МИР МИРОВ
Гейдар Джемаль
Жандарм Евразии
Мондиалистская версия перестройки СССР
МИФ О ПЕРЕСТРОЙКЕ: БАНАЛИЗАЦИЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
В современной перестроечной прессе обычным делом стало разоблачение (иногда даже в форме интеллектуальной самокритики) так называемых мифов перестройки. Этим заняты и "правые" и "левые". Действительно, за долгие десятилетия хрущевско-брежневского периода общественное мнение накопило огромное количество прописных истин, общих мест, расхожих общеинтеллигентских конвенций, построенных, как правило, от обратного к штампам пропаганды. Все эти контр-штампы были вербализованы и обкатаны в гласной публицистике 1987-89 гг. Теперь эта проявленная форма альтернативного советского сознания представляет собой материал для демонтажа, критики, уточнений, разоблачений, т.е. всех тех публицистическо-информационных операций, которые гипнотизируют общественное мнение, позволяя уклоняться от реальных тем и их адекватной трактовки "в лоб". Но самое типичное в практике перестроечной публицистики то, как она избегает ответа на вопрос: почему вообще началась перестройка?
На самом деле, именно в этой проблеме содержится ключ к загадкам современной истории. Именно здесь можно нащупать один из наиболее ярких и вместе с тем наиболее тревожных парадоксов нашего времени. Поэтому типичным подходом масс медиа к теме "почему перестройка?" оказывается банализация любой ценой, снятие даже привкуса парадокса. Лидируют в этой области рассуждения о "давно назревших тенденциях", о невозможности продолжать жить так дальше и т.д. Все это столь вопиюще не соответствует фактам, что пропаганда предпочитает не касаться этой темы вообще.
А был ли кризис общества? Действительно, внутри советского общества (как это прекрасно известно всем, имевшим советское гражданство до 1985 года) не было решительно никаких предпосылок для радикальной переориентации. Знаменитый 1984 год характеризовался полным исчерпанием оппозиционной энергии, возможностей открытого нонконформизма. Если брать неформальные силы общества в самом широком спектре, от богемных интеллектуалов, до чисто политических диссидентов, ориентированных на академика Сахарова - они с 1972 до 1984 прошли такой путь разложения, распада, разочарования и приспособления, что говорить о них, как о политическом факторе в предперестроечное время нельзя. Лидирующими фигурами перестройки сразу же стали истеблишментские деятели, которые и до ее начала были у дел. Старые же нонконформисты вылезли не сразу, а лишь на четвертом году горбачевской эры. Только в 89 году стала популярна тема "шестидесятников", которые, якобы, подготовили перестройку.
Чувство реальности требует признать, что никаких признаков катастрофы не ощущалось и в экономике. Сейчас, когда муссируется тема застойно-советского паразитирования на природных ресурсах, трудно встретить хотя бы вскользь брошенную информацию о реальных масштабах промышленного экспорта СССР, в котором, конечно, лидировал ВПК. Однако СССР был крупнейшим экспортером оружия (в 1984 году на примерно $ 25 млрд). Только ежегодные закупки Ливии ($4 млрд.) покрывали половину стоимости хлебного импорта ($ 8 млрд). Так что о каком-то "проедании" ресурсов говорить можно лишь с оговорками: это было сложное, многоступенчатое "проедание", причем речь идет о ресурсах всего "третьего мира", чей вывоз на Запад (ибо откуда та же Ливия могла получать доллары для советского оружия?) обеспечивался через посредничество советской экономики. Мир 60-80-ых годов был остроумно организованным механизмом, где Запад сбывал остаточный продукт соцлагерю, а тот, в свою очередь, уже свой остаточный продукт третьему миру. Такая система сознательно поддерживалась заинтересованными сторонами через искусственное завышение цен на западную продукцию и занижение на советскую. В начале 80-ых за стоимость одного американского танка можно было приобрести три советских. Cтало быть, не было ни массового недовольства, ни катастрофического провала в экономике. Консенсус советского общества в середине 80-ых был оптимальным. Практически все процессы внутри страны были управляемыми. Даже андроповские массовые облавы на граждан в банях и кинотеатрах были встречены либо с циничным безразличием, либо с одобрением. Конформизм не имел границ.
