С ТОГО БЕРЕГА
Кен Джоуит
Постленинизм *
Новый мировой беспорядок, уклад жизни
На протяжении почти 50 лет межнародные и национальные границы а также самобытность стран определялись существованием мировой системы ленинистских режимов, которые возглавлялись, в той или иной степени, Советским Союзом. На протяжении примерно 50 лет мы привыкли мыслить концепциями Востока и Запада; сейчас же, после массового исчезновения ленинистских режимов, Восток как таковой прекратил существовать, и наряду с ним перестала существовать одна из основополагающих осей международной политики. По-прежнему продолжает существовать термоядерная Россия, однако имперское образование, которое называлось "советским блоком", ушло в прошлое и сам Союз (как таковой являющийся империей) может в ближайшее время последовать этому примеру. "Отмирание ленинизма" радикально изменило геополитическую структуру, в рамках которой страны во всем мире на протяжении многих лет привыкли искать свои обязанности и свое лицо.
Например, третий мир сформировался и дал себе такое определение после своего зарождения на Бандунгской конференции в 1955г. как нечто отличное от Запада с одной стороны и от мира ленинизма с другой. Общие черты политического лица неприсоединившихся стран Африки, Азии и Ближнего Востока, в основном, были негативными: они не были ни либеральными, ни ленинистскими. Идеологическое лицо стран третьего мира, его географические границы и его способность получать гарантированную помощь на цели развития базировались в основном на конфликте между двумя другими мирами, лидером одного из которых были США, а другого - Советский Союз. Однако, сейчас перестала существовать двухполюсная структура, по отношению к которой определяли свое положение неприсоединившиеся страны третьего мира.
Границы являются основополагающим компонентом различной самобытности. Независимо от того, являются ли данные границы территориальными, идеологическими, религиозными, экономическими, социальными, культурными или же их сочетанием, исчезновение или размывание этих границ очевидно будет болезненным. Это тем более верно в том случае, когда границы сложились и воспринимались без возражений, как это имело место в период холодной войны.
Вряд ли можно ожидать, что политический шторм будет ощущаться исключительно в границах того, что мы привыкли рассматривать как мир ленинизма. Скорее всего исчезновение ленинистских режимов в 1989г. ввергло весь мир в состояние, подобное которому можно найти в книге Бытия. Основные ориентиры и твердые, даже жесткие границы уступили место территориальной, идеологической и политической неразберихе и неопределенности. Сейчас мы живем в мире, который хотя и не является миром "без формы и пространства", наподобие первоначального хаоса в книге Бытия , тем не менее является гораздо более изменчивым по сравнению с миром, который существовал совсем недавно. Более того, основные задачи, стоящие перед этим миром, подобны тем проблемам, с которыми сталкивался Иегова в книге Бытия: "Дать название и определить границы".
Мы должны научиться жить в мире, который будет становиться все более незнакомым, непонятным и угрожающим. Многие виды существующих границ окажутся под угрозой падения; многие из них изменятся. Задача будет состоять в том, чтобы установить новые национальные и международные границы и найти определение для "названий" и "границ" новых образований, которые возникнут.
В своем, вызвавшем много споров эссе под названием "Конец истории", Франсис Фукуяма высказал мнение о том, что "триумф Запада и западные идеи в первую очередь проявляются в исчезновении сколь либо значимых и систематических альтернатив западному либерализму". Его признание о возможности "неожиданного возникновения новых идеологий или ранее неизвестных противоречий в либеральных обществах" является своеобразной уступкой. Для него Гитлер и нацистская революция, а также вторая мировая война были всего лишь "болезненным отклонением от общего курса европейского развития". Аналогично, его мнение о том, что "фашистская альтернатива еще вероятно не была разыграна в СССР" является либеральным взглядом Голиафа на возможность возникновения фашистского Давида.
Фукуяма правильно отмечает, что либеральный капитализм в настоящее время является единственной политически глобальной цивилизацией и высказывает предположение о том, что "как представляется, мир сегодняшнего дня подтверждает что, в своем развитии основополагающие принципы социополитической организации не ушли очень далеко со времен 1806 г.". Несомненно, что видение кульминации, предложенное Фукуямой, и картина бытия, нарисованная мной представляют собой гиперболу. Однако, если у теоретика имеется только один выбор - какую из двух ошибок сделать, то я бы предпочел свою альтернативу, которая, очевидно, окажется более точной в поиске смысла и более полезной в попытке оказать воздействие на мир, на пороге которого мы сейчас находимся. Глобальная трансформация границ и национальная характеристика, которую вызвало к жизни исчезновение ленинистских режимов, скорей напоминает картину мира, содержащуюся в книге Бытия, нежели застойная и статичная картина грядущего, которую предлагает Фукуяма.
