МИР МИРОВ
Соня Марголина
Германия и евреи: вторая попытка
В фильме Маргариты фон Тротта "Свинцовое время" есть следующий эпизод: две сестры примерно четырнадцати лет смотрят на уроке истории фильм-хронику о немецких лагерях уничтожения. Перед их глазами проходят свидетельства ужасающей жестокости: голые скелеты трясутся на нарах, люди-трупы бродят по зоне - они свободны, но у них уже нет сил уйти. Они протягивают руки, открывают беззубые рты, сосут горбушки, которые им подарили солдаты, они не замечают валяющихся под ногами трупов. Вот трупы сносят в братскую могилу, откуда-то появляются ксендз и певчие в белых балахончиках. Они поют. Девочки вскакивают и бегут в уборную; одну из них начинает тошнить. Эту девочку зовут Ульрика Майнхоф.
В 1973 году эта знаменитая немецкая террористка покончит с собой в тюрьме. Познание ужаса вылилось экзистенциальной тошнотой. Выводы, сделанные девушкой в момент ее созревания, привели ее к внутреннему оправданию права на убийство. Эпизод в уборной - художественная метафора внутреннего очищения западногерманского поколения 60-х годов. То, что некоторых это очищение привело в тюрьму, не меняет основного: в немецком обществе была глубоко осознана и пережита трагедия нацизма. Конечно, она переживалась по-разному. Для одних это был конфликт поколений: дети порывали с поколением отцов, дети уходили из семей, они не могли простить отцам пусть даже пассивного, но все же соучастия в преступном режиме. Для других конфликт поколений стал и конфликтом с системой, которую они воспринимали как наследницу нацизма. Центральным пунктом в отношении к прошлому своей страны стало для поколения 60-х годов уничтожение евреев.
Немцы, конечно, не все, а наиболее чувствительная, кстати, не обязательно наиболее образованная часть населения, ужаснулась тому, что они немцы. Они испугались самих себя. Без этого факта, пожалуй, не понять ни сегодняшней политики по отношению к Израилю, ни отношения к евреям вообще. Из этого ужаса выросло глубокое раскаяние, потребность загладить вину, желание доказать другим странам и самим себе, что немцы способны построить демократическое гражданское общество. С другой стороны, возникла особая чувствительность по отношению к еврейскому вопросу. Появилась своего рода самоцензура и цензура прогрессивной общественности. Как-то само собой получилось, что всерьез и критически о евреях писать немцам не положено, на это имеют право только евреи. Острые и пограничные темы табуизировались: к ним всегда легко было приклеить ярлык "антисемитизма", как это случилось с известным историком Эрнстом Нольте.
Те, кто остался в живых, получили компенсацию. Тех, кто вышел пеплом из жаровен крематориев, не воскресить. Сегодня в Западной Германии живет 30 000 евреев, до войны их было в десять раз больше. Это оставшиеся в живых или вернувшиеся из эмиграции немецкие евреи, те, кто в качестве перемещенных лиц оказался здесь после войны, в основном польские евреи, и приехавшие за последние 15 лет эмигранты из России. На вопрос, как же живут теперь евреи в Германии, уже ответил один остроумец, написав в левой берлинской газете статью "Как живут немецкие евреи?". Хорошо живут. Они пользуются всеми преимуществами, которые им полагаются как родственникам или потомкам жертв, они могут вести свою автономную еврейскую жизнь и даже влиять на правительство в смысле получения различных льгот.
Но сегодня евреи, конечно, не играют никакой роли ни в немецкой экономике, ни в немецкой культуре. С еврейским капиталом совсем плохо, и даже отъявленным антисемитам уже мало чем есть поживиться. Несколько литераторов тоже погоды не делают, особенно если сравнить с блеском 20-х годов. Хотя, может, оно и к лучшему. Во всяком случае, тот особый мир, то своеобразие, которые отличали еврейскую диаспору в Средней Европе, ушли навсегда, и восстановить его вряд ли возможно, даже если ввезти в Германию, как предлагают некоторые ярые юдофилы, столько же евреев, сколько их жило здесь до войны.
Сказанное не означает, естественно, что в Германии нет никаких проблем. Просто они существуют в другой плоскости. Одна из них связана с недавним объединением. Бывшая ГДР провозглашала себя антифашистским государством, но это официально, на уровне пропаганды. На самом деле неправовое государство не может быть антифашистским: положение личности там было таково, что оно исключало возможность самостоятельного анализа истории и выработки автономного сознания.
