ТАКИЕ ДЕЛА
Владимир Каганский
Политика: запах серы
Нынешняя политическая жизнь, как и жизнь вообще, никого не удовлетворяет. Она безрезультатна и хаотична, пронизана случайностями и бессмысленна, иррациональна и жестока. Она чисто физически тошнотворна и агрессивно пошла. Потому и кажется наваждением, сном - только бы проснуться...
Однако эта политико-жизнь вполне реальна; а любая реальность закономерна и самосогласована. И если кажется она странной, то эта "странность" сама нуждается в объяснении. Здесь я и собираюсь описать нашу политическую жизнь как особую странную анти-норму, как полную, внутренне законченную антитезу естественной человеческой норме.
Общество, созданное государством
В норме рамки действий государства определяются обществом, составной частью-инструментом которого и является государство. У нас же рамки общественной жизни проходят внутри государственного тела и всецело определяются потребностями и состоянием государства.
В норме государство живет в обществе и непрочь расширить сферу политики, у нас же общество робко пытается стать важным органом государства, а общественная жизнь остается своеобразным государственным институтом. Но пока государство располагает большими правами, силой и собственностью, нежели все граждане, вместе взятые, общество производно от государства. В этом смысле, у нас нет ни государства - ни общества.
В норме государство, как и другие общественные силы, действует в устойчивом политическом пространстве, независимом от каждой из них в отдельности . У нас само это пространство создается и структурируется властью. Политический спектр в норме определяется социальной структурой общества и интересами основных групп в нем; в этом неизменном спектре действует и государство. От того, какая именно политическая сила находится у власти, сам политический спектр совершенно не меняется. У нас же этот спектр задается текущей политикой власти и реакциями на нее. После победы в нормальном обществе политическая сила-победитель пользуется властью при сохранении политического спектра, а у нас желание победы означает желание сменить весь политический спектр.
В норме политический спектр расширяется за счет прихода в политику новых социальных групп и серьезных проблем (рабочий класс - социал-демократы, экологический кризис - зеленые). У нас же он пополняется распадом прежде консолидированной властной структуры: либеральные коммунисты стали демократами, ортодоксы-функционеры - рабочими лидерами, военно-промышленный комплекс оборачивается патриотическим блоком.
Игра без правил
В норме политика есть конфликт целей, основанных на интересах. Цели меняются, но способы их достижения, общепринятые правила игры неизменны, равно касаются всех участников политического процесса и носят явный характер. В норме различаются цели, но не правила игры. У нас же цели общие (вывод государства из кризиса, экономическая реформа и представительная демократия), - и нет неизменных, равных и явных правил игры.
Важнейшее в норме условие политической жизни - первичность прав граждан и вторичность полномочий государственных институтов, получаемых ими от граждан для реализации их прав и интересов. У нас же само признание того, что права граждан выше интересов государства - непопулярный, "экстремистский" лозунг. Политические силы предлагают программы реконструкции государства (но не общества), вслед за чем и гражданам обещают предоставить некоторые возможности.
Неписанным условием политического консенсуса в норме выступает неприкосновенность прошлого (истории) и далекого будущего; прошлое неподвластно изменению, а права будущих поколений не подлежат существенному ограничению. Политическое действие ориентировано на интересы и цели в сравнительно близком будущем и настоящем. У нас же борьба идет именно за прошлое и отдаленное будущее, в жертву чему приносится настоящее и ближнее будущее. Все силы борются за возможность извлечь выгоду из истории, а то и за право вообще отбросить историю, и вернуться в прошлое.
В норме все политические силы реагируют на происходящее вовне сферы собственно политики: жизнь первична - политика вторична. У нас же власть сама порождает события, реагировать на которые берется общество: власть первична - жизнь вторична; и обычная жизнь людей проходит в попытках защититься от деятельности государства. В норме государство "обслуживает" граждан - но образует достаточно автономную сферу и силу. У нас же все наоборот, граждане обслуживают государство, но именно поэтому оно всецело зависит от самой обычной жизни людей, протекающей в его же рамках.
