Век ХХ и мир, 1991, #12.WinUnixMacDosсодержание


БОЛЬНОЙ ВОПРОС

Михаил Золотоносов
Жизнь победила

НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ?

Материалы этой рубрики - как и всего номера впрочем, - мы посвятили теме победы.

Победа - одно из лучших переживаний человека, высшая форма жизненного успеха и, вместе с тем, самое опасное из испытаний.

Как учит история, особенно русская история, человек редко выдерживает испытание победой. Хуже всего его выдерживают сами победители.

Тем не менее, никто не может отнять у человека его победы. Но он сам может лишиться ее - тихо, незаметно, или в угаре триумфального шествия, забыв или предав, заговорив или оболгав сам себя.

...В этом веке ни один народ не побеждал так часто, как народ этой страны. В конце же этой дороги побед он потерял все, даже собственное имя.

Жизнь возникла как привычка
раньше куры и яичка.

Иосиф Бродский

"НОЧИ БЕЛЫХ НОЖЕЙ"

Переворот еще не был подавлен, а уже стало ясно, что Россия преподносит урок теоретикам (от А.Зиновьева и до М.Горбачева). Один из самых главных уроков - НАРОД, каким он неожиданно предстал в минувших событиях. Из трех образов, трех концепций, долго и тщательно обсуждавшихся, за три дня оказались отброшенными две.

Первая была основана на образе народа-бунтаря, естественно "бессмысленного и беспощадного"; народа как стихийного начала, именуемого толпой. "Охлократия" не случайно стала любимой темой публицистических медитаций.

"Страшен, Господи, гнев толпы неистовствующей, впавшей в безумие! Страшен и неудержим. И нет на свете силы, что могла бы остановить разъяренную толпу, пока буйство ее не иссякнет само собой... Ни кремлевские стены, ни стража дворцовая, ни святость храма Божьего..." (Николай Шмелев. Сильвестр. Роман; "Знамя", 1991, #6. С.35).

Исторический роман из эпохи Ивана Грозного, написанный известным экономистом; конечно же, насыщен аналогиями, конечно, указывает на сегодняшний день.

Пугали и молодежью: "...Идет, скованная одной цепью, связанная одной целью - раскатать все (тра-та-та-а!!! та-та!), устраивающая то тут, то там пока между собой, еще между собой, но уже и между городами и между республиками даже "ночи белых ножей"!

"Эстетика гибели, насилия, распада..." (Виктор Ярошенко. Энергия распада. Очерк политических обстоятельств 1989-1990 годов; "Новый мир", 1991, #3. С. 161).

Потрясала воображение сюрреалистическая картина, нарисованная едва не лучшим нашим современным писателем Владимиром Маканиным в повести "Лаз": пойдя вслед за А.Кабаковым ("Невозвращенец"), Л.Петрушевской ("Новые робинзоны") и Вяч. Рыбаковым ("Не успеть"), Маканин легко опередил всех по выразительности и силе внушения чувства страха, создав образы конца света и толпы - все сметающего начала, человеческой магмы, извергнутой вулканом неведомой социальной катастрофы.

"Топот тысяч и тысяч ног заполняет, забивает уши... Толпа густеет, их начинает сминать, тащить - Оля Павлова все же кое-как поднялась, беспрерывные удары локтей, подталкивание, пиханье. Лицо в лицо жаркое дыхание людей. Затмило. Вокруг головы, плечи, пиджаки... Лица толпы жестки, угрюмы. Монолита нет - внутри себя толпа разная, и все же это толпа, с ее непредсказуемой готовностью, с ее повышенной внушаемостью. Лица вдруг белы от гнева, от злобы, задеревеневшие кулаки наготове и тычки кулаком свирепы, прямо в глаз". ("Новый мир", 1991, #5. С. 117-118).

Иррациональная стихия - умопостроение, типичное для периода развала тоталитаризма: хлынув из строя лагерных колонн, удерживаемого конвоем и "верными Русланами" компартии, народ превратится в толпу, "охлос". Роман Рафаэло Джованьоли, "Капитанская дочка" - все показалось близким, грозящим, "о нас": будут ли разбираться, кто народу вредил, а кто "готовил перестройку", сидя в теплых кабинетах, иной раз все на той же Старой площади?..

