СОЦИУМ ВЛАСТИ
Татьяна Ворожейкина
Шествие триумфаторов
Мешает ли демократическим реформам демократия?
Мешает ли демократическим реформам демократия?
За три августовских дня "партия" оппозиции стремительно превратилась в "партию" власти. Люди, которые еще недавно рассуждали о принципе разделения властей и очень убедительно критиковали лозунг "Вся власть - Советам!", доказывая, что "всю власть - никому", теперь беззастенчиво начертали на своих знаменах: "Вся власть - нам!". Не слышно больше разговоров о "системе сдержек и противовесов", зато с нарастающей силой лавины на нас обрушилось - в качестве единственного выхода и спасения - укрепление исполнительной власти по всем азимутам: от аппарата российского президента и Госсовета до чудовищно разрастающихся и никому не подконтрольных мэрий и представителей президента на местах. Представительные органы разогнаны под улюлюканье публики, как Съезд народных депутатов и ВС СССР, или превращены в посмешище, как Моссовет и Ленсовет; либо безвластны, как ВС России, либо объявлены прибежищем недоискорененной номенклатурной крамолы. На фоне "настоятельной необходимости укрепления исполнительных структур" разговоры о демократии, представительной системе стали признаком чудачества, наивного романтизма или кое-чего похуже.
"Страна жаждет вертикали"
В такой полуфарсовой форме воплощается, надо полагать, нашумевшая два года назад идея А. Миграняна о неизбежности авторитаризма "при переходе от тоталитаризма к демократии" и об объективной обусловленности авторитарных методов преобразования командно-административной экономики в рыночную. Идея эта упала на благодатную почву, была растиражирована в сотнях экземпляров и вариаций и стала общим местом сначала либерального сознания, а потом и демократического истеблишмента. Степень укорененности этих представлений адекватна быстрому разочарованию в эффективности только что избранных представительных органов.
А они, действительно, продемонстрировали свою несостоятельность и в качестве инструментов реформы, и в качестве собственно законодательной власти. Их неспособность оперативно принимать решения, а часто и приходить к какому-либо решению вообще, систематическое погрязание в процедурных вопросах, непрофессионализм, с одной стороны, и управляемость, готовность менять по мановению начальственной руки только что принятые законы (вспомним мирно почивший ВС СССР) - с другой, все это способствовало стремительному падению их престижа, усиливая крен общественного мнения, в том числе либерально интеллигентского в пользу "радушно авторитарной", просвещенной, реформаторской исполнительной власти.
Конечно, деятельность российского правительства была в значительной мере блокирована сопротивлением союзных и местных властных структур. Однако не в парламентах и не в местных советах была в основном сконцентрирована эта, противостоящая реформаторам власть, а в партийных, хозяйственных исполнительных структурах в центре и на местах. Однако демократически избранные мэры обеих столиц, продемонстрировав готовность сотрудничать как раз с этими структурами, немедленно впали в глухую конфронтацию с собственными советами.
Провал путча покончил с остатками партийной власти и с властью старого центра. Главной мишенью "укрепления исполнительной власти" стали законодательные органы всех уровней. Выяснилось, что "представительные органы в большей мере стали тормозом наших реформ", что "эти органы нужны были для разрушения тоталитарной системы, и эту задачу они выполнили". Теперь "территории России жаждут властной вертикали" (Г. Бурбулис, выступление в программе РТВ "Без ретуши", 9.10.91). Главная задача в этой исполнительной вертикали - "приводить в действие волю и политику Президента", а главная цель - "ликвидация оппозиции Президенту в исполнительных органах". Поэтому главу местной администрации надо не выбирать, а назначать. "Малогарантированный итог выборов в ряде областей не позволяет сейчас принять иную, чем назначение, процедуру." (С. Сулакшин - "Известия", N 237, 1991). И, в качестве подведения идеологической базы, "логики революции" под логику власти: " Во все времена, во всех странах интенсивное реформаторство, своеобразный реформаторский порыв осуществляли лишь лидеры, которые были разумно авторитарны. Никогда и нигде переход общества к новому состоянию не осуществлялся в пору, скажем так, расцвета парламентской системы." (С.Станкевич - НГ, N 106, 10.09.91).