Настроения вместо интересов
В норме оформленные политические силы опираются на отчетливые социальные и другие группы, которым присущи конкретные и довольно простые интересы. Они не обязаны полностью противоречить друг другу, но заведомо различаются. Политика и есть институционализированный конфликт интересов и связанных с ними партий, программ, проектов. Инструменты разрешения конфликтов - выборы и весь политический процесс. Но основная часть личных целей людей достигается ими вне и без всякой политики. У нас же такой возможности нет, но все основные политические силы, тем не менее, отнюдь не опираются на группы с реальными интересами; да они и не осознаны и не выражены с ясностью практических целей. Соответственно и политика у нас - не рынок политических программ, а арена выражения (в том числе кровавого) мнений, надежд, маний; они нередко прямо противоречат реальным интересам.
Многие политические силы ведут фактически борьбу против интересов поддерживающих их групп населения, а их программы открыто направлены на ухудшение условий жизни их
Нормальная политика невозможна без системы партий, выражающих определенные интересы и реализующих основанные на них программы. Партий в этом смысле у нас нет - ни сформировавшихся и осознавших собственные интересы групп, ни отчетливых реалистичных программ. Национальные движения не служат исключениями, поскольку они реализуют не собственно политические программы, а осуществляют волю к выживанию; это лишь кажется компонентом политики, но гораздо глубже и важнее нее.
Если основываться на обычном представлении о партии, то политическая партия у нас одна - либертарианская, отстаивающая предельно ясные интересы сексуальных меньшинств. Тем самым она имеет отчетливую (хотя и не вполне социальную) базу и ясную программу, которой даже победа на выборах не в состоянии изменить, так как сторонники партии обречены остаться меньшинством.
Основа переживаемой реальности состоит ныне в эрозии, распаде, фрагментаризации, реформе существующего государственно-общественного монстра. По этому поводу существует масса идей и идеек, но они не связаны ни с какими реальными интересами. Партий, сознательно ориентированных на разные стратегии расхищения пирога, обслуживающих хорошо продуманные практики разграбления государственного имущества - все еще нет; хотя реальность таких интересов налицо.
Отчетливо реальны сейчас региональные общности населения, ведь именно регионы разных размеров - те ячейки, в которых будет решаться проблема выживания. Но и здесь нет ответственных политических партий, способных и склонных честно и артикулированно представить программы регионального выживания и его цену, в том числе для тех, чье выживание не входит в интересы партии.
Безответственные смеси
Массовая и институциональная политика у нас практически неотличимы по формам жизни, способу риторики, уровню ответственности; но при этом друг от друга практически и не зависят. В норме разным политическим функциям отвечают разные институты, органы власти, политические группы; наиболее очевидно это в практике разделения властей. У нас ничего похожего нет. Парламент утверждает бюджет, не получая запрашиваемой информации и тем самым перестает быть законодательной властью; проделавшее это правительство - уже нечто иное, чем власть исполнительная и т.д. Склонность парламента заниматься мелочной регламентацией, а правительства в это время издавать функционально тождественные законам указы - общеизвестна.
В норме обвинение в противоречивости целей деятельности для конкретного политика смертельно. Ролей в политическом процессе так много и они настолько тяжелы, что играть сразу несколько просто невозможно. У нас же почти все мыслимые роли совмещаются персонально и закреплены за малочисленной группой участников политического процесса.
Интеллектуальное обеспечение политических партий, государственная служба, академическое исследование, политическая публицистика - роли в норме абсолютно разные. Но у нас всякий сколько-нибудь заметный лидер выступает прежде всего как партийный интеллектуал, советник правительства, политический аналитик или публицист; нередко он еще и народный депутат, включенный между прочим в коммерческие структуры... Дело дошло до того, что люди из этого тонкого слоя не отдают себе отчета, что именно они делают, кому служат и перед кем ответственны. Политическая ситуация, переполненная хлынувшими в нее интеллектуалами, приобретает черты неразрешимой загадки. Быстро сформировавшаяся группа новых политических интеллектуалов перестройки сосредоточила невиданный набор ролей и полномочий: может ли в нормальной политике существовать такая группа как единая и единственная, не неся к тому же практически никакой ответственности?
