СПРАВА И СЛЕВА
Михаил Малютин
Обыкновенный термидор
Уж, как для кого не знаю, а для меня направления деятельности (а еще больше - бездеятельности) политического режима, в первом приближении установившегося в России после августовской "славной революции", не были неожиданностью. Наоборот - крайне удивительно было ожидать чего-то другого.
Но простая четкая формулировка, на что этот режим - в его странной и несомненной устойчивости при очевидной хрупкости, непрерывных скандалах и падении популярности -похож из своих исторических аналогов долго не приходила в голову. Пока не стало ясно: ну конечно же, на Францию времен Директории!
И механизм аналогии заработал сам...
1.
Режим возглавляется главным образом активнейшими деятелями предыдущего периода, которые политически уничтожили своих соратников и предшественников, и опирается исключительно сам на себя - то бишь, на госаппарат. Состоит он из людей, "сделавших карьеру через революцию" -талантливых, смелых - и в массе абсолютно аморальных, поскольку в предыдущие годы крутой ломки каждый из них менял взгляды настолько часто, что в результате уцелело единственное желание: подольше удержаться у власти и извлечь из своего пребывания у кормила максимум возможного.
Что лозунги, которыми они пользовались, идя к полновластию, для большинства из них были либо искренней игрой, либо небескорыстной имитацией - сегодня ясно даже домохозяйкам (лозунги, кстати, абсолютно те же: свобода - равенство - правопорядок).
Очень похож и формирующийся механизм самоподдержания режима: в сообществе аморальных честолюбцев неизбежно и непрерывно возникают команды обделенных при разделе исполнительной власти, вынужденные блокироваться с мелкими группами искренних идеалистов, уцелевших от предыдущего периода. Возвращения к власти ни якобинцев, ни монархистов большинство народа не хотело ни тогда, - ни двести лет спустя (однако, если "красные" были обречены абсолютно, то время реставрации для фундаменталистов наступило - но через эпоху). И именно на отсутствии альтернативы режиму, реальной и убедительной для массового сознания, во всех идеалах насмерть разочарованного, - а отнюдь не на популярности "этих", воспринимающихся как неизбежное зло - он продержался некоторое (и немалое) время.
Власть термидорианцев все время раскачивается на качелях при непрерывном сужении основания: взбунтовались неимущие массы столицы из-за отмены "максимума" (тогдашней системы контроля над ценами) - подавив их, прихлопнули заодно недобитых якобинцев. В результате резко усилились недорезанные монархисты и даже выиграли обещанные непопулярным режимом выборы - результаты которых, естественно, признаны незаконными... Революция наша пока носит исключительно информационный характер, - рубит головы гильотина журнально-газетная, а картечь гуляет по площадям только на радио и ТВ. Да и консолидированы наши "крайние" против режима изначально много лучше, что и не удивительно: в жизни красные и белые резали друг друга три поколения назад. А поскольку радикалы (слишком умные и слабые) не бунтуют и не устраивают "терактов" по своей инициативе, термидорианский режим вынужден имитировать - для самоподдержания - подобные акции.
2.
Разное содержание социальной базы двух режимов задает и своеобразную форму: тогда преобразования в сфере собственности к моменту его появления на свет в главном уже закончились (активная часть крестьян прикупила землю, буржуа получил свободу торговли и предпринимательства). Сегодня - если иметь в виду приватизацию госсобственности - еще ничего и не начиналось, но на деле активные элементы старого режима, благодаря обладанию властью образовавшие амальгаму с новобранцами, свой кусок собственности уже ухватили и нуждаются только в упрочении добытого - но легально-юридически это почти невозможно. Отсюда максимальное затягивание любых провозглашаемых реформ, невыполнение любых законов, взяточничество, казнокрадство и закулисные сделки как форма разрешения конфликтов внутри режима, отдельные уступки давлению извне, со стороны аморфного общества (при условии, что это не колеблет монополию на власть), основной конфликт, развертывающийся по оси столица - провинции (где творится то же самое, но - "труба пониже и дым пожиже").
Естественно спросить: а дальше что? Во Франции, когда буржуа и крестьянин устали от нестабильности и казнокрадства, они восприняли как спасителя победоносную в гражданской войне, борьбе с интервентами Армию - единственный эффективно работавший к тому времени государственный институт (вполне национальный и народный по идеологии и составу, ведущий победоносную и вдобавок прибыльную войну). В России двести лет спустя ничего подобного нет - прежде всего потому, что совершенно неясно, что такое Россия сегодня?
Границы во многом условны (во всяком случае, их возможную серьезность и окончательность мало кто осознает), язык - не критерий, попытки объявить русскими только православных разбиваются не только об наличие зловредных коммуняк-атеистов, а также иудеев, мусульман и т.п. "иноверцев", но и об очевидный факт неверия абсолютного большинства населения этого странного Нечто вообще ни во что...
