МИР МИРОВ
Марина Румшиская
Обычно их не пытают
1
В 1987 году СССР ратифицировал Международную конвенцию против пыток и других жестоких бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания.
Текст Конвенции говорит:
"- признавая, что права вытекают из достоинства, присущего человеческой личности, - принимая во внимание обязательство государств в соответствии с Уставом, в частности со статьей 55, содействовать всеобщему уважению и соблюдению прав человека и основных свобод,
- ...никто не должен подвергаться пыткам или жестоким бесчеловечным или унижающим его достоинство обращению и наказанию."
Предположим, что подписание Международной Конвенции имеет целью естественное вживание международных норм в реальность российской пенитенциарной системы (далее ПС). В настоящий момент эта реальность не только не приспособлена для выживания в ней личного достоинства человека - она мало приспособлена для выживания в ней самого человека. Она почти исключает сохранение здоровья. Если, например, при этапировании заключенные сидят в снегу или грязи, в прицеле автоматов и в зорком пригляде овчарок, то они, вероятно, выживут, большинство из них останутся здоровыми, однако, слово "достоинство" здесь неуместно. Я смею утверждать, что если в рассматриваемой ситуации у кого-то из сидящих в снегу действительно встрепенется чувство собственного достоинства, то не только его здоровье, но и сама его жизнь окажутся в опасности.
Реальная жизнь ПС - обыкновенный кошмар; будничная невозможность жить. С этой борьбой за выживание абсолютно несовместимы понятия свободы и достоинства личности. С другой стороны, теперь у нас есть декларативные требования подписанной Конвенции; есть декларируемое намерение оберегать личность и присущее ей достоинство от пыток, жестокости и унижений.
Возникает вопрос: при каких условиях декларируемые пожелания могут трансформировать нынешнюю обыденность ПС к человеческим нормам?
2
Прежде всего выясним: имеют ли положения Конвенции какое-либо отношение к положению в ПС?
Согласно Конвенции, "..."пытка" - означает любое действие, которым какому либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное, чтобы получить от него или от третьего лица сведения или признания, наказать его за действие, которое совершило оно или третье лицо или в совершении которого оно подозревается, а также запугать или принудить его или третье лицо, или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера, когда такая боль или страдание причиняются государственным должностным лицом или лицом, выступающим в официальном качестве, или по их подстрекательству, или с их ведома или молчаливого согласия. В это определение не включаются боль и страдания, которые возникают лишь в результате законных санкций, неотделимы от этих санкций или вызываются ими случайно".
В свете приведенной формулировки мы вынуждены признать, что реальность ПС пыткой не является.
Когда человеку не предоставляют спального места в камере, то не для того, чтобы добиться от него "сведений или признаний": места в камере просто физически нет. Конечно, этого человека не должны были по существующими нормам помещать в камеру. И если он страдает, то только потому, что следствие обязано успешно выполнять свои задачи. Страдание есть - пытки нет!
Когда человека держат сутки с полусотней ему подобных в отстойнике перед этапом, то это делают не для того, чтобы его "запугать или принудить", а просто потому, что так удобней всем должностным лицам, отвечающим за операцию "этап". При этом, его нигде не забудут - обшмонать, санобработать и отправить. Страдание есть - а пыток нет. И когда в битком набитой камере не работает унитаз, то он не работает для всех одинаково. И тусклая лампочка на всех одна. А будь она яркой, то новые страдания наступили бы ночью - когда она мешает спать, - но все равно бы были...
А вот пыток опять не было бы...
Этот обычный кошмар - реальность, одинаковая для всех. Он не "основан на дискриминации" в отношении конкретного человека с тем, чтобы чего-то определенного от него добиться.
Из любого плохого положения есть выход в еще более худшее. Пределом этого ухудшения является только человеческая жизнь. В любом кошмаре можно создать сгущение еще более кошмарное. И вот это уже, наконец, может быть признано пыткой! И как мы убедились, нет реального механизма сдерживания, чтобы такую пытку предотвратить, - и как свидетельствуют очевидцы, пытки действительно не предотвращаются.
Если что и удивляет, так это: почему пытки в ПС не повсеместны? не на каждом шагу? не в каждое мгновение реальной жизни системы? Как видим, объективные условия для повсеместности пыток налицо. Единственная же помеха тому, чтобы начать пытать систематически, - причины субъективные: загруженность работников пенитенциара заботами служебного и личного характера сверх всякой меры; почти полное равнодушие работников пенитенциара к своему труду, к задачам службы, к своим подопечным и к их личностям - в общем халатность должностных лиц!