В норме осуществление политики предполагает наличие вполне определенных знаний, но сама политика есть реализация прежде всего воли. Политика и есть институционализация общественных воль. В нормальной политике огромная роль самых обычных людей связана с тем, что они носители воли и интересов, которые не могут быть замещены знаниями, информированностью и т.п. В нашей же политике гипертрофированное место занимает знание и связанные с ним группы деятелей (интеллектуалы в роли журналистов и журналисты в роли интеллектуалов). Однако доминирование знания над такими простыми вещами, как сознание непосредственных интересов и непреложное соблюдение этических принципов и правил игры, приводит к господству в политике (как основы принятия решений) тех схематично-иллюзорных знаний о действительности, каковы только и есть в распоряжении "политических интеллектуалов".
"Диктатура псевдознания" выражает апатию общественной воли и невыраженность глубинных интересов; слабость протестов против того, что умом понимается как нечто невыносимое, свидетельствует о нарастающем фатализме. Разгул астрологии, подменяющей парализованную волю к действию расчетом подходящих для него моментов, - характерный симптом.
Власть как политическая программа
Переход от власти в оппозицию и наоборот - быт политического процесса, не меняющий программ и базы партий. У нас же само политическое положение - у власти или в оппозиции - задает программы и заменяет базы; безотносительно их политического положения, у "партий" нет ни программ, ни интересов, ни целей. Политический компас указывает только два направления: к власти или от нее.
В норме от политического положения зависит не программа, а способы ее реализации, у нас же изменение политического статуса равносильно полному перерождению. В норме популярность гораздо важнее пребывания у власти, у нас же правящие силы готовы не просто утратить какую-то поддержку, но сменить ее хоть на массовое возмущение. Это означает, что уход от власти равносилен смерти. Власть для местных политиков тождественна живой воде, а иррациональный страх ее утраты основывается на грубой и истеричной, но чрезвычайно сильной мистике - похоти господства.
В норме разные правящие силы не могут проводить одну и ту же политику тождественными методами; они стремятся к власти, чтобы проводить собственную программу. У нас бытом политики становятся рокировки, когда меняющиеся местами правящие и оппозиционные силы меняются программами и методами действий. Пришедшие к власти демократы практикуют полицейски-административные меры, в погоне за эффективностью пренебрегают законностью. Коммунисты в оппозиции опускаются до апелляций к правам человека (иногда не без оснований). Наиболее яркое выражение таких рокировок - обращение борцов за свободу в вождей-деспотов.
В норме всякая реальная политическая сила стремится придти к власти и готова испытать себя ею. Скрывать это никому в голову не приходит. У нас же оппозиция до весны 1991 года боялась и признать, что она хочет за власть. Она находила нужным либо отклонять такие "подозрения", либо оправдываться в подобных намерениях.
При таком амбивалентном отношении к власти было бы понятно, если бы правители сохраняли свое положение просто из чувства ответственности - не желая отдавать ее в руки дилетантов, движимых комплексом страсти, стыда и страха власти; но вряд ли стоит приписывать и им такой рациональный мотив.
Революция ренегатов
В обычном политическом процессе используются и перебежчики, но им приходится довольствоваться второстепенными ролями. У нас основные лидеры т.н. оппозиции - ренегаты, занимавшие в брошенной (и затем в безопасных условиях - проклятой) компартии отнюдь не рядовые места. В нашей пронизанной благостными декларациями общественной жизни общественному приличию (не говоря о чем-то более глубинном) места нет вовсе. Призывы суда над преступными структурами несутся от тех, кому в этом случае придется сменить лидерские места в новых партиях на совсем иные - но они, по-видимому, намерены осудить неудачников не успевших вовремя переметнуться.
Если в норме политическое предательство - акт индивидуальный, то у нас предатели приносят приданное, состоящее из методов политического действия брошенных ими структур. Возникающая многопартийность - в сущности беспартийная многопартийность коммунистических ренегатов. Впрочем, и у генерала Власова в беглых политруках недостатка не было.
Заклинание противника
В норме при формально джентльменских отношениях противнику естественно не доверять; излишней доверчивости только стыдятся. У нас многие политики явно гордятся своей простоватостью, выдаваемой за прямоту. Болезненная смесь надежды на противника, страха перед ним и искренней недоуменной обиды - инфантильные симптомы. Они характерны даже не для бунта подростков (где налицо агрессивность и нигилизм), а для "восстания" ребенка против родителей.