По большому счету, все это не удивительно: термидор у нас пока еще из "той революции". Свершилось, наконец, то, что предсказывали Лев Троцкий и другие могикане Великой Революции, с неизбежностью чего внутри данной традиции примирялся в семидесятые-восьмидисятые Михаил Гефтер и другие, пытавшиеся подобно ему "понять необходимость и простить оной". Но если всерьез считать нынешнее, третье в истории России Смутное время, - Революцией, Реформацией или чем-то еще аналогичным (а факт этнокультурного сдвига и разрыва очевиден), то нынешний режим явно находится в самом начале переходного этапа.
Россия конца двадцатого века - это все-таки индустриальное городское общество, хотя и очень странное. Распространенное мнение об отсутствии в ней гражданского общества, на мой взгляд, ни на чем не основано - после 1953-го года как минимум два поколения выросли в условиях относительной стабилизации, не знали в своей жизни голода, страха массовых репрессий и одуряющего энтузиазма. Разумеется, регенерирующиеся в порах "единой фабрики" общественные связи по необходимости носили кланово-мафиозный характер, но образовался в результате развала тоталитаризма отнюдь не хаос, а сложнейший клубок подобных квазисубъектов, ныне под именем СНГ выясняющий взаимоотношения...
3.
Что из всего этого может получиться? Версия о "третьемиризации" России, деиндустриализации и деурбанизации, столь убедительно развиваемая в "Веке ХХ", представляется весьма вероятной - в силу отсутствия организованной силы в разлагающейся стране. Однако неизбежным подобный вариант не станет до тех пор, пока еще существует накопленный прежним режимом немалый "человеческий капитал"; еще после 1957-го года страна имела вторую в мире науку и систему образования, а американский конгресс устраивал слушания, завершившиеся докладом "Что знает Ваня и чего не знает Джонни". Распад единой информационной, коммуникационной, энергетической инфраструктуры становится фактом. Ясно, что ни в России, ни в других очень суверенных государствах на учителей, которые не разучились учить, и врачей, еще умеющих лечить, денег нет и не будет; в лучшем случае, им не дадут умереть с голода. Согласятся ли по-тихому и без конвульсий уйти в небытие индустриальные гиганты, мегаполисы, научно-технические города? У нас ни за что нельзя поручиться, но пока этого не произошло, или пока нынешний или какой-то иной режим не предложит этим "обломкам величия" вариант выживания - ничто до конца не решено.
Внешняя помощь нынешнему правительству России, на мой взгляд, очередной миф (как и миф о "сильной исполнительной власти", для которой нужны как минимум эффективные армия и карательный аппарат, да еще хоть какая-то массовая база и идеология в придачу). Мировое сообщество относится к термидорианцам точно также, как и большинство внутри страны - как к наименьшему злу, относительно конструктивных потенций которого не питают ни малейших иллюзий.
"Правительству во внутреннем изгнании", за два года нахождения которого в положении "и.о. власти" палец о палец не ударившему для формирования хоть какой-то социальной базы, не на кого жаловаться. Народу и интеллигенции - поскольку эти понятия привыкли употреблять в сегодняшней "России" - тоже: сами таких выбрали, терпим, значит - заслуживаем. Какова возможная идеология массовой консолидации - примерно ясно из опыта других стран, оказавшихся в аналогичном положении. "Красная вера" здорово обанкротилась, корыстно используемое режимом либеральное западничество (при фактическом изоляционизме, полной идейной и культурной импотенции, аморализме и фактическом разрыве с той интеллигенцией, которая привела его к власти) тоже.
Фактически, для массового сознания остается только выбор между двумя вариантами идеологии национального возрождения и величия России - различие между варварским и цивилизованным патриотизмом восходит еще к греко-римской древности.
Первый основан на неприязни к "не нашим" как таковым. Радикальный вариант Неодержавия-фундаменталистского Православия-квазиобщинной "Народности" ныне поддерживают, как и "красную веру", 10-15 процентов (частично эти общности перекрещиваются).
Второй исходит из неразрывной связи патриотизма и национальной идеи с Демократией - как властью закона, а не личностей, и всем остальным набором ценностей, зафиксированных Всеобщей декларацией прав человека. Кроме нынешней интеллигенции сформулировать вторую концепцию - не как набор абстрактных лозунгов, а как культурное пространство для позитивной самореализации, разумеется, некому. Для нее это элементарное условие выживания; причем сохраниться она сможет только в блоке с аналогично настроенным промышленником и предпринимателем, рабочим, ученым... Что еще вдохновляющего сказать напоследок? Перед 1917 и сразу после - ее, советской интеллигенции историческая предшественница эту работу блистательно провалила, - и мало кому история давала вторую попытку.