Во внешней политике видимое противостояние набирало размах еще и через год после прихода Горбачева. На "Першинги", оккупацию Гренады, охоту американских ВВС на Муаммара Кадафи советская пропаганда отвечала в жестком тоне.
Внезапно в недрах советского режима что-то сломалось.
Не случайно все руководители КПСС, включая наиболее одиозных, постоянно подчеркивали, что именно они и были инициаторами перестройки. Общественное мнение сейчас не склонно фиксировать заявления такого рода, хотя все ЗНАЮТ, что перестройка началась сверху, но никто в это НЕ ВЕРИТ. Зато, есть мифологема, что перестройку начал один Горбачев, "перехитривший" всю партию, но, якобы, и он не знал, куда она зайдет. Это типичный пример банализации действительности вопреки фактам и логике; банализации, которая избавляет общественное мнение от шока правды.
МИРОВАЯ ДИНАМИКА КАК ИСТОЧНИК ПЕРЕСТРОЙКИ
В практике пропагандистской манипуляции фактами нет мелочей. 1985 год стал годом-символом, сравнимым лишь с 1917-ым. Понятно почему: во-первых, будучи годом прихода Горбачева к власти, он работает на концепцию уникальной миссии "генсека-антикоммуниста". Во-вторых, будучи следующим за 84-ым, который немало мифологизирован в свою очередь, он подкрепляет установившуюся традицию, удобен для банально ориентированного мировосприятия. Однако в самом 85-ом не произошло никакого видимого разрыва с советской политической преемственностью. Не произошло такого разрыва и в следующем году, несмотря на очень осторожное введение понятия "гласность".
Подлинный поворот к тому, что происходит сейчас, причем не только в СССР, но и в всем мире, начался лет за 6 до XXVII съезда. И начался он, на наш взгляд, с вторжения Китая в приграничные территории Вьетнама. В XX веке дорогостоящие и амбициозные авантюры стали наиболее эффективным способом деморализовать, скомпрометировать, а в итоге и устранить пошедшие на них режимы. Военные авантюры стали подлинными увертюрами к "перестройкам", как регионального, так и мирового масштаба.
Итак, в 1979 году Китай сделал первый шаг к своей перестройке, предприняв одну из самых неорганизованных, антипрофессиональных, абсурдистских операций подобного маштаба в современной военной истории. Это было концом декларативного маоизма и началом эры прагматиков.
В том же году, только на десять месяцев позже китайцев, СССР приступил к аналогичной акции, осуществив вооруженное вторжение в Афганистан. У этой акции, конечно, было много настоящих недекларативных целей (в частности, содействие глобальной дестабилизации исламского мира: не забудем, что 1979 был годом Исламской революции в Иране, против которой почти одновременно с советским захватом Кабула начал боевые действия Саддам Хуссейн; учтем также, что следующим кандидатом на исламскую революцию был Пакистан), однако главной целью ставилось создание предпосылок для перестройки.
Война Запада руками арабских секуляристов против исламского Ирана, и непосредственное участие СССР в войне против мусульман Афганистана (а фактически и против Пакистана) необычайно интенсифицировали процессы глобального характера, меняющие суть эпохи. В эти конфликты, именуемые масс медиа "локальными" и присутствующие где-то на периферии обыденного внимания, было на самом деле вовлечено прямо или косвенно сознание, психика, кровь, жизненная энергия сотен миллионов людей. Началось гигантское перемещение капиталов и кредитов. Миллиарды нефтедолларов, авансированных Ираку, финансировали то, что журналистами называется "технологический прорыв постиндустриального Запада", а на деле является технологическим обеспечением нового мирового порядка.
С 1980 года начинается рост карательной активности мирового истеблишмента, жестокое игнорирование второстепенных государственных суверенитетов, одновременно с возникновением специфически провокационных авантюр, последствия которых служили тщательно выверенным целям.
НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК: ПРОЕКЦИЯ НА СССР
Афганская кампания (по поводу которой политологи все не могут решить, кто же несет ответственность) стала катализатором мощной химической реакции в реторте советской политической системы: целые эшелоны функционеров определенного типа стали "выпадать в осадок". В руководящем аппарате СССР существовали (и существуют) две тенденции: "автохтонов" (т.е. произрастающих из местной почвы, специфичных для нее и к ней обращенных) и "мондиалистов" (от французского mondial - мировой). Мондиализм подразумевает становление единой планетарной цивилизации с универсальной системой социального, политического и полицейского контроля. Они разделились и стали в оппозицию друг к другу после смерти Сталина, который гармонически воплощал их в своем лице, будучи одновременно автохтонным вождем и мондиалистским лидером.
Бесспорно, нет такого номенклатурного деятеля, (и чем крупнее его калибр, тем это очевиднее), который бы был целиком однозначен: у "автохтона" неизбежно есть мондиалистский аспект, пусть даже выраженный очень сложным косвенным образом, иначе его принятие вовнутрь властной структуры было бы невозможным. У самого истового "мондиалиста" должно быть родимое пятно автохтонности, иначе он не сможет оперировать в такой империи, как евразийская.
Тем не менее с 1953 года и по сей день СССР является ареной ожесточенного противоборства этих тенденций, носившего до 1979 года относительно закулисный характер. Видимая, откровенная, декларативная перестройка означает просто, что мондиалисты добились стратегического перелома в свою пользу в ходе борьбы.
Начало открытой конфронтации выразилось в ударе по коррупционерам. Нынешние советские граждане очень актуально воспринимают недавние перипетии политической карьеры знаменитого "номенклатуробойцы" следователя Гдляна, разросшейся одно время до поистине эпических пропорций. Однако, антикоррупционный террор против чиновников - "автохтонов", связанных с теневой экономикой, начался еще при Брежневе. Аресты тысяч теневых бизнесменов создали предпосылки для политической компрометации целых блоков номенклатуры. Типична политическая философия этого мондиалистского удара: коррупция и автохтонность синонимичны, и эта синонимичность должна закрепиться как моральная аксиома в массовом сознании.
Инициатором этого наступления бесспорно был КГБ - главный оплот мондиализма в советской системе, обеспечивший технически как последующую перестройку, так и всю серию "бархатных" либо "кровавых" революций в Восточном блоке.
Сейчас постепенно становится расхожим местом упоминание КГБ как организатора революционных преобразований в коммунистическом мире. Владимир Буковский в своем интервью "Огоньку" говорит об этом, как о чем-то само собой разумеющемся. Тем не менее, какой-нибудь год назад радио "Свобода" расценивало информацию о том, что "бархатную" революцию в Праге осуществлял первый зампред КГБ генерал-полковник Глушко, как дешевое мифотворчество. Вера в то, что КГБ является охранительной консервативной силой, была (и пока остается) присущей как правому, так и левому обывателю. Очевидно, однако, что эта типичная иллюзия человека с улицы, для которого контроль (или точнее, гнет) над ним неотделим от чувства исторической незыблемости, неустранимости режима. В действительности, охранительные структуры во все времена были одним из важных источников политической нестабильности.
Евразийское имперское начало в итоге оказалось импотентным при сколько-нибудь длительной конфронтации с мондиализмом. Кроме того, сама КПСС с роковой неизбежностью исчерпала ресурсы дальнейшей дегуманизации и впала в зависимость от своих же "клерков", "белых воротничков", партийной интеллигенции. Трудно точно оценить ту роль, которую технический аппарат (референтура) сыграл в политическом кризисе властных структур. Можно лишь отметить, что партийная интеллигенция в отличие от выборных функционеров всегда связана с: а) "бывшими", б) КГБ, в) международными инстанциями, без чего она не могла бы профессионально действовать, и, кроме того, "клерки" (аппарат) всегда и всюду были источником кризиса и поражения своих патронов.