Вообще правящие структуры в ГДР все время делали вид, что они никакого отношения к предшествующей истории не имеют, что нацисты - это какая-то особая нация, случайно говорившая на немецком языке. Результат приходится расхлебывать Западу: в массовом восточногерманском сознании фашистские стереотипы срослись с социалистическими. Как выражаются некоторые советские граждане, знакомые с этим явлением не понаслышке: "Они все коричнево-красные". Все - не все, но отчетливая струя коричневого яда дает себя знать: убийство африканца в Лейпциге, бесчинства неонаци во Франкфурте-на-Одере, многообразные, хотя и немногочисленные фашистские группировки, откровенно наследующие Гитлеру, - все это не может не настораживать.
Несомненно, их болезненная картина мира питается укоренившимися в массовом сознании со времен Третьего рейха расовыми стереотипами, еврей, которого они по молодости в глаза не видели, - их главный враг. Во всяком случае, не позавидуешь тем советским евреям, которые, оставляя Советский Союз и думая, что хуже его зверя нет, окажутся в каком-нибудь восточногерманском городишке. Да и на юге Германии есть признаки активизирующегося нацизма. Следует подчеркнуть, что эти группы пока не имеют какого-либо серьезного политического значения, у них нет финансовой поддержки. В сущности, они, как и хаоты, - противники "Великой Германии" и представители постмодерного дегенеративного коммунизма, скорее симптом общественных напряжений, чем новая сила. В чем-то они даже выполняют полезную роль, держа демократическую общественность в состоянии бодрствования: было бы хуже, если бы эта неаппетитная каша варилась в подполье и потом залила бы все кругом, как в известной немецкой сказке.
В сущности, дальнейшее развитие националистических тенденций зависит от того, сможет ли Германия справиться с кризисом на Востоке, произойдет ли скачок к благополучию в ближайшее время или бывшая ГДР останется чем-то вроде итальянского Юга. К сожалению, многие немецкие, да и европейские добродетели являются в большей степени следствием, чем причиной богатства: всякое ухудшение состояния экономики, рост безработицы и т.п. тут же приводит к росту агрессивности, антисемитизма и враждебности к иностранцам. Эта динамика не оставляет надежды на то, что в случае серьезных социальных потрясений евреи останутся в стороне.
Одной из серьезных духовных опасностей представляется создавшаяся в результате немецкого покаяния атмосфера искусственной юдофилии, поддерживаемая средствами массовой информации. В любом обществе с рыночной экономикой интересы устремляются туда, где пахнет выгодой. Еврейская тема в любом виде - идет ли речь об антисемитизме в СССР или о нацистских преследованиях - имеет хорошую конъюнктуру, с нее всегда можно получить, грубо говоря, навар. Это привело к тому, что в Германии образовалась прослойка интеллектуалов, живущих за счет эксплуатации еврейской темы. Иными словами, быть евреем нередко означает профессию, а положение юдофила предполагает безбедное существование.
В самом факте повышенного интереса к еврейской тематике нет ничего дурного. Вопрос в глубине постановки вопросов и уровне их разрешения. Немецкий рынок сегодня наводнен бездарными книгами и фильмами о судьбах евреев, на экранах страдают бесчисленные копии Анны Франк. Вся эта продукция вообще не могла бы появиться на свет, не будь она посвящена еврейской тематике. Китч девальвирует трагедию, превращает ее в душещипательный водевиль. Дешевка отталкивает молодежь от осмысления событий, происшедших 50 лет назад. Но как ни стараются производители малохудожественной продукции, интенсивность переживания еврейской проблемы ослабевает.
Проблема в том, что историзация Освенцима, хотят этого хранители немецкой национальной нравственности или нет, уже происходит. Одни историки и журналисты доказывают, что Освенцим - это уникальное событие в истории человечества, а другие считают, что ничего особенного, не страшнее ГУЛАГа, и что ГУЛАГ был даже первее Освенцима. То есть одни хотят национал-социализм релятивировать, включить его в ряд исторических событий ХХ века как чудовищное, но далеко не единственное из катастрофических последствий модернизации. Другие представляют точку зрения морального суда над историей: до конца времен Освенцим должен оставаться образцом адской лаборатории, и нация, его выдумавшая, должна вечно каяться.
Между тем, независимо от желания тех и других, релятивизация происходит, и вне человеческих возможностей ее остановить. Причина всякой релятивизации лежит в неумолимом ходе времени, в самом факте исчезновения свидетелей событий, наступлении новых исторических реалий, в том хроноциде, благодаря которому только и возможно настоящее. Попытка заставить переживать Освенцим так, как будто он был вчера, обречена на неудачу. Это возможно только одним способом, а именно: остановкой времени. Механизм для остановки времени испокон веков всегда один и тот же: миф.