Было бы неверно игнорировать реальные проблемы, стоящие за этими, изумительными по откровенности формулировками: российский Съезд народных депутатов действительно является неработоспособной структурой, задержавшей принятие многих необходимых законов, а местные исполнительные органы часто тормозят их реализацию. Означает ли это, что нет иного выхода, как согласиться с приведенной выше программой?
Мифы "переходного периода"
Не хочется вновь говорить о постоянном воспроизведении российского порочного круга, повторять ставшие уже почти банальностью рассуждения о том, что цель не может быть безразличной к средствам, что цели не существует вне средств ее достижения, что завтрашняя цель - это сегодняшние средства. Совершенно не нова, да и психологически банальна метаморфоза, произошедшая с демократами, которых начал подминать под себя механизм реальной власти. Удивляет лишь то, с какой готовность в очередной раз отдается в ловушку "целесообразности авторитаризма" либеральная интеллигенция: железная историческая закономерность опять не оставила ей иного выхода, кроме как смириться с ней.
Между тем, аргументы в пользу особой эффективности авторитарных методов реформы, неизбежности преобладания исполнительной власти над законодательной в наших условиях, отнюдь не бесспорны. Именно власть исполнительных органов (независимо от того, как они назывались - партийными или советскими) была единственной реальной властью в СССР - законодательной и судебной, как известно, практически не существовало.
С распадом командно-административной системы действительно рухнула вертикаль, составлявшая единственный стержень государственной и общественной организации. И наступил хаос, потому что отсутствует регулируемая правом ткань гражданского общества, ткань рынка. В этих условиях линия на создание новой властной вертикали, на приоритетное укрепление исполнительной власти может означать только одно - воссоздание под новой вывеской старого механизма власти, потому что иной основы в нашем беспозвоночном все еще обществе пока не существует.
Сама ситуация распада будет все время усиливать генетическую предрасположенность этой власти к преобладанию и закреплению администрирования. Было бы ошибкой связывать эту тенденцию с деятельностью перекрасившейся номенклатуры, пробравшейся в новые структуры. Стиль, методы и, главное, эффективность "укрепленной" исполнительной власти слишком хорошо видны на примере деятельности "демократической" мэрии Москвы. Глубокое внутреннее родство господина Гамсахурдиа с деятелями старого режима также связано не с происками коммунистов, а с самим типом неограниченной по существу исполнительной власти. И никаких гарантий от воспроизведения грузинского феномена на российской почве личные качества лидера не дают.
С другой стороны, вызывает сильные сомнения сама возможность укрепить, то есть, в конечном счете сделать легитимной исполнительную власть в отрыве от законодательной и судебной. Тем более, если предполагается назначать, а не избирать исполнительную власть на местах. Попытка руководить из единого центра (а именно это просматривается за назначаемой вертикалью) уже не имеет шансов на успех. Слишком долго и успешно делали из центра "главного виноватого", чтобы население с энтузиазмом приветствовало ельцинских наместников. А попытки насаждать их силой приведут лишь к еще большей дестабилизации.
Потребность в децентрализации не менее настоятельна, чем потребность в укреплении власти. И именно децентрализация, как ни странно, может и должна стать важнейшим элементом ее укрепления. Потому что децентрализация - это не синоним распада, наоборот, распад - следствие сверхцентрализации, подавляющей в обществе все другие механизмы управления (саморегуляции), кроме как из единого центра.
