ПОЛИТИКА В ЛИЦАХ
Петр Прыжов
Президент или вождь?
Борис Ельцин в системе мотивационных координат
1. ОБРАЗ
Задушевная связь советского человека с государством как с практически единственной референтной группой была до последнего времени несколько обезличенной и оттого ущербной, вызывающей понятный психологический дискомфорт, как всякая вера без бога. "Советскость" нашего миропонимания - т.е. вера в справедливость, в национальное призвание и светлое будущее - контрастировала с отсутствием личности, полно и согласовано отвечающей этому идеалу. Тоска по вождю проявлялась в анекдотах брежневской эпохи - слабоумие, корыстолюбие и немощность их героя оттачивали матрицу чаемого лидера.
В Ельцине воплотилась эта, десятилетиями лелеемая ностальгия по вождю. Разумеется, и антиельцинские настроения реальны, проявляясь не только в неловких уколах справа, но и в агрессивном безверии продуктовых очередей, и в общедемократической тревоге независимых свободолюбцев. Однако удельный вес этих настроений исчезающе мал в сравнении с волной признания Ельцина как национального лидера - не только общерусского или общероссийского, но, скорей всего, и общефедеративного. Коль скоро новая федерация состоится, национальная Россия в ней займет главенствующую роль, а Ельцин, вероятно, возглавит новый союз. Имперская мифологема возвращается - против сознательной воли главного гонителя империи Ельцина, но в его образе.
Образ Ельцина обаял практически все социальные слои и группы, а не одну только советскую интеллигенцию, наиболее склонную к политическому расчету. Полумиллионный митинг, который статистически не может состоять из сплошной интеллигенции, скандирует имя вождя. Точно такое же скандирование доносится со страниц "Демроссии". Разумеется, митинг есть митинг, а "Демроссия" - газета партийная. Но вместе с тем утонченный С.С.Аверинцев говорит, что в Ельцине идея России соединилась с идеей свободы, а миролюбивый А.Аронов хочет, чтоб в драке Ельцин был на его стороне.
Ощущение Ельцина как соратника в рукопашной - это много серьезнее, чем рациональные партийные предпочтения. Здесь речь идет о глубинных механизмах идентификации с образом власти - только включение таких механизмов обеспечивает превращение политического лидера в вождя милостью Божьей.
Ельцин - первый из послевоенных (послесталинских) времен вождь. Никто, от Хрущева до Горбачева, не может претендовать на это звание, ведь вождь по должности всегда уступает вождю по содержанию. Тем более что существует важная разница между Лениным и Сталиным с одной стороны, и Ельциным с другой. В первом случае перед нами идея, воплощенная в личности. Идея была столь мощной и обаятельной, что образ вождя существенной роли не играл. Малорослые, с дурной дикцией, в кургузом пиджаке или солдатском френче, Ленин-Сталин собственной непрезентабельностью подчеркивали масштаб идеи. Мировой дух коммунизма вселялся в любого: физический облик Ленина-Сталина - это иллюстрация вечного тезиса "о последних, ставших первыми". Иное дело Ельцин - в нем мы видим личность, ставшую идеей.
Это становление стало возможным в результате достаточно редкого совпадения структуры мотивов данной личности и некоторых мотивационных характеристик советского общества, актуальных в данный момент. Немаловажен также высокий эйдетизм Ельцина, - т.е. совпадение его поведенческого облика (внешних данных и манеры держаться) с ожиданиями большинства.
2. ПРОБЛЕМЫ
Проблема прогноза
В наших условиях предсказуемость поведения политического лидера связана не столько с его деловой компетентностью и включенностью в те или иные структуры, сколько с особенностями его личности. Естественно, значимость личностных черт лидера прослеживается в любом обществе, но у нас, где политический язык неотработан, а само политическое поведение представляет собой недифференцированную смесь митинговых эмоций и византийских ритуалов, этот фактор приобретает особый вес. Контакт между личностью лидера и мотивациями общества практически не опосредуется политическим языком. Его заменяет механизм прямой идентификации человека толпы с образом вождя. В такой ситуации прогноз видится как выяснение предела ролевых возможностей лидера, определение его амплуа на политическом театре.