В нормальной политике обращение к противнику - фигура политической риторики, на самом же деле адресат оппозиции - общественность. Наши филиппики адресованы лично противнику, и имеют характер заклинания: одураченный или захваченный коварным бесом противник побуждается отречься от него и вернуться в лоно правоверия.
В норме политические союзы и компромиссы - дело обычное, но противники при этом политически тождественными не становятся; несовпадение программ и стоящих за ними интересов исчезнуть не может. Интерес не может мгновенно смениться на противоположный, - это вселившийся бес может вдруг выскочить. Заклинание противника и имеет целью, по-видимому, этого беса изгнать. Не потому ли возлагаются мистические надежды на перебежчиков, от которых ожидают полного изгнания могучих бесов, что ренегаты, в недавнем прошлом лично допущенные к тайнам дьявольской кухни, еще не успели позабыть всех тамошних заговоров и заклинаний?
Магия как самодействующая ложь
Огромное место в нормальной политике занимает риторика, ориентированная на конкретные группы и сулящая им определенные блага. Наша риторика на конкретные группы не ориентирована, а ее обещания состоят в невообразимо туманных символах, типа "цивилизованного мира" или "социалистического выбора", "единой России" или "свободы".
Ориентированная на вполне определенные социальные группы нормальная политическая риторика обещает выигрыш именно им, не особенно заботясь об "общем благе": при сделке стороны заботятся исключительно о своем собственном успехе. Наша риторика, сосредоточенная на "народном благе", на деле призвана скрыть, что все ее лозунги явно невыгодны заинтересованным группам (причем не ясно, кому вообще их реализация пойдет на пользу). Зато все без исключения политические силы замалчивают то обстоятельство, что они ориентированы не на независимых от государства граждан, а на определенные группы самого государства.
В норме политическая жизнь мифологизирована в той мере, в какой мифологизировано само массовое сознание, но содержит нерастворимый в риторике рационально-силовой компонент; он и выступает ядром политики. У нас вся общественная жизнь тотально мифологизирована, а немногие рациональные островки плавают в жиже иррациональных стихий. Главная составляющая нашей политики - самодействующее слово-заклинание, или чудо.
В норме мифологичным является образ политики, - у нас сама политика устроена по канонам агрессивного мифа. Огромное место занимает беспричинное порождение событий, то есть чудо в точном смысле этого слова. Только в мифологическом сознании слово и есть дело, слово может как полностью заменять и замещать дело, так и ему всецело противоречить. И у нас отрыв слова от дела и слово противоречащее реальности (ложь) никого не выводят из мира политики. Идет борьба за то, чья ложь истиннее, чье чудо сильнее.
Эта мифо-политическая жизнь активно перерабатывает сейчас любые структуры, и их рациональное содержание становится основой для сверхценных ритуалов. Ритуализируются разделение властей и представительная демократия, партии и фракции, суверенитет и рынок, конституция и либерализация цен... Доминируют лишенные функциональной ценности декоративные ритуалы.
Практикуемая в нормальной политике демагогия (норма нетождественна идеалу, да и так ли ценностно значима политика, чтобы основываться на идеалах?) переходит в замаскированный обман и мистификацию общественности. Но сама политическая ложь возможна лишь потому, что существует истина, как соответствие реальному положению дел. У нас же вряд ли есть само "реальное положение дел"; и ложь несущественна в силу невозможности истины. Наши политические силы пребывают в некоторой вербальной самоопьяненности; лишенная способа вообще отличать правду от лжи, политическая жизнь оказывается тотально бесчестной.
Наша политическая жизнь организована как магический карнавал, где царят поединки магов, групповое волшебство. В ней апеллируют к святыням, клянутся именем (Бога) Народа, заклинают, проклинают, называют божественные или демонические силы, надеются на чудеса и сулят их. Сакрализовано не столько проживание политики, сколько сама политика, ее участниками никак не отделяемая от образов политики. Отсюда и манихейская антиномичность света и мрака, неприязнь к компромиссу и жажда восстановления единства, вечные споры по поводу разных догматизаций единого откровения, воскрешение политических трупов, неудержимая потребность толпы в приобщении к лику вождей-магов и еще более неудержимая потребность политических лидеров быть такими вождями...
Пахнет серой - а лучше бы воняло деньгами!