МЕНЯЮЩИЕСЯ ГРАНИЦЫ
Катаклизм, обрушившийся на мир ленинизма в 1989 г., можно трактовать как подобие массового исчезновения. В палеонтологии массовое исчезновение определяется как неожиданное и быстрое прекращение существования вида, который был распространен по всему или почти всему земному шару. Отличительной чертой такого исчезновения от других форм исчезновения является его скоротечный и всеобъемлющий характер.
Ленинизм подвергся неожиданному уничтожению своих "генетических" или определяющих самобытность черт, которые обеспечивали каждому ленинистскому режиму, а также миру "ленинистских режимов" в целом, собственные отличительные черты в пределах пространства и времени. Концепция классовой войны, правильная идеологическая линия, авангардная партия, как исключительная форма руководства и Советский Союз, как воплощение революционного социализма были все отвергнуты в самом Советском Союзе. Кроме того, Советский Союз прекратил поддержку ленинистских режимов в Восточной Европе. Мгновенным результатом явилось крушение этих режимов и возникновение правительств-преемников, стремящихся к демократии и капитализму, которые, однако, должны преодолеть весьма заметные и невыгодные последствия наследия ленинизма.
Это наследие представляет собой культуру политического гетто, которое относится к государству с глубоко укоренившимся подозрением; общество недоверия, в котором люди обычно запасаются информацией, товарами и доброй волей, а затем делятся ими с несколькими близкими людьми; широко распространенная склонность к распространению слухов, которые препятствуют внесению трезвых открытых оценок; а также неопытное и часто аполитичное руководство, которое является малосведующим и часто относится презрительно к деятельности политиков. Более того, навязанная Советским Союзом народам Восточной Европы изоляция друг от друга, к сожалению, усилила существовавшие с давних пор в этих странах тенденции непризнания, недоверия и пренебрежения друг другом. Все это не является обнадеживающей основой для формирования либеральной капиталистической демократии.
Очевидно, что территориальные границы будут первыми из границ, которые претерпят перемены среди тех границ и характеристик, которые в течение полувека определяли политическое, экономическое и военное многообразие мира. Проблемы границ скорее всего и прежде всего касаются Советского Союза и некоторых частей Восточной Европы. Призывы к суверенитету в Грузии, Азербайджане, Украине, Прибалтийских государствах, Молдавии и самой России вызвали потрясения и напряженность в одной из двух мировых термоядерных супер-держав. Недавние вспышки напряженности между чехами и словаками свидетельствуют о том, насколько велик потенциал для возможного изменения границ и политического облика в рамках бывшей ленинистской империи. Более того, может оказаться так, что гораздо более легким делом было сдерживать в своих пределах советский блок с хорошо очерченными и четкими границами, нежели предотвратить распространение нынешнего кризиса, затрагивающего границы и национальный облик на сопредельные регионы.
Возможная дезинтеграция Югославии может привести к перекройке карты Юго-Восточной Европы. До сих пор не решен вопрос о Македонии и он может затронуть Сербию, Болгарию и возможно Турцию. Более того, учитывая нынешние кризисы в Персидском заливе, советской Средней Азии, Болгарии и Югославии, Турция может оказаться нацией, играющей центральную роль в радикально изменившем свою форму политическом регионе, который включает части Среднего Востока, Балкан и Центральной Азии.
Республики Средней Азии, где проживает более 50 миллионов мусульман Советского Союза, требуют суверенитета. В недавно опубликованный статье в газете "Нью-Йорк Таймс" Барбара Кроссет отметила: "Центральная Азия - это давнишняя идея, которая пользуется поддержкой не только в Пакистане, но также и в странах мусульманского мира за пределами Ближнего Востока, простираясь на Восток до района Синдьзяня до Китая... Каким бы сложным и неизведанным был этот процесс нового открытия старых культурных, исторических, религиозных и торговых связей он наиболее сильно проявляется в Пакистане, в стране, которая находится в его центре". Он вызывает озабоченность и в Индии, которая опасается, что в один день она может оказаться лицом к лицу с исламским блоком, простирающимся от территории Пакистана до окраин Европы.