Проблема этики
Насколько правомерен подобный подход в политологии? Дело не в царапающих слух терминах, и даже не в обнародовании некоей интимной тайны, которую профессиональный взгляд видит в любом автобиографическом тексте, даже прошедшем литобработчика. Дело в том, что сам язык психологических понятий в конечном итоге базируется на представлениях о психической норме и отклонениях от нее.
Впрочем, поведение лидера аномально по определению.
Рассматривая, например, элементарные психологические особенности личности Ельцина, мы вынуждены обратить внимание на ригидность (жесткость, тугоподвижность) его установок, что связывается с подобным явлением на психофизиологическом уровне. С другой стороны, описание отцовских наказаний и материнского заступничества, в сочетании с изобретательством (т.е. в каком-то смысле "чудачеством") отца - дает широкое поле для психоаналитических толкований.
3. ГЕРОЙ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ. ИЗБАВЛЕНИЕ И ПРИЗВАНИЕ
Аномальным в положительном смысле является т.н. "низкий герой" - Мальчик-с-пальчик, Меньшой брат Иванушка и т.д. Таков герой "Исповеди на заданную тему". Несмотря на журналистские попытки осовременить ее построение, перед нами весьма архаический текст. Весь он состоит - в лучших традициях фольклорной архаики - из "общих мест". Герой восстает против несправедливости и побеждает, причем это восстание происходит практически в одинаковом ритуальном шаблоне: Ельцин встает посреди благолепного собрания и говорит правду. Так было на октябрьском (1987 г.) пленуме ЦК, но так было и при окончании школы-семилетки. Точно так же случилось и на ХIХ партконференции, и позже, за рамками "Исповеди" - на ХХVIII съезде. За этим следует страшный ответный удар - волчий билет, разжалование, болезнь, травля - но в итоге герой торжествует, а противники посрамлены. Разумеется, не окончательно - это оборвало бы сказку.
Победе над злом сопутствует чудесное избавление. Цепь избавлений началась при крещении - младенец Борис едва не утонул в купели. Далее, когда Ельцин в течение года осваивал 12 строительных специальностей (12 подвигов Геракла?!) - он падал с лесов, чуть не разбился на кране, заглох его грузовик на переезде; наконец, бывший уголовник чуть не зарубил его топором. Здесь Ельцину помогла внутренняя сила - взгляд, голос, уверенность в себе. (До этого он столь же решительно пресек телесные наказания со стороны отца.)
За настойчивым рядом избавлений вырисовывается неартикулированная мысль об особом призвании героя. Этот мотив подпирается всеми сюжетными линиями "Исповеди".
Сказочность биографии Ельцина не исчерпывается указанными моментами. Можно указать на такие мотивы, как испытание (строительство баньки в одиночку), разлука с любимой и т.п.
Привлекательность сказочных героев определяется их цельностью. Поведенческий облик героя соответствует его ценностному содержанию. Поступки всегда точно отражают мотивы, и в этом залог его интегральной популярности. Иначе героиней всемирных киномечтаний была бы не Мерилин Монро, а Джульетта Мазина. Герой волшебной сказки живет в простом мире добра и зла, правды и лжи, верности и коварства, чести и подлости, являясь носителем всего благого и борцом со всем дурным. Горбачев необходим Ельцину, как Голиаф Давиду или Змей Горыныч Илье Муромцу. С другой стороны, и Голиаф без Давида обессмысливается...
Ельцин втягивает Горбачева в сказочное пространство, хотя тот никак не приспособлен к этому прямолинейному и чудесному миру. На площадке вестернизированной современной политики Ельцин проигрывает. Горбачев терпит поражение на сказочных полянах русско-советского политического менталитета. В конечном итоге побеждает тот, кому удается затащить противника на свое поле.