Мифологизация Голокауста, вынесение его из ряда исторических событий, обоснование с его помощью политических интересов в наиболее чистом виде проявляются в Израиле. Поскольку одной из причин создания Израиля была катастрофа европейского еврейства, поскольку его создавали обломки потрясенного народа, абсолютизация имела право на существование. Дело лишь в том, что сегодня "моральный капитал" Освенцима, как выразился Александр Воронель, уже растрачен, и игнорирование этого факта может стать опасным для самого существования евреев.
В некоторой степени сказанное выше относится и ко всем остальным в диаспоре, в особенности к советским евреям. Этой опасностью пренебрегают и те евреи и юдофилы, которые инструментализируют Освенцим, эксплуатируют чувство немецкой вины в собственных, как правило, недальновидных интересах, совершенно упуская из виду общие политические тенденции и не думая о конечных результатах. Вообще в юдофильстве, как явлении, есть все же что-то от провокаторства. Недаром Максим Горький, сам большой юдофил, сообщал о провокационных попытках большевиков устроить евреев на самых видных местах, чтобы в случае народного возмущения их подставить. О том же самом писали и авторы сборника "Россия и евреи" (Берлин, 1924 г.), который необходимо осмыслить каждому еврею как интеллигенту, - "Вехи".
Немецкая общественность, направляемая немецкими юдофилами и находящимися под их влиянием средствами массовой информации, создает картину ужасающего преследования советских евреев в СССР. Делается это для того, чтобы оказать давление на правительство в целях приема как можно большего числа евреев, практически без ограничений.
Парадокс ситуации заключается в том, что ни тех преследований нет, ни особого желания немецкого общества, исключая высшую западногерманскую элиту, приютить такое количество евреев не наблюдается. Возникает удивительно бестактная, что не редкость в еврейских делах, ситуация: евреи, прослышавшие, что Германия принимает, ринулись в "Европу", побросав свои израильские визы. Среди прибывших не меньше 30-40% неевреев, людей, подделавших бумаги, и тому подобное. Многие из них, имея еще советские паспорта, умудряются ездить в Союз в гости и совершать то, чем сейчас занимается вся страна, а именно, спекулировать.
Между тем множество голодных, оборванных, нередко пытанных иностранцев, как правило, цветных, настоящих беженцев, которых на родине ожидает смерть, возвращают обратно. Проблема вовсе не в морали, как может показаться на первый взгляд, мораль - дело индивидуальное. Проблема в невольном вовлечении евреев в дело расовой дискриминации, с одной стороны, и в получении ими определенных привилегий от немецкого правительства, на которые другие права не имеют, - с другой. Здесь создается типичный комплекс еврейской исключительности, всегда представлявший для евреев сугубую опасность, о чем приехавшие, возможно, и понятия не имеют. Ответственность лежит именно на тех немецких почитателях евреев, которые формируют общественное мнение и думают, что убиенных можно механически заменить эквивалентной человекоединицей.
Вообще слово "ответственность" становится ключевым понятием нашей эпохи кануна конца тысячелетия. Для евреев же это вопрос выживания. В силу исторических обстоятельств евреи привыкли считать, что они всегда являются объектом злой воли и что от них ничего не зависит, или, как выразился Биркерман, один из авторов упомянутого выше сборника, из вечной своей гонимости выводить свою вечную невиновность. Это типичное патерналистское сознание, опасный инфантилизм, который должен быть пересмотрен как каждым евреем, так и всем сообществом.
Евреи всегда были маленьким народом, но их роль в истории, в частности, в европейской истории не менее значительна, чем роль больших наций. Из понимания значительности своей роли следует понимание ответственности. Однако европейские евреи не признают себя евреями, считая, что к еврейству они понуждены антисемитизмом. Возникает противоречие: еврей становится евреем лишь тогда, когда ему грозит опасность. Так было в революцию: за нееврея Троцкого ответили евреи Бронштейны. И сегодня сохраняется та же схема. Мир принуждает еврея осознать, что он еврей и что действия его, страшно сказать, единокровцев имеют к нему некое отношение.
Даже если это следствие антисемитизма, в практической жизни нет смысла на этом основании отказываться судить свои поступки. Антисемитизм существует со времен античности и никуда не денется. В известном смысле евреям, независимо от их желания или нежелания признавать себя евреями, необходима некоторая аскеза, воздержание от спонтанных и стадных действий. Сегодня, как никогда, евреи должны объединиться не для того, чтобы бежать, а чтобы понять свою историю и извлечь из нее уроки. Точнее, извлечь уроки из опасного неизвлечения уроков, независимо от того, куда они хотят и зачем: в Израиль ли, в Германию или мучиться вместе с русскими.
