ИСТОРИЯ ЭТИХ ДНЕЙ
Сергей Филатов
Православие в контексте посткоммунизма
"Государственная церковь" и свобода совести
Церковь как объект ожиданий
С осени 1991 года на общественное мнение страны обрушилась лавина разоблачений представителей епископата Московской патриархии. Главное в них - тесное многолетнее сотрудничество с КГБ подавляющего большинства иерархов, финансовые злоупотребления и даже, мягко выражаясь, сомнительное моральное поведение некоторых епископов. Для любого другого социального института, как показали прошедшие годы, такие разоблачения означали бы как минимум полную перетряску руководства. Ничего подобного в РПЦ не происходит. И дело не только в монолитности организационного устройства церкви. И даже не в традиционных для России социальных инстинктах, при которых и государство, и общество мирятся с моральным и духовным разложением института, от которого, казалось бы, в первую очередь как раз и следовало бы требовать мужества, интеллектуального и морального превосходства. Почему же так происходит?
Рубеж восьмидесятыхх и девяностыхх годов стал временем, когда крушение прежней советской идеологии совпало с бурным возрождением религиозности. Прощание с советским прошлым сопровождалось публичными православными службами, возвращением русской религиозной философии, массовым открытием храмов и монастырей, слухами о возможном скором визите в Москву папы и, наконец, избранием нового, сравнительно молодого и энергичного патриарха, пришедшего на смену "трусливому коллаборационисту" Пимену. Опросы показывали беспрецедентный рост религиозности: в Москве, например, за три года она выросла в три раза.
Христианству, православию оказались подвержены представители всех политических лагерей: и коммунисты, и антикоммунисты, и националисты, и западники, и либералы, и консерваторы. И мне кажется, не следует думать, что обращение И.Полозкова и В.Павлова к Библии, появление их в обществе иерархов, равно как и аналогичные действия Б.Ельцина и С.Станкевича, были только политической игрой. Мировоззренческий кризис затронул все сегменты идеологического спектра, православие оказалось естественным заполнителем идейного вакуума для всех.
Конечно, многие люди, получившие в последние три года реальную возможность соприкоснуться с Церковью, были и до этого потенциальными верующими, и никаких других причин их обращения нет. Но большая часть верующих, а тем более неверующие, приветствуют возвращение Церкви, исходя из соображений идеологических, политических и культурных. Каковы же эти причины?
Многие воспринимают сейчас Церковь как естественную национальную идеологическую почву, от которой народ был искусственно оторван. Церковь для этих людей - хранитель идейной и культурной преемственности, национальной традиции. Вернув Церковь, мы вновь станем "нормальными русскими" (так, например, вернув ислам, станем "нормальными казахами"). Другой не менее важный побудительный мотив - пример Запада. В странах Европы и Америки Церковь - носитель высших моральных и культурных ценностей, гарант демократии и правового порядка. Интеллигенция, с надеждой обращающаяся к Церкви, представляет ее по аналогии с церквами Польши и Чехословакии, где католические иерархи во главе с кардиналами Вышинским, Глемпом и Томашеком были важнейшей моральной и идейной (а часто и политической) опорой в противостоянии тоталитаризму. Возвращение широкому читателю книг религиозного неоренессанса начала века - В.Соловьева, Н.Бердяева, С.Франка, С.Булгакова, Г.Федотова, П.Новгородцева - демонстрирует жизненность и актуальность русской православной религиозной мысли. У этих авторов христианская идея неразрывно связана с правами человека, свободолюбием, идеалами терпимости и права.
Сами эти побудительные мотивы не отрефлексированы, за исключением сравнительно редких крайних проявлений: и почвенническое, и западническое отношение к Церкви в сознании большинства людей сливаются на фоне глобальной идейной растерянности в одну надежду - в надежду на приобретение обществом и ими лично моральных и жизненных ориентиров. Несмотря на отражение даже в анекдотах представления о связях советского духовенства с властью и его коррумпированности люди видят в нем как бы иностранцев-миссионеров, находившихся вне порочной системы. Миссионеров, способных благодаря духовному, моральному и культурному превосходству представляемого ими института стать во главе возрождения страны.
Церковь как государственный институт
Прошедшие три года показали тщетность этих надежд. И если разобраться в том, что представляла собой Московская патриархия к началу перестройки, станет очевидным, что упования на ее спасительную роль не имели серьезных оснований.