Не может быть никакого сомнения в том, что эта социальная мясорубка, кончающаяся самоубийством главного действующего лица - партии, является фундаментальной частью сознательной стратегии мондиализма. Он действует всегда в теснейшей, почти симбиозной связке с автохтонным началом, использует его как инструмент, подводит к кризису и конфликту с собой и затем побеждает. "Общему" математически предопределено выиграть у "частного".
НОВЫЙ СТАТУС СССР: "БРАЗИЛЬСКАЯ МОДЕЛЬ"?
Империи рушатся, величайшие из них стали прахом, и об их историческом существовании осведомлены даже далеко не все ныне живущие потомки их былых подданых. Вопрос в том, рушится ли в данный момент советская империя, присутствуем ли мы при ее конце? Быть ей или не быть - сегодня, как и в 1917 году, решают отнюдь не населяющие ее народы, а правящие круги мира.
Заинтересованы ли они в окончательном распаде государственного образования, занимающего шестую часть суши? Будем логичными: нельзя отменить конкретные структуры региональной власти, не поставив на их место всемирную структуру , которая немедленно и повсюду взяла бы на себя функции упраздненных "суверенитетов". Ни ООН, ни Бильдербергский клуб, ни Трехсторонняя комиссия технически не приспособлены играть роль исполнительной власти. Кроме того, нельзя отменить одну региональную силу, сохранив другую. Иными словами, нельзя упразднить в качестве империи СССР и не упразднить при этом в том же качестве США.
Существует еще немало политологов, которые мыслят в категориях именно империализма, империалистических интересов, считая их последней инстанцией в определении геополитики. С этой точки зрения расчленение, захват, физическая оккупация, прямое администрирование контролируемых пространств выглядят как вполне адекватные цели, которые могут ставить перед собой хищнически ориентированные государства, в том числе и в отношении России. Но дело в том, что реальные интересы международного истеблишмента (настоящей последней инстанции в принятии глобальных решений) не только транснациональны, - они трансимпериалистичны; эти интересы не совпадают с хищническими интересами кого бы то ни было в отдельности.
Можно быть уверенным в том, что громадные пространства Северной Евразии по-прежнему предпочтительнее сохранять под эгидой автохтонного суверенитета: это чрезвычайно сберегает силы и средства и - что намного важнее - гарантирует стабильность. Кроме того, нельзя забывать о такой, пусть второстепенной, но все же имеющей свой вес детали: на территории, подлежащей непосредственному контролю, приходится создавать соответствующую инфраструктуру. Это означает делегировать данной территории ряд очень специфических возможностей, даже некоторых полномочий.
Статус, отводимый мировым контролем России ближайшего будущего, в чем-то напоминает бразильский (не случайно во время перестройки резко активизировались советско-бразильские контакты). Бразилия является ведущей державой южноамериканского континента, России отводится место ведущей державы азиатского. У России есть Сибирь, у Бразилии - сельва, так сказать, "Сибирь южного полушария". И то и другое - Сибирь и амазонская сельва - регионы хищнической экслпуатации и экологического бедствия.
Россию мондиализм принуждает разоружиться. Бразилия только что, под давлением мирового контроля, отказалась от собственной ядерной программы. И та, и другая получают в свое ведение полицейское курирование регионов, объявленных "второстепенными". В прошлом у обеих стран свержение монархии, гражданские войны, крестьянская партизанщина, жестокие диктаторские режимы... Даже перестройки в России и Бразилии начались одновременно: в 1985 завершилось 20-летнее правление военной хунты, начавшееся, кстати, одновременно с брежневской эпохой.
Конечно, до недавнего времени СССР сравнивался с США, представляя собой как бы их альтернативный аналог, но это время прошло . Впрочем, и сравнение с Бразилией условно, существенно большая значимость России заложена, во-первых, в ее центральной географической позиции в восточном полушарии, во-вторых, в исторической миссии.