Трудно, конечно, смириться с тем, что выберут не только "наших", но и совсем "не наших". Но и это, впрочем, не беда, учитывая идущую повсеместно деградацию "наших". Гораздо важнее другое: лишь представительная система - полновластные законодательные и судебные органы и выборность исполнительных органов снизу доверху - единственная дает возможность и обязывает общество нести ответственность за власть и позволяет в перспективе покончить с глубоко укоренившейся и по сути деструктивной оппозицией всякой власти в России.
Представительные органы - это зеркало, которое общество держит перед собой, позволяя центральной администрации постоянно корректировать свои действия. Только представительная система обеспечивает власти обратную связь с обществом и дает представление о политическом контексте и преломляющей социальной среде, в которой будут проходить реформы. Продуктивнее иметь это зеркало в виде неудобного Съезда (или, лучше, напрямую избранного Верховного Совета) или даже "не наших" местных администраций, чем в страхе отворачиваться от него под предлогом "негарантированных" результатов выборов.
И ссылки на временность, на "переходный период" не оправдывают стремления снова посадить сверху властную вертикаль. Именно в переходные периоды - как показывает история - закладываются долгосрочные основы бытия и взаимоотношений общества и власти, и именно в переходный период так важно иметь реальное представление о степени готовности общества к переменам, чтобы вновь не взнуздать его заводящим в тупик насилием.
Иначе говоря, та переходная реформаторская авторитарная власть, кoторая складывается сегодня во имя будущей демократии, ни по природе своей, ни по уровню легитимности в обществе, ни по адекватности ее представлений о процессах, в этом обществе происходящих, не позволяет, по крайней мере, сегодня надеяться на то, что она будет более эффективна, чем ее предшественница.
Миф о "среднем классе"
И, наконец, наиболее серьезная часть аргументов: авторитаризм необходим для формирования рынка, без которого нет гражданского общества, и, следовательно, нет основы для демократии. Далее, как правило, следует список стран от Чили до Сингапура и Южной Кореи, осуществивших успешную авторитарную модернизацию и подготовивших тем самым почву для перехода к демократии.
Неоднократно говорилось уже, что основа хозяйства во всех этих странах была разной и до начала авторитарных экспериментов. Уже одно это делает не корректными большинство выводов, полученных в результате подобных аналогий. В частности, никто еще в рамках этой концепции не дал внятного ответа на вопрос о том, почему авторитарный режим в нашей стране будет создавать рынок? Что заставит его ежедневно нарушать и ломать подчиняющую его самодовлеющую логику власти, подрывая тем самым собственные позиции в настоящем и будущем? Где гарантии, что рыночные убеждения новых политических лидеров не окажутся столь же эфемерными, как их демократические взгляды; что железная логика целесообразности, особенно в условиях хаоса и распада, не будет все дальше толкать их, помимо воли, к привычным и конгруэнтным природе их власти административным рычагам?
Все это, напомним, в условиях отсутствия реального противовеса в лице законодательной власти. Так не надежней ли, не эффективнее ли, даже во имя рынка иметь этот противовес, уже сегодня размывающий несовместимую с рынком монополию власти?
С другой стороны, именно святая вера в рынок лежит в основе сегодняшних авторитарно-демократических мечтаний, в т.ч. и в основе стремления не допустить выборов исполнительной власти на местах. Сегодня люди у нас "неправильные" и "нас" не выберут. Давайте назначим себя, и когда мы осуществим "наши" реформы, создадим рынок, - тогда люди станут правильнее: возникнет средний класс, и вот тогда можно проводить выборы, вот тогда "нас" выберут. Оставим в стороне совсем не новую психологию носителей истины, посвященных "в невменяемом" (Г.Бурбулис) обществе, и то обстоятельство, что желанный средний класс в этих интерпретациях поразительно напоминает "нового человека" эпохи развернутого строительства коммунизма. Гораздо важнее другое.