Следует напомнить, что социально-политическая позиция Русской православной церкви (РПЦ), как она сложилась в годы послевоенной сталинской империи, в основе своей предполагала "патриотическое служение", то есть поддержку московской авторитарной власти в ее противостоянии внутренней "смуте" и "разлагающему западному влиянию". Уничтожение культурной элиты Церкви, резкое понижение ее гражданского и образовательного уровня привели к пробуждению и доминированию самых архаичных идеологем. Сведение миссии Церкви исключительно к богослужению способствовало этому процессу.
Немаловажным фактором, усиливавшим моральную деградацию духовенства, стала нелегализованная система финансовых отношений в Церкви. В России и до революции священство жило за счет треб, что сильно способствовало падению его авторитета. Перед Собором 1917-1918 годов изменение источников финансирования духовенства было одним из наиболее актуальных вопросов, ждавших своего решения. В тяжелые годы репрессий оплата треб, обычно нигде не фиксируемая, стала, быть может, единственным способом материального сохранения духовенства, и, как говорится, "не было бы счастья, да несчастье помогло".
Но уже в брежневскую пору доход с треб вне всякого сомнения начинает приобретать сомнительную с моральной точки зрения окраску. Священник, видящий основной смысл в выколачивании денег с крещений, отпеваний, панихид, естественно, теряет понимание своей высокой миссии в мире. К этому нужно добавить материальные взаимоотношения внутри приходов. Масса ограничений, высокие налоги вынуждали духовенство создавать "черные кассы" для финансирования ремонтов и других хозяйственных работ. Однако в результате этого духовенство привыкало путать свой карман с церковным. В итоге сложившейся ситуации уже трудно отличать, где необходимость, где дурная традиция, где неэтичное поведение, а где поборы и откровенное воровство.
После полного развала церковной организации в двадцатых - начале сороковых годов формируется новая система управления. На смену внутрицерковной демократии Поместного собора 1917-1918 годов приходит система, аналогичная "демократическому централизму" в КПСС. Патриарх (генсек) председательствует в Синоде (Политбюро). Синод назначает и перемещает епископов, епископы - священников; миряне не играют никакой активной роли в этой бюрократической структуре. Кроме того, как в последние годы признавали вполне компетентные свидетели из числа сотрудников Совета по делам религий и КГБ, все епископы и другие высшие члены РПЦ проходили утверждение в КГБ и идеологических органах КПСС. Таким образом, авторитаризм внутренний и авторитаризм внешний логично взаимодополнялись.
К началу перестройки сознание духовенства за сорок лет такой практики было основательно развращено, требоисполнительство фактически стало единственным служением, которое к тому же обеспечивало (по крайней мере, в городах) безбедную жизнь. В ситуации невежества, религиозного в том числе, и отсутствия нравственной проповеди священник становился кем-то вроде древнеримского авгура, совершающего магические действия. Конечно, не стоит забывать, что и в этих условиях были глубоко верующие, интеллигентные пастыри, исполнявшие свой христианский долг, игнорировавшие запреты. Но они составляли незначительное меньшинство.
Перестройка сняла все существовавшие запреты на религиозную деятельность. При всеобщих надеждах на спасительную роль Церкви РПЦ имела весьма благоприятные условия, чтобы возглавить возрождение страны. Но ее внутреннее моральное и организационное состояние практически исключало принятие подобной миссии. Социальное служение церкви и активизация религиозной жизни с неизбежностью потребовали бы расширения роли мирян в церковной организации. Но демократизация приходской, епархиальной жизни неизбежно не только подорвала бы власть правящей церковной бюрократии и нынешние нездоровые финансовые отношения, но и поставила бы под вопрос само право большинства епископов возглавлять епархии. Те личные качества, за которые их "избрали" иерархами КГБ и КПСС, навряд ли удовлетворили бы верующий народ. В условиях нарастающего снизу давления в пользу демократизации, руководство РПЦ в общем-то закономерно ответило на эту угрозу усилением авторитаризма в управлении церковью. Как республиканские бюрократии начали расти и тучнеть после падения союзного правительства, так и бюрократия РПЦ восприняла свободу как свободу для своего всевластия в церкви.
Как Московская патриархия возрождает "Святую Русь"
Общество ждало от РПЦ развития благотворительности. И патриархия постоянно громко декларирует свои возможности и способности в этой области. Но до сих пор два неизжитых порока церкви - бюрократизм и финансовая нечистоплотность - приводят к тому, что гора постоянно рождает лишь мышей. Проекты осуществляются либо на государственные средства, причем с эффективностью не более высокой, чем государственная, либо на помощь Запада, причем во всех случаях - с результатом весьма жалким. Бесплатная работа добровольцев из церквей привлекает мало народу и быстро затухает вскоре после организации таких инициатив.