Мир ленинизма в Восточной Азии также, возможно, подвергнется переменам, касающимся границ и политических характеристик. Господство ленинизма в Китае основывается на все еще сохраняющемся присутствии кадров основоположников, лидеров, которые имеют одну черту, которой не хватало в 1989г. ленинистским руководителям стран Восточной Европы: уверенность в своих собственных политических и идеологических целях. Однако, ни китайские, ни северо-корейские, ни вьетнамские режимы уже не могут дать практическое определение этой цели. Все они находятся на грани исчезновения. В Северной Корее смерть Ким Ир Сена неизбежно поставит на повестку дня взрывоопасный вопрос объединения с Югом. В Китае неизбежное вымирание коммунистических геронтократов приведет к возникновению угрозы центробежного регионализма.
В течение десятилетий осязаемая реальность советско-американского соперничества наполняло смыслом и придавало стабильность официальным территориальным границам в странах третьего мира. Влияние Вашингтона и Москвы на своих соответствующих клиентов в третьем мире, учитывая опасение каждой из супер-держав о том, что изменение границ может пойти на пользу сопернику, позволяло стабилизировать международные границы. Исчезновение ленинистских режимов и последовавшее за этим заявление Соединенных Штатов о конце холодной войны изменили все. Старые исторические проблемы и вопросы вновь привлекли к себе внимание многих элитарных режимов стран третьего мира. Сирийский президент Хафез Ассад в своем кабинете имеет настенное панно, которое изображает битву при Гиттине, в ходе которой Саладин одержал решающую победу над крестоносцами в 1187г. Ассад высоко ценит эту картину, потому что Геттин является тем местом "где арабы нанесли поражение Западу". Его ориентир, это та веха, которая очевидно займет самое значимое место и будет иметь наибольшие последствия в мире без ленинизма. Давая оценку глобальному воздействию, которое исчезновение ленинистских режимов окажет на весь мир, мы должны быть готовыми к тому, что в одних местах возникнет хаос, в других возникнут новые возможности, и среди них - небольшая, однако реальная возможность возникновения новой цивилизации.
НОВЫЕ УКЛАДЫ ЖИЗНИ
Наипервейшей характеристикой возникающей международной среды явится нарушение порядка, которого не было во время холодной войны. В этом новом мире лидеры будут значить куда больше, чем институты, личное обаяние станет играть большую роль, чем политическая экономика. Именно в такой момент истории - когда ставятся под вопрос существующие границы и самобытные черты, как международные, так и национальные, как имеющие институционный так и имеющие психологический характер - харизматические лидеры предлагают себя в качестве оплота надежды и уверенности.
Однако даже харизматические лидеры в рамках существующих государственных институтов вынуждены играть ограниченную роль; они могут оказать влияние на распределение полномочий в более крупной или в менее крупной области, однако окажутся беспомощны в деле осуществления действительно эпохальных перемен. Зато не исключено, что в этих турбулентных, меняющихся и болезненных условиях бытия размывание существующих границ и самобытных характеристик приведет к возникновению потенциала для формирования подлинно новых жизненных путей.
Новый жизненный путь - это новая идеология, которая активно отвергает существующие социальные, экономические, религиозные, административные, политические и культурные институты. Он потребует создания новых и лучших институтов (этот вызывающий негодование элемент является исключительно важным); нового политического языка, который даст "имена" и определит границы нового образа жизни; нового и мощного выражения институционных интересов; формирования социальной базы, из которой можно черпать как рядовых членов, так и лидеров; распределение и восприятие великой исторической задачи, которая требует риска и самопожертвования; и, в последнюю очередь, географической или учрежденческой ключевой области, которая способна предоставить ресурсы, способна выполнить задачу формирования нового жизненного пути.
Любой новый уклад жизни требует нового политического словаря; вряд ли можно представить ленинизм без таких выражений, как "диктатура пролетариата", "авангардная партия", "правильная линия" и "демократический централизм". Аналогично, любой новый образ жизни - социальный, экономический, политический или культурный - должен быть воплощен в новых учреждениях и в соответствующих формах авторитарного поведения. Абсолютизм имел королевский двор; либерализм - рынок и парламент; ленинизм - партию и план. Каждому новому образу жизни должна соответствовать социальная база, уходящая корнями в предыдущую форму, используемая для новой базы и адаптированная для новой идеологии. Из этой базы может возникнуть новая элита: предроялисты, аскетические капиталистические предприниматели, большевистские кадры или офицеры СС.
