БОЛЬНОЙ ВОПРОС
Марина Корчагина
Нам нужен свой "1968" или Размышления о западной модели общества
Итак, мы повернулись лицом к Западу. Разочаровавшись в "реальном социализме", мы признали рынок, с основанной на нем системой политических и человеческих отношений, непреходящей ценностью. Тем самым, наша страна опять оказалась в роли "догоняющей" - правда, не с целью "догнать и перегнать", а с целью "приблизиться". Такое положение имеет и свое преимущество - право учитывать опыт тех, кто ушел вперед.
1
В стремлении вывести страну из экономического кризиса и гарантировать необратимость демократизации в идеологии и политике мы начинаем творить новый миф - миф о "семье цивилизованных народов", правда, ограниченной высокоразвитыми странами, что само по себе некорректно и обедняет наше представление о цивилизации. Обожествляя динамичный экономический рост, мы отвергли, как "пропаганду", мысль о том, что достигнутый там уровень жизни и степень политической свободы были определенным ответом на "вызов красных" и, как это ни банально звучит, результатом социальной борьбы, которая идет до сих пор. Выходцы из застоя бедного, мы склоняемся к застою богатому, полагая, что рыночная экономика исключает любое насилие, если в государстве будут действовать хорошие законы, добросовестные и компетентные ("демократичные") люди. Оно и понятно: устав от экспериментов, мы хотим, наконец, "идти как все - по камушкам". Вопрос только, чего же мы на самом деле хотим, - благосостояния? свободы? или того и другого сразу?
Известный, но забытый у нас идеолог западногерманских "новых левых" Руди Дучке, определив реальный социализм как авторитарно-социалистический строй, отметил, что в Восточной и Западной Европе "мы имеем дело с двумя взаимосвязанными, переплетающимися системами, которые оппозиционны, но не альтернативны друг другу". Считая советский коммунизм "чудовищным бременем" для марксистов Запада, он не отрицал положительной роли примера СССР и его политики в поддержке революционного процесса в странах "третьего мира". Сравнивая капитализм и реальный социализм, причем по сущностным признакам системы, а не по уровню материального достатка, Руди Дучке пришел к выводу, что 1917 год был "началом процесса исторического освобождения" и вместе с тем "исходным пунктом понимания того, как из диктатуры снизу, из масс может возникнуть диктатура партии и в конечном итоге диктатура госаппарата, а может быть, и диктатура технократии".
"Я думаю, - пишет он, - решающим обстоятельством будет следующее: удастся ли связать борьбу за демократию и социализм в Западной Европе с борьбой за права человека и свободу в странах Востока. Если такая связь охватит и политические организации, мы имеем шанс на будущее. В противном случае обе системы заведут нас в могилу...".
2
Между тем, складывается впечатление. что наш выбор уже предопределен. Корреспондент в Бонне с восторгом показывает телезрителям выставку оргтехники, до минимума сводящей непроизводительные затраты времени, очень напоминающую реквизит фантасмагорий О.Хаксли и Дж.Орвэлла, где человек - лишь деталь в государственном конвейере. "Известия" рекомендуют изучать книгу "отца" германской экономической реформы Л.Эрхарда "Благосостояние для всех", сравнивая западногерманскую экономику с "ухоженным лесопарком с чистым воздухом и ручными белками на посыпанных песком дорожках". Интересно, не стоит ли за этим зависть к положению ручной белки?
Сегодня, когда масса населения перешагнула черту бедности, когда не стало самого необходимого, а за тем, что "выбрасывают" или "дают", приходится выстаивать многочасовые очереди. Но коль скоро мы решили, что панацеей от наших бед должен быть рынок, то во избежание очередного "прыжка в неведомое", отдадим себе отчет в последствиях такого шага для дальнейшего демократического развития. Ведь Запад все это уже проходил, но чтобы освоить его опыт, надо видеть не одни только задворки, как раньше, и не одни только витрины, как теперь.
Еще в 40-е годы известные философы франкфуртской школы Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер, занимаясь вопросом происхождения фашизма, отнюдь не нашли, что буржуазная демократия является подлинной преградой тоталитаризму, ибо превращение всей сферы культуры в товар может вести к установлению диктатур в тех или иных формах. Мы в России отказались от весьма грубого термина "человеческий фактор", но не отказались от рассмотрения человека как функции в системе, нацеленной на рост объема товаров и услуг.
3
Федеративная Республика Германия сегодня считается у нас страной "реального социализма", что понятно при нашей бедности. Действительно, ФРГ совершила впечатляющий скачок от послевоенной разрухи к процветанию. Но при этом политическая культура 50 - 60-х годов не отрицала, а наследовала опыт всего предшествующего развития, включая и самые черные его периоды. Покаяние за преступления нацизма в общественном сознании органично сочеталось со стремлением к порядку и стабильности под крылом сильной власти. В то же время практически (но не законодательно!) было исключено формирование центров общественного протеста: проявление социальных интересов и конфликтов вне официальных союзов и партий считалось антигосударственным, а лица, осмелившиеся нарушить табу, объявлялись "внутренними противниками" и "коммунистами".