Сравнительно немногочисленные культурно-просветительные акции также оказываются куда более скромными, чем от них ожидают. Невысокий уровень образования духовенства, равно, как и граничащее с невежеством непонимание современной культуры, попытки проповедовать архаичную патриархальщину предопределяют просто удручающие результаты деятельности и в этой области.
Не удается РПЦ и социально-политическое служение. Концепция "патриотического служения" не находит себе места в обществе, стремящемся к демократии. У целой плеяды околопатриархийных реакционных идеологов еще в семидесятые годы постулировалась мечта "чтоб КПСС отказалась от коммунизма, приняла православие, а больше и менять ничего не нужно". Анализируя выступления иерархов, приходишь к выводу, что в принципе они согласны с этой позицией: осуждение противостояния в обществе без положительных оценок многопартийности; положительные оценки демократических перемен, приводящих к расширению прав РПЦ, без положительных оценок демократии как самостоятельной ценности. Официальный орган РПЦ "Московский церковный вестник" постоянно разносит в "пух и прах" леворадикалов, не стремясь хотя бы для приличия к взвешенным политическим суждениям. До самого путча любому наблюдателю было ясно, что руководство РПЦ симпатизирует реакционным, антидемократическим силам как патриотического, так и коммунистического лагеря.
Вместе с тем, большинство епископов все же достаточно умны, чтобы "не класть все яйца в одну корзину". С начала 1991 года делались далеко не безуспешные попытки стать "государственной церковью" и у демократов. При этом поддержка "демократов" не означает поддержки демократии. Служение "народному президенту" при той идеологии, от которой патриархия вовсе не отказывается, может лишь подпитывать авторитарные и националистические тенденции у нынешнего руководства РСФСР.
Чтобы понять роль РПЦ в политической жизни, рассмотрим, каковы политические цели, за которые реально, энергично боролась Московская патриархия в течение последних трех лет.
Во-первых, она изо всех сил боролась против легализации Украинской католической церкви до тех пор, пока это было возможно, и до сих пор не аннулировала решений Львовского "собора" 1946 года.
Во-вторых, при прохождении в Верховных советах СССР и РСФСР законодательства о свободе совести, патриархия проявила наибольшее рвение, добиваясь ограничения прав приходов и сохранения уже юридически оформленных принципов "демократического централизма" в организации Церкви.
В-третьих, делается все возможное с целью добиться дискриминации двух самых серьезных потенциальных соперников патриархии - карловчан и католиков. Нормализация жизни католических общин именуется "прозелитизмом". В чем же заключается "прозелитизм"? В поставлении Ватиканом епископов для Москвы, Новосибирска и Караганды и в весьма скромной проповеднической деятельности. Сам Алексий II в своих выступлениях не стесняется разжигать ненависть к католикам. Встает вопрос: так признает патриархия отделение Церкви от государства или мечтает о новом Победоносцеве?
В-четвертых, развертывается гигантская кампания с требованием изъятия художественного наследия Средневековой Руси из музеев и передачи их РПЦ. С помощью политических интриг захватываются музейные комплексы, расположенные в бывших монастырях. В интервью сентябрьскому "Московскому церковному вестнику" митрополит Владимир (Слободан) с циничной откровенностью заявил, что патриархия ставит своей целью полное уничтожение музеев средневекового искусства.
Еще до революции велась большая работа (в которой участвовал и сам Николай II), направленная на сохранение и изучение религиозного искусства, для этих целей осуществлялась передача многих шедевров древнего искусства в музеи. Просвещенные священнослужители активно участвовали в этом деле. Благодаря музеям, светскими искусствоведами были поняты русская икона и русский храм. Удовлетворение корыстных и, по сути, обскурантских требований РПЦ грозит гибелью немногим сохранившимся шедеврам искусства, развалом музейного дела и новой идеологизацией культурного и религиозного наследия, которое должно быть общим достоянием народа, независимо от его отношения к нынешней РПЦ.
Вот, собственно, и все. РПЦ выступает на общественной сцене лишь в качестве защитника своих собственных корыстных корпоративных интересов. Ни о каком духовном, моральном учительстве речи нет. Ничего серьезного не сделано для укрепления свободы, справедливости, милосердия.