Массовые средние слои, которые на Западе действительно служат глубинной социальной основой гражданского общества и демократических режимов, сформировались отнюдь не под действием рынка как такового, а напротив, в результате его ограничений, в результате сильной социальной политики "welfare state". С другой стороны, не такие уж малочисленные средние слои Латинской Америки, в 70-е годы практически повсеместно поддержали установление военных диктатур, поскольку видели в требованиях низов угрозу своему благополучию. Так что связь между рынком, средними слоями и демократией отнюдь не прямая, а весьма опосредованная. Как показывает опыт той же Латинской Америки, рыночная экономика в течение длительного времени - почти полвека - оказывалась там гораздо более совместимой с авторитарными режимами, чем с демократическими. И если в принципе верно, что средний класс, собственник, составляет существенную опору демократической власти, то следует помнить, что верно это лишь как самая общая тенденция.
Кроме того, в нашей теории авторитарной модернизации во имя будущей демократии полностью игнорируют другое очень важное обстоятельство - непервичность экономики в нашей общественной системе. В России экономическая логика никогда не определяла логику власти, всегда было скорее наоборот. Надежды на то, что экономическая реформа, если она будет проведена, сломает эту закономерность в кратко - и среднесрочной перспективе, очень небольшие. И уж во всяком случае никакого автоматизма связи между экономическими системами собственности и политическими симпатиями собственника ожидать не приходится. Между тем именно вера в грядущий, "рыночный" средний класс ведет к игнорированию существующих уже, хотя и слабых, элементов гражданского общества, сложившихся в "главную духовно продуктивную эпоху послевоенного времени: 1965-1985" ("Век ХХ", 1991 #7, с.43). Речь идет об интеллектуалах, научно-технической интеллигенции, квалифицированных рабочих, лицах свободных профессий, наличие которых и сделало возможным поворот 1985 года. Именно эти силы, ни одна из которых напрямую с рынком не связана, в наибольшей мере, как представляется, способны противостоять антирыночной по сути монополии исполнительной власти, прежде всего через представительные органы всех уровней.
* * *
Конечно, представительная система не панацея. Сама по себе она не обеспечивает полноценной демократии ни в одном из ее измерений: ни экономическом, ни социальном, ни даже политическом - если иметь в виду возможность каждого человека участвовать в принятии жизненно важных для него решений. Как свидетельствует почти столетняя история Латинской Америки, представительная система вполне совместима с самыми отвратительными диктатурами и способна служить им прикрытием. Но демократия не существует - и это горький результат тоже, казалось бы, вполне благородных и "целесообразных" поисков ХХ века - вне и помимо представительной системы. Надежды на то, что мы сможем "объехать" это условие или отложить его на будущее, во имя "разумно авторитарного" настоящего, практически нет.
И если существуют очень серьезные объективные основания для усиления авторитарных тенденций исполнительной власти, то существует столь же объективная потребность в противостоянии ей. Одним из важнейших элементов такого противовеса - хотя далеко не единственным - являются представительные органы. "Наша боязнь предстоящей зимы ровно ничего не меняет в природе - зима наступит", - пишет Л.Никитский в "Комсомольской правде", считая столь же неизбежным утверждение авторитарной власти. И это настроение очень характерно для большей части нашей интеллигенции: за ним стоит вполне человеческая жажда стабильности ("Лучше авторитарный режим, чем война всех против всех").
Но общество это не природа, ему необходима альтернатива сегодня. Общество без альтернативы - это общество "исторической необходимости", в очередной раз с неизбежностью заходящее в тупик. Отсутствие политической альтернативы "партии власти", чревато нарастанием апатии и деструктивных настроений, что делает крайне уязвимыми и будущее демократии, и авторитет нынешней власти, и столь желанную для всех стабильность.
И если "зима" все-таки наступит, необходимость альтернативы сегодня становится тем более настоятельной, потому что в отличие от природы, "весна" не возвращается в общество автоматически. Там, где демократы веровали в "объективную необходимость" авторитарного строя, демократии не будет никогда. Она нуждается в живом сегодняшнем носителе.