Для самоутверждения нового образа жизни необходимо, чтобы преданное меньшинство полностью прониклось идеей - установления верховенства короля, свободного рынка и торговли, расы и Фюрера или же партии и коллектива - на критический период, в ходе которого может выкристализоваться новая элита, новая практика, новые организации и убеждения.
Я не берусь утверждать, что новый образ жизни неизбежно придет на смену исчезнувших ленинистских режимов, однако утверждаю, что историческое "очищение" и сопутствующая травма, вызванная таким исторически важным событием, может привести к этому. В течение следующего десятилетия и в последующий период возникнет необычно большое число лидеров и движений, которые будут требовать установления нового образа жизни или восстановления давно минувших славных дней.
Попытка Саддама Хуссейна сыграть на эмоциях арабских мусульман представляет собой всего лишь первую пробу в этом ряду. Большинство или даже все такие попытки закончатся неудачей. Однако, они будут представлять собой признаки и причины растущих национальных и международных беспорядков. В определенном смысле это, однако, не означает конца истории - истории последних 45 или даже 200 лет. Однако, это никоим образом не означает неизбежную ассимиляцию странами мира нынешнего западного либерального образа жизни, равно как это не означает и сохранения притягательной силы либерального Запада.
НЕИСТОВЫЕ ДВИЖЕНИЯ
Начиная с обретения независимости Индией в 1947 г. многие оппоненты либерального Запада обратили свой взор на третий мир как источник надежды. Однако, эту надежду еще предстоит реализовать: за возможным исключением исламского фундаментализма, нигде в странах третьего мира не сформировался еще новый образ жизни. В странах третьего мира еще не возникло нового Лондона, Москвы, Мекки или Рима. Более того, обычно мы являемся свидетелями удручающе знакомых примеров в тирании, коррупции, голода и ненависти в рамках преднационального окружения.
Вызывает удивление та легкость, с которой специалисты по Латинской Америке, которые совсем недавно в мрачных тонах говорили и писали о "развале демократии", сейчас начали с энтузиазмом говорить о "переходе к демократии" не только в Латинской Америке, но и на основе необоснованной экстраполяции в Восточной Европе и в Советском Союзе. Экономическое и социальное развитие любой страны ставит на повестку дня вопрос о демократии, однако неизбежный переход к демократии требует развития предпосылок социокультурного и институционного характера. Бедные страны, например Филиппины, где демократические и политические институты являются фасадом, который не соответствует социальному и культурному устройству страны или военно-политической культуре, убеждаются в том, что переход к стабильной демократии является гораздо более трудно достижимой целью. Даже в Индии ограниченная и страдающая изъянами, но тем не менее реально существующая демократия, постоянно находится под угрозой региональных, лингвистических и религиозных конфликтов по мере того, как со сцены сходит уходящая корнями в Партию Конгресса паниндийское поколение бюрократов, должностных лиц и политиков.
Исчезновение ленинизма благоприятствует росту числа военных конфликтов между странами третьего мира. Многие из таких стран (благодаря колониализму) имеют спорные границы и фиктивную национальную самобытность; ввиду отсутствия привычного советско-американского соперничества, проявления иррендентизма в странах третьего мира будут возникать все более часто и более интенсивно. Их значение будет различным, начиная с трагических, однако периферийных случаев, например, в Либерии с гражданской войной и последующим вторжением нескольких западно-африканских стран, до иракского вторжения в Кувейт, которое имело крупномасштабные международные последствия. Аннексия Саддамом Хуссейном своего богатого нефтью соседа представляет собой случай попытки лидера страны третьего мира создать новые выгодные границы и политическую самобытность в рамках условий, в которых он усматривает нестабильное, и поэтому, с одной стороны многообещающее, и, в то же время, угрожающее окружение.
В ближайшем будущем, самой заметной тенденцией в третьем мире может стать рост и триумф движений, которые я называю неистовыми движениями. Хотя теоретики еще не классифицировали их как таковые, такие движения уже существуют: восстание Мулеле в заирской провинции Квило , Тупамарос в Парагвае, Халк в Афганистане, Кхмер Руж в Кампучии и повстанческое движение "светлый путь" в Перу. Все эти революционные движения владеют ленинистским или маоистским словарем и образом действий, близким по духу к мыслям Франца Фанона. Основным мотивом их действий является нигилистическая ярость по отношению к наследию западного колониализма. Как правило, эти движения возникают на почве возмущения, которую испытывает провинциальная элита, как мужчины, так и женщины, кипящие негодованием по отношению к культуре метрополии и в то же время испытывающие ярость по поводу того, что лишены доступа к ней. Их смертоносный гнев направлен против тех, кто "заражен" контактом с западной культурой: против тех, кто носит галстуки, говорит на европейских языках или имеет образование, полученное на Западе.