Конечно, и тогда в Германии имели место стачки и массовые выступления, направляемые социал-демократами и профсоюзами в русло "конструктивной и ответственной оппозиции" или "социального партнерства". Но эти движения не были подлинным волеизъявлением народа, так как исключали его самостоятельность в принятии решений и служили скорее целям партийно-политического манипулирования, особенно в предвыборной борьбе. Типичной фигурой того времени был прагматичный, законопослушный, а потому добродетельный "штаатсбюргер - государственный гражданин", делающий свое дело, социально защищенный и получающий достойное вознаграждение, но зато ни во что не вмешивающийся, - особенно в те сферы, где компетентные люди определяют цели общества. "Спокойная, сытая страна, словно стеклянным колпаком отгородившаяся от изменений в остальном мире, вновь утвердившаяся в приверженности традициям своего господствующего класса, который пронес их со времен Вильгельма через период нацизма вплоть до буржуазной фазы реставрации после 1948 года", - так позднее характеризовала Федеративную Республику газета "Дойче фольксцайтунг". Несомненно достойными "штаатсбюргерами" были и министр внутренних дел Люкке, предложивший в 1960 году проект чрезвычайного законодательства (фактически открывавший путь к диктатуре, если того потребует "благо общества"), и солдаты и офицеры бундесвера, которые на учениях "Фалекс-66" отрабатывали чрезвычайные ситуации на грани гражданской войны, - где армия должна была выступить не только против противника внешнего, но и внутреннего - против демонстраций за мир, за повышение заработной платы и стабильные цены, даже против "рабочих, захвативших власть в Южной Германии".
"Ответственными гражданами" были ректоры, призывавшие "силы порядка" в университеты против бунтующих студентов, и сами полицейские, по приказу встречавшие студенческие колонны водометами, слезоточивым газом, резиновыми дубинками, а то и собаками. Не случайно исследователи студенческого движения конца 60-х годов связывают поворот молодежи к терроризму с эскалацией насилия со стороны властей, с созданием соответствующего общественного мнения.
4
Еще в начале 60-х годов социологи, изучавшие студенчество, сделали вывод об отсутствии в вузах общественной активности "как политическом факторе индустриальных обществ". Но уже через пять лет они заговорили о "мировом движении протеста молодого поколения". И именно с середины 60-х годов стало очевидно, что превратившись в производительную силу, научно-технический прогресс открывает возможности наиболее полного до сих пор освобождения человека и вместе с тем, развиваясь в прежних социально-политических структурах и представлениях, способствует еще большему его закабалению.
В этом силовом поле и родился протест студенчества и молодой интеллигенции, которые взяли на вооружение "критическую теорию" философов Франкфуртской школы, основанную на мысли Маркса о том, что сознание не просто отражает бытие, но является активной, творческой силой.
Несмотря на различия конкретных требований, молодежные выступления в развитых странах имели некий общий знаменатель. Очевидно, речь идет о начале формирования нового "мира труда" эпохи новейших технологий, социальный идеал которого - "альтернативное (социалистическое) гражданское общество" - лежит за пределами индустриальной цивилизации. Три момента, как казалось, свидетельствовали о единстве освободительного движения в мире, о принципиальной возможности преодоления логики господства и подчинения: это очевидная неизбежность поражения американского империализма во Вьетнаме, "пражская весна" 1968 года и майские события 1968 года в Париже, когда протест студентов получил поддержку рабочих.
Взрыв политической активности студенчества и молодой интеллигенции, усомнившихся в традиционных западных ценностях, поиски ими новых общественных теорий и политических лозунгов стали началом изменения идейно-политического климата в стране, но вместе с тем и сигналом тревоги для правящих кругов ФРГ.
В мае 1968 года бундестаг принял законы о чрезвычайном положении, что означало поражение внепарламентской оппозиции и ее авангарда - студенческого движения. Но уровень гражданского сознания и социальной критики после 1968 года был так высок, что эти законы ни разу не применялись, а предложившее их правительство вскоре пало.
Без 1968 года нельзя представить себе идейный и политический ландшафт современной Федеративной Республики. Тогда в столкновениях студентов с администрацией вузов и полицией в кампусах и на улицах больших городов, в дискуссиях с ведущими политиками и в острых спорах между собой родилась новая политическая культура, ориентированная на человека как суверенную и самоценную личность, за которой признается право на сопротивление, на возможность быть равной лишь самой себе.
Без своего 68-го года, - без мощного движения, ориентированного не на власть вождей, а на защиту гражданских прав личности, Россия не сможет обрести те черты западной политической культуры, которые отличают Европу от Латинской Америки, с ее многопартийностью, рынком, диктатурами и нищетой.
Опыт Федеративной Республики следует учитывать и воспринимать не как угрозу, а как вызов времени. Нельзя два раза войти в одну реку, и, как справедливо заметил немецкий социолог, представитель "поколения 68", Михаэль Шнайдер, - "даже если частная собственность и свободное рыночное хозяйство отправились сейчас в победоносный поход в Восточную Европу, и то и другое - еще не последнее слово истории".
Марина Корчагина,
канд.ист.наук