"КАК НАМАЖЕШЬ БУТЕРБРОД..."

В президентстве, учрежденном 15 марта 1990 года, материализовались три начала: честолюбие М.Горбачева, твердо избравшего за образец американский "этатизм", общий страх перед возможностью неожиданного явления Диктатора (куда менее гуманного, чем М.Горбачев) и, наконец, страх перед толпой с ее "непредсказуемой готовностью" и "повышенной внушаемостью".

Тонко заметил язвительный Л. Филатов: "Как намажешь бутерброд, сразу вспомнишь: а народ?" Действительно, величина определяющая, забыть о которой невозможно в любых политических расчетах, при любых концепциях.

Сейчас можно предположить: будучи дьявольски честолюбивым (что для политика естественно), стремясь к легитимации режима личной власти и для того пугая Диктатором, как букой, М.Горбачев искренне боялся народа, который легко может превратиться в неуправляемую толпу.

Наверное потому он и заставил избрать себя президентом прямо в кремлевском покое - не верил, боялся неожиданностей, больше надеялся на дворцовые митинги, номенклатуру, послушные "тюбетейки".

Произошло небывалое: часть интеллигенции и М.Горбачев, выходец из номенклатуры, из породы персеков, совпали во взглядах.

Всего мы пока не знаем, но можно предположить, что по этой же причине в течение всего последнего года М.Горбачев был своего рода "заложником" хунты: подчинялся их требованиям, серьезно опасаясь переворота, ибо сильно сомневался в желании, способности, решимости народа, армии защитить и его самого, и все дело им начатое. М.Горбачев же, скорее всего, оказался заложником старого мифа о "русском бунте".

В явном неверии в народную (включая и армейскую) поддержку демократии осенью 1990 - зимой 1991 года я усматриваю ИСТОРИЧЕСКУЮ ВИНУ М.Горбачева. Впрочем, вина лежит на всем неоконсервативном направлении, к которому относится и М.Горбачев. Очень уместно "Век ХХ и мир" предоставил высказаться одному из неоконсерваторов, Льву Сигалу. Он прямо заявил: "ни на республики, ни на "демократов", а только на проклятый интеллигентским сознанием Союз, на армию, МВД, КГБ - сколь бы плохо они ни выполняли свои функции - возлагаются надежды в критических ситуациях" (Сигал Лев. Похитители сабинянок, "Век ХХ и мир", 1991, #4. С. 20).

Это общий для неоконсерваторов (и немалой части интеллигенции) страх перед "неверным" народом - существом таинственным, далеким, неуправляемым.

СЮРКОММУНИЗМ ИЛИ "ЖАЛЬ РУССКИХ..."

У "хунтарей" была другая концепция народа. На основе коей они надеялись на успех чисто дворцового переворота по "хрущевскому" сценарию. Эта концепция народа великолепно была выражена в свое время В.Розановым в письме М.Гершензону: "...мне часто становится жаль русских, - как жалеют и детей маленьких, - безвольных, бесхарактерных, мило хвастливых, великодушных, ленивых и "горбатых по отце" ("Новый мир", 1991, #3. С. 225). С безволием обязательно связана мысль о "властобоязни", об уходе от ответственности.

В статье "Революция и Реформация" А. Панарин недавно напомнил слова С.Аверинцева: "наша опасность заключена в вековой привычке перекладывать чуждое бремя власти на другого, отступаться от него, уходить в ложную невинность безответственности" ("Знамя", 1991, #6. С. 214).

Конечно, нельзя и вообразить Янаева или Язова, читающими Аверинцева и "Знамя"... Но парадокс-то в том, что к тем же идеям будущих "гэкачепистов" самопроизвольно толкал опыт нахрапистых ничтожеств, всю жизнь обретавшихся в мире анкет и доносов. Впрочем "Молодую гвардию", "Наш современник", "Советскую Россию" (подстрекательское "Слово", наверняка сочиненное Бондаревым и Распутиным на пару, появилось за месяц до переворота) они вполне могли читать, с этой квалифицированной помощью убеждая себя в том, что русский человек любит силу, палку, всегда покорен власти, отмену крепостного права встретил с плохо скрытым недовольством, слаб в анализе, не приемлет "западные ценности", ненавидит Горбачева, нарушившего бесперебойную подачу водки, и считает капитализм, деньги, кредит, процент, частную собственность "протестантскими" по своему происхождению, чуждыми православным людям "еврейскими проделками".