Неистовые движения являются нигилистической реакцией на неудачи: неумение стран третьего мира создать продуктивную экономику, равноправное общество, этническую элиту и суверенные нации. Они являются отчаянной реакцией на то, что ни у кого из них ничего не получается. Несбывшиеся надежды на магическое действие используемых ярлыков, например "однопартийная демократия", "ленинизм" или - что сейчас становится все более модным, - "рыночная капиталистическая демократия", по прежнему является источником разочарования для многих стран третьего мира. Возникновение неистовых движений становится насильственной реакцией населения на это разочарование и неудовлетворение.
Кое-кто может потребовать от меня доказательства существования нового типа революционного движения, этакого варианта фашизма в третьем мире. Лишь немногие из этих движений приходили к власти; более того, когда они приходят к ней (как, например, в Афганистане и Кампучии) они стремятся к самоуничтожению. То же самое совершил нацистский режим, заплатив за это 50 миллионами жизней.
В любом случае, тот факт, что многие неистовые движения не смогли прийти к власти, дает нам очень небольшое представление об их потенциале в мире постленинизма, если, конечно, не считать, что исчезновение ленинизма является автономным явлением. Основная цель всех моих аргументов состояла в том, чтобы поставить под сомнение эту предпосылку. В новом, более турбулентном состоянии бытия, возникающем в условиях постленинизма, нельзя определить потенциал будущих неистовых движений путем экстраполяции всех их предыдущих неудач.
Наоборот, необходимо подумать о третьем мире, который во все большей степени исчезает из поля зрения Соединенных Штатов и Советского Союза: о третьем мире, в котором все чаще и чаще происходят агрессии, где все шире распространяется технология производства ядерного оружия; где могут потерпеть неудачу немногие демократические страны, имеющие сколь-либо значимый вес (например, Индия); и где ограничения на эмиграцию на Запад закрывают жизненно необходимый путь к бегству. В этом, далеко не идеальном мире, неистовые движения вполне могут превратиться в ощутимую деструктивную международную силу, например, если они разовьются в такой стране, как Мексика.
ДЛИННЫЙ ПУТЬ К ДЕМОКРАТИИ
Исчезновение ленинизма не представляет собой идеального хирургического вмешательства, не затрагивающего либерального режима Запада и его союзников в третьем мире. Все горизонты, включая горизонты Запада, подвергнутся драматическим потрясениям.
Правильней всего было бы мыслить категорией "долгого пути", нежели простого "перехода" к демократии. Не всякий путь должен являться копией пути, пройденного ранее на Западе; возможны альтернативные, исключительные пути. В водовороте событий в Советском Союзе и Восточной Европе, следует предполагать, что епископы, генералы и демагоги займут столь же важные позиции, как предприниматели, интеллигенция и демократы. Что касается стран третьего мира, где неудачи следуют одна за другой и растет разочарование, необходимо быть готовым к вспышкам гнева. Наконец, необходимо также следить за возникающими глобальными конфликтами между либерально ориентированными "сторонниками гражданского права" и изоляционистскими "сторонниками морали", конфликт которых ставит под сомнение ценность и статус либерально-демократического индивидуализма даже на Западе.
Какой бы оптимизм мы не испытывали в отношении 21 века, он не должен затемнить значения точек зрения, существовавших в 19 веке, о том, что политические формы неразрывно связаны с культурными и социальными моделями. Будет достойно сожаления, если после уничтожения организационного оружия ленинизма, западные интеллектуалы заменят его поверхностным понятием строительства демократических институтов.
Демократия остается вполне возможным результатом, хотя этот результат является исторически редким и его рождение является обычно болезненным. Те, кто стремятся к демократии должны хорошо помнить это и предпринимать терпеливые усилия для того, чтобы пройти "долгий путь", лежащий перед ними.
* Кен Джоуит является профессором политологии в Калифорнийском университете в Беркли. Печатается в сокращении по журналу "Problems of Demokracy".