Более того: в Конвенции указано, что в определение не включаются боль и страдания, которые возникают "в результате законных санкций, неотделимы от этих санкций или вызываются ими случайно". Одно это полностью выводит нашу пенитенциарную систему из поля воздействия Конвенции: заключенных мучат условиями быта, "неотделимыми от законных санкций".
Итак, мы установили, что обыденность ПС не имеет в лице Конвенции реального ограничения, могущего предотвратить пытку, в полном соответствии этого слова с принятой формулировкой. Мы также установили, что сама пыточная реальность - пыткой, в соответствии с принятой формулировкой, не является.
3
Может показаться, что я играю в слова: ведь условия ПС могут быть приравнены к пыткам. Не будем спешить - все много хуже.
Когда мы положение в нашей ПС называем "пыткой" - мы помещаем нашу ПС в тот же ряд, где, в приближении к идеалу, уже частично реализованы человеческие нормы. Помещаем, конечно, далеко от идеала, но - в тот же ряд. Пытка есть некое ощутимое и понятное воздействие на человека. Существуют решения и механизмы, которыми можно данную конкретную пытку отменить. Мы нашли понятное нам зло и упорно боремся с ним..., и нет конца нашей борьбе.
Но повседневный кошмар зоны складывается из системы конкретных локальных задач. В каждой точке пространства ПС, в каждый момент времени одна из клубка задач подчиняет абсолютной безусловностью - все другие задачи, все декларируемые ценности, все заклинания о "перевоспитании" - и даже саму цель наказания. Возникает единый пресс, элиминирующий человеческую индивидуальность вместе со всем ее достоинством. Ведь безусловное выполнение данной административной задачи в данный момент - любой ценой! - требует оптимально спрессовать данное количество обитателей в единый, управляемый и безропотный фарш.
У такого воздействия нет сознательной античеловеческой направленности. Оно бесчеловечно именно в равнодушии, с которым устраняются помехи - человеческие проявления. Оно допускает только такие условия выживания, которые уничтожают в человеке то самое достоинство, сохранение которого необходимо для возвращения человека в общество.
Пресс нормального функционирования ПС нашей страны не оставляет никакого места и никаких шансов для выживания человеческой личности и ее достоинства. Лучше, конечно, если под этим прессом окажется сытый человек, а не голодающий, как сегодня, - но главное не в этом. Даже если подопечные ПС заявят все вместе, что главное для них - сытость и тепло, это лишь подтверждает мои слова: сохранение личности з/к уже не главное и для самих з/к.
4
Я понимаю, невозможно вменить в служебную обязанность уважение к достоинству малоуважающей себя личности: едва сформулированная, подобная обязанность останется голой декларацией. Но необходимо сделать первый шаг от реальности к желаемому. Необходимо запретить любое нарушение принятых у нас - далеко не международных! - норм ради успешного исполнения любых служебных задач. Если начальник тюрьмы не примет под стражу сверх нормы ни одного человека, - он тем самым не согласится, что оптимальность следственных действий важнее личности подопечного. И потом, быть может, перед ним можно поставить вопрос о личном достоинстве з/к.
Те минимальные нормы содержания заключенных, которые у нас приняты, есть минимальная гарантия сохранения жизни самого заключенного (даже не всегда - здоровья). Только если соблюдение этих норм станет первейшей служебной обязанностью для работников пенитенциара и основной ценностью в системе ПС, если они не будут нарушены в угоду любым другим задачам, только тогда можно говорить, что в обыденной жизни ПС стала реальностью задача сохранения личности заключенного. Хотя бы в смысле сохранения жизни этой личности.
Только после этого, когда "реализм действительной жизни" согласится с этой ценностью, можно надеяться на следующий шаг - на то, что минимальные нормы, пересматриваясь в сторону международных, останутся при этом действующими в жизни ПС.
Настала задача сохранить для любого обитателя ПС пространство, защищенное от разрушения любой - сколь угодно важной - служебной задачей. Пусть это будет минимальное пространство, достаточное только для сохранения жизни. Но пусть и оно будет точно формализовано и гарантировано от любых изменений и утеснений.
Если в этом сумеем упереться, - тогда и окажемся в одном ряду с цивилизованными странами; неизмеримо далеко от них, но в том же ряду. А сегодня, пока мы боремся с понятными нам случаями попутного зла - мы остаемся внутри кошмара. Наша задача - его рассеять. И борясь с явными проявлениями зла - холодом, голодом, отсутствием медицины, - не будем забывать, что в нашем тюремном кошмаре пыточная повседневность всегда готова сгуститься в прямую пытку, - в точном соответствии с ее фомальным определением Международной Конвенцией против пыток.