В этом лагере любили вычитывать из Достоевского, что "дойти до нижних слоев народа реформа не успела", что "народ переделать очень трудно"6 что "в том-то и была ошибка Петра, что он захотел сразу - за свою одну жизнь - переменить нравы, обычаи, воззрения русского народа", в то время как "деспотизм реформаторских приемов возбуждал только реакции в массе" (см. Достоевский Ф.М. Два лагеря теоретиков. Полн. собр. соч. Л., 1980. Т. 20, С. 14).

Иными словами, "что нужно Лондону, то рано для Москвы",готовой лишь для "широкого всенародного обсуждения" в условиях чрезвычайщины, военной цензуры, арестов, трудармий ленинского образца ("привлечение трудоспособных граждан для работы на предприятиях...", - как сформулировал генерал Самсонов) и тотального страха. Что еще нужно быдлу?

Итак, если первая концепция народа заставляла страшиться бунта, то вторая серьезно предлагала рассчитывать на то, что"кругом одни рабы". Именно потому, надо полагать, хунта сознательно, так сказать, доктринально ограничилась поначалу захватом президентов (Горбачева и Ельцина), телевидения, радио и газет, полагая, что все перечисленное и есть "власть". Хунта наверняка рассчитывала, что народ испугается и останется равнодушен, надо лишь быстро подсунуть ему себя взамен прежнего "первого". Неповиновение армии тоже, надо думать, не планировалось. Вся ставка была сделана на то, что и народ, и армия будет безмолвствовать, бояться и подчиняться: "кто палку взял, тот и капрал". При первом же отпоре - армии и народа - хунта растерялась.

"ТРЕТИЙ НАРОД"

Победила не только народная революция, но и концепция народа, сложившаяся в лагере демократов; победил инстинкт жизни и свободы; вечная привычка жить, лишь получившая в последнее пятилетие достойные человека формы выражения; представление о том, что хунта несет смерть, а жизнь - это то, что хунту отрицает.

Хунте не поверили, что народ ей не подчинился, армия отказалась выполнять приказы ГКЧП, главным субъектом и гарантом демократии ("власти народа"), оказался, наконец, сам народ.

"Популизм" так навсегда и остался бы презрительной кличкой, если бы не обнаружилось вдруг, что опора на народное движение, народное восстание оправданна, а другой нет.

Уверен, что это оказалось самой большой неожиданностью и для президента М.Горбачева, испытавшего все прелести жесткого политического шантажа (в чем он, наверное, не скоро признается) и атакованного самыми неутешительными теориями. Например. уже упоминавшийся неоконсерватор Лев Сигал прямо рекомендовал бояться всех - и левых и правых: "Александр II и вовсе погиб от бомбы, брошенной "революционерами-демократами", Хрущева отрешили от должности. Что-то еще ждет Горбачева..." - многозначительно обрывался абзац. Тайна, завернутая в загадку.

Но восторжествовал естественный порядок жизни: диктатура (оружие слабых) провалилась, победили СИЛЬНЫЕ.

Разгром диктатуры и "революция снизу" - это победа сильных и их привычки жить, утверждение такого порядка, когда сильные имеют возможность выигрывать (по определенным правилам и обеспечивая существование - но не выигрыш! - слабых).

Переворот 19 августа - попытка реванша слабых, которых начали вытеснять (или. точнее, готовиться к такому вытеснению) из общественной жизни. Но: "мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе".

"Ночи белых ножей" сменяет "утро стрелецкой казни".

26 авг. 1991 г.


В начало страницы
© Печатное издание - "Век ХХ и мир", 1991, #12. © Электронная публикация - Русский Журнал, 1998


Век ХХ и мир, 1991, #12
Больной вопрос.
http://old.russ.ru/antolog/vek/1991/12/zoloto.htm