4. МЕСТО В ТИПОЛОГИИ. СТРАСТНАЯ ДОБРОДЕТЕЛЬ
Существуют два противоположных типа реакции на возникшую потребность - тенденция к ее активному удовлетворению ("хочу - значит, будет мое") и тенденция к ее пассивному устранению ("хочу - но попробую обойтись"). Эти два типа реагирования - тип А и тип Б, экспансивный и рестриктивный - прослеживаются на всех уровнях, от психофизической конституции до нравственных ценностей, причем эти уровни надежно коррелируют друг с другом. Эта типология небезосновательно переносится в этнокультурологию: в некотором отвлеченном смысле можно говорить о преимущественно рестриктивной культуре Северо-Запада, с соответствующей моралью и поведенческими нормами, и о преимущественно экспансивной культуре Юго-Востока. Распределение индивидов по этой оси также не представляет особых затруднений, поскольку существуют полярные, культурно зафиксированные типы: сластолюбец и аскет; короткошеий гипертоник и малокровный астеник; страстный, алчный, легко прощающий - сухой, добродетельный и жестокий.
С этой точки зрения, Ельцин представляет собой весьма редкое явление. Ценности, которые он проповедует и которым следует, сводятся к честности, искренности, трудолюбию, скромности и богобоязненности. Но свою моральную программу, для которой традиционно подходит тихое слово праведника, Ельцин осуществляет со всей мощью сказочного героя.
Осуждая пороки Третьего Рима, Ельцин противопоставляет им воинствующий морализм. Отказ от пайков, привилегий и льгот - это не скромный жест раскаяния, но и не популистская демонстрация. Это экспансивная рестриктивность - искреннее и страстное навязывание самоограничительных ценностей. Ельцин является носителем мотивационной амбиэквальности, т.е. равного присутствия обеих глобальных мотивационных тенденций. Это делает его более адаптивным, чем носителей того или иного полюса. Это же, вероятно, делает его психологически приемлемым для большинства населения. Идя далее, можно предположить, что амбиэквальный мотивационный тип Ельцина отвечает общенациональной евразийской амбиэквальности, где в едином менталитете сливаются северо-западная (прохладная, христианская) рестриктивность и юго-восточная (жаркая, исламская) экспансивность.
5. "КАК" ВМЕСТО "ЧТО"
Таким образом, претензии Ельцина (возможно, неосознанные) на общефедеративное лидерство психологически оправданы. Другое дело, что их конкретная реализация целиком обусловлена состоянием общенационального ценностно-мотивационного контекста. По вполне понятным причинам социально-политического свойства произошло обесценивание смыслов, т.е. масштабных и долговременных потребностей личности, организующих ее социальную жизнь. В этой ситуации место смыслов занимают модусы, т.е. ценности, представляющие собою не цель, а характеристику процесса ее достижения. Главным становится не "что", а "как".
Личность Ельцина характеризуется подобным перевесом модусов (грубо говоря, средств) над смыслами (целями). Моральные критерии для него едва ли не важнее конкретных политических результатов - однако именно это помогает в их достижении. В нормально функционирующих мотивационных системах постепенная эволюция смыслов обуславливает видоизменение модусов. Но те поиски новых смыслов, которые ведет Горбачев, лишь расшатывают мотивационную систему общества, поскольку полностью порывают с традицией. В этих обстоятельствах ельцинский упор на скромность, честность и совестливость является наиболее является наиболее приемлемой мотивационной альтернативой. Более того, моральные максимы (т.е. модусы) становятся основой для создания новых смыслов. Форма политического поведения начинает определять содержание политики. Но - лишь до той поры, пока не сложится новая смысловая структура, укорененная в новой социально-политической реальности. В такой ситуации роль морального лидера будет исчерпана. Морализаторство Ельцина станет столь же малоприемлемо для большинства, как ныне - смысловые искания Горбачева.
Это, впрочем, не означает неблагоприятного прогноза для Ельцина. Во-первых, никто не знает, как скоро стабилизируется новый смысловой контекст. Кроме того, мотивационная амбиэквальность и сказочность образа Ельцина позволят ему достаточно легко приспособиться к изменившейся социально-психологической атмосфере.