Политические элиты и госцерковь: ко взаимному удовольствию
До сих пор, однако, наших политиков и демократического, и коммунистического, и патриотического направления такая позиция Церкви вполне устраивает. Все хотят "духовного возрождения", и оно вдруг, к счастью, оказывается таким простым делом: несколько раз в году отстоять утомительную службу, передать РПЦ какое-то число церковных зданий, пограбить музеи... А взамен "всего лишь" поприжать каких-то карловчан с католиками. Вот и возрождаемся! И ничему и никому такое возрождение не мешает - ни за что не осудят, ни в чем не ставят моральных преград. Наоборот, со всем уважением: ваша власть от Бога, господа спасители России. После патриаршего-то благословения и с оппозицией можно не церемониться...
По мере возрождения "российской государственности" политический инстинкт все сильнее диктует политическим элитам (и новым, и старым) стремление иметь свою, "государственную церковь". Неудивительно поэтому, что и в реакционных областях, и в демократических Москве и Санкт-Петербурге церковных диссидентов до сих пор регистрировали с большим трудом и не давали им храмов. Анатолий Собчак во время телемарафона обещал митрополиту Иоанну передать все храмы РПЦ, он же в свое время выражал намерение закрыть единственный карловацкий приход на Новодевичьем кладбище. Его удивительная фраза "я против раскола в Церкви" была бы совершенно естественна в устах обер-прокурора Синода, а не мэра-демократа, отстаивающего принцип отделения Церкви от государства. Гавриил Попов сохраняет Москву "чистой" от карловацких приходов и уже два года не освобождает костел Непорочного зачатия для католиков, в то время как десятки храмов РПЦ открываются в считанные месяцы.
Политики хватаются за "национальную", "государственную" церковь, как за палочку-выручалочку. Однако возглавить моральное, духовное возрождение страны может лишь независимая, мужественная Церковь, осознающая себя носительницей духовной истины, а не традиции и национальной государственности. В противном случае Церковь разлагается сама и разлагает общество. В этом контексте вызывает большие опасения роль священников, которые придут -- видимо, уже совсем скоро -- в тюрьмы, армию, государственные и общественные организации. Будут ли это духовные пастыри или наследники политико-воспитательных органов?
Надо сказать, что болезнь "государственной церкви" оказалась не только особенностью РСФСР. Руководство некоторых областей Украины пытается навязать в одних случаях униатство, в других украинскую автокефалию. Назарбаев считает себя вправе требовать у Алексия II отказаться от организации новых епархий РПЦ в Казахстане. Хотя бы РПЦ назначила по епископу в каждую казахстанскую деревню, какое президент Казахстана имеет право вмешиваться в религиозную жизнь подвластного ему населения? И даже с самой цивилизованной точки зрения соблюдения прав человека в республике бывшего Союза - Литве - общинам РПЦ чинятся значительные препятствия в передаче храмов. Поразительно, что весь этот фарс, который можно назвать постсоветским средневековьем, почти не встречает противодействия общественного мнения.
Проснется ли православие?
Но вернемся к православию. В двух восточноевропейских странах - Болгарии и Румынии положение церкви было во многом аналогично нашему. Но сразу же после падения коммунистических режимов в этих странах поднялось мощное движение за очищение и возрождение православия.
В Болгарии движение православной интеллигенции "Спасение", возглавляемое монахом, в прошлом физиком-ядерщиком И.Субевым, обвиняет епископат в коллаборационизме, коррупции, моральном разложении и отсутствии духовности. "Спасение" выступает за равные права униатов, католиков, протестантов. Синод публично покаялся в своих прошлых грехах, но "Спасение" заявило, что от таких епископов требуется не покаяние, а добровольный отказ от власти. В Румынии же патриарх Феоктист открыто критикует правительство за нарушение прав человека и негуманное отношение к обездоленным. Большинство скомпрометировавших себя епископов отправлено на покой. Второй человек в румынской иерархии митрополит Ясс Даниил говорит о необходимости публичного расследования коллаборационизма духовенства с режимом Чаушеску и жесточайшей борьбы с коррупцией в церкви.
Конечно, у нас народ был гораздо дольше оторван от Церкви, чем в Болгарии и Румынии. Конечно, вновь пришедшие в Церковь люди считают себя новичками и пока что не чувствуют себя вправе рушить порочные порядки. Но эта простота, когда умные, честные верующие люди "смиренно" слушаются порочных и невежественных духовных командиров, может оказаться хуже воровства.
Неужели гигантский потенциал святости и духовности, богословской мысли, кровь новомучеников, наконец, не смогут оплодотворить наше общество? Неужели пробудившийся инстинкт государственной церкви победит, а затем с неизбежностью прилива и отлива вновь наступит антиклерикальная волна, и страна вновь станет безбожной? И не будет выхода из этого порочного круга. И грустно, и скучно.
