибо, как писал Ф.Хайек в книге "Дорога к рабству", "от произвола власть сдерживает не ее источник, а ограничения. Если демократия решается взяться за задачу, реализация которой по необходимости влечет за собой использование власти, не ограниченной никакими твердо установленными рамками, - она неизбежно превращается в деспотию."

Ярчайшим подтверждением правоты такой точки зрения является произошедшая у нас на глазах эволюция политики М.С.Горбачева. Имеются и другие тревожные симптомы такого перерождения. Демократически избранный Верховный Совет Грузии закрыл независимую грузинскую газету "Молодежь Грузии", да и политику его в отношении Ю.Осетии и Абхазии вряд ли можно назвать демократической. Я уже не говорю о местных Советах во всей стране.

Демократическая власть имеет свою специфику. Будучи ориентированной на учет возможно большего числа мнений, она порождает и такое негативное явление как парламентскую болтовню - бесконечные дебаты по мало-мальски сложному вопросу, что делает практически невозможны быстрое решение крупных проблем. Это - принципиальный дефект демократии, присущий всем цивилизованным странам, что еще 50 лет назад отмечал Ф.Хайек в упоминавшейся книге. Выход их этой ситуации он сформулировал так: "За демократию приходится платить ограничением возможности сознательного контроля теми областями, где существует полное единодушие; в остальных же мы вынуждены предоставлять все воле случая". Отказываясь от такой платы демократы рискуют либо реставрировать деспотию административного социализма (хотя бы и под новой вывеской), либо усугубить хаос неуправляемости что также чревато в конце концов диктатурой и голодом.

Необходимый по моему мнению процесс обретения управляемости обществом я бы назвал приватизацией власти. В том смысле, что власть определяет жизнь человека, его роль и поведение в обществе должна в гораздо большей степени, чем это есть сейчас принадлежать самому этому человеку. Проще говоря, демократы тогда только смогут управлять обществом, когда передадут большую часть полномочий государственных властей органов "на волю случая", т.е. отменят государственную регламентацию многих сфер общественной жизни, уступив место частной инициативе и естественным законам рынка. Я уверен, что при таком подходе решить например, продовольственную проблему будет гораздо проще, т.е. заниматься этим будут уже не неповоротливые государственные органы, а заинтересованные в личных доходах частные лица. А усилия властей должны быть направлены на обеспечение условий свободной торговли.

В свете всего сказанного я хочу выдвинуть свой вариант решения рассматриваемой здесь проблемы. Я вижу будущее государства не в усилении исполнительной власти, а в значительном уменьшении объема полномочий власти вообще. Поэтому главным направлением действий демократов, желающих восстановить управляемость общества и преодолеть хаос, представляется приватизация не только собственной, но и власти, передача власти от государственных органов частным лицам.

Я не против сильной исполнительной власти в принципе. Власть, конечно, должна быть сильной, если хочет, чтобы ее уважали и ей подчинялись, что безусловно необходимо в стабильном обществе. Важно только, чтобы она была сильна лишь в пределах, необходимых цивилизованному обществу и строго обозначенных юридическими рамками. А для этого гораздо важнее усиливать власть закона: суды, прокуратуру и муниципальную милицию, придав им предварительно цивилизованный вид, чему сейчас на мой взгляд уделяется совершенно недостаточное внимание.

Владимир Грязневич,
г. Ленинград


В начало страницы
© Печатное издание - "Век ХХ и мир", 1991, #8. © Электронная публикация - Русский Журнал, 1998


Век ХХ и мир, 1991, #8
Почта. "Уважаемая редакция...".
http://old.russ.ru/antolog/vek/1991/8/post.htm