ПРОСТРАНСТВО
Владимир Каганский
Прыжок в неизвестность
Вопреки распространенному сегодня мнению, слово "перестройка" - вовсе не пустое клише и не эвфемизм, оно ясно описывает происходящие события. Идет именно перестройка нашего общего пространства. Все ведущие наши идеологены - пространственны, и так называемые этапы перестройки - не более чем этапы проживания и исчерпания этих идеологем. Региональный хозрасчет; экономический суверенитет и суверенитет простой федерации и конфедерации; независимость; союзное государство и союз государств; держава, империя... Пространственные идеологемы? - несомненно.
Но отношения людей, которые - как принято думать - конституируют общественно-политическую жизнь жестко вписаны, транслированы в пространство. А отношения между пространственными единицами и структурируют политические программы, идеологическое сознание и реальную политическую жизнь. Отношение ячеек пространства в жизни и ее сознании, в нашем "здесь-и-теперь" обществе-государстве важнее отношений людей, личностей, персон. Пространственные отношения заменили и заместили личностные, приняв на себя их смысловую, энергетическую и эмоциональную нагрузку. Регион=?=личность.
Регионализм как метаидеология
Идеология регионального хозрасчета, сколько бы над ней не потешались два-три года назад, выражала вполне реальные требования регионов. Они стремились к полноте прав владения и распоряжения в сущности самими собой, всей полнотой региона, его пространства, ресурсов, фондов и т.п. Этот лозунг по-советски замещал классическую буржуазную идеологему частной собственности. Региональный хозрасчет - освобождение региона, как собственника, от бремени уз, одновременно надрегионально-государственных и идеологических. Как право частной собственности относится прежде всего к самому собственнику, который сам свободен и ничьей собственностью не является, так и требования регионального хозрасчета относились прежде всего к праву региона самому собою распоряжаться. Регионы требовали себе того, что для личности со времени буржуазных революций называется свободой - принадлежать только себе и распоряжаться собственностью независимо от всего на свете. Требование свободы собственности для региона - как и для личности - означало и свободу от идеологии.
Практика и политика регионального хозрасчета (тем более самостоятельности регионов) реализовывалась и реализуется сейчас совершенно безотносительно других компонентов идеологической матрицы. Мы видим ее как совершенно тождественную у националистов, национал-демократов, демократов просто, прогрессистов, коммунистов и даже у фундаменталистов. Приватизация логично замещается в этом случае идеологически нейтральной регионализацией .
Право владеть предполагает и право пользования и распоряжения - отсюда и идеологическая санкция на практику прямых хозяйственных отношений между регионами. Это и означает конституирование регионов как экономических субъектов. Всего за два-три года бартер стал осознаваться и декларироваться уже не только и не столько как вынужденная мера, но как твердое и несомненное право. Теперь это именно право, которое можно отнять только как право, а не просто запретив некую практику. Возможно, именно практика бартера и сформировала обыденно-правовые отношения региональной собственности.
Политика и практика суверенитета осуществляется уже давно всеми, а не только этноадминистративными (национально-государственными) регионами. Попытки ее регламентировать и санкционировать, дабы управлять и использовать (центральной властью) наполняют сюжет федерализации Российской Федерации точно так же, как до этого безуспешно заполняли мечтания о федерализации СССР.
Припомнив, в чем выражается эта практика, мы поймем, что и здесь место личности занял регион. Личность абсолютно неделима и не содержит каких-либо отчуждаемых частей. Но именно сейчас требование неделимости регионов (республик в том числе и особенно) защищается с такой яростью, которую нельзя понять, не предположив отождествления субъекта типа личности и региона. Отсюда и сомнительные в правовом и фактическом отношении идеи полной, абсолютной даже не самостоятельности, а скорее неприкосновенности кого бы то ни было к их внутренним делам, хотя очевидно вроде бы, что само существование государств с их договорными отношениями предполагает относительность любого суверенитета.
Регионы, власти которых не в силах обеспечить элементарную безопасность на улицах своих столиц, тем не менее защищают самую идею неприкосновенности как нечто священное. Попытки поставить выше их суверенитета какие-то юридически действительно выше стоящие требования международного права, нормальную идеологию и практику прав человека всюду воспринимаются как кощунство и посягательство на их неотъемлемые права. Регион как бы оказывается личностью в некоем "высшем смысле", в чем состоит один из главных путей символизации и идеологизации (а для этнорегионов - и сакрализации) их интересов.
Все собственно идеологические мотивы, свойственные обычным социально-политическим идеологиям, для идеологии "регионализма" сугубо инструментальны. Региональный хозрасчет, регионализм и суверенитет политически всеядны и со всем сочетаемы. В этом смысле регионализм - метаидеология, а любая идеологическая доктрина для нее - лишь способ реализации.
Но коль скоро регионализм сочетается с чем угодно, то с чем угодно сочетается тогда - как ни странно - и идеология прав человека. Но только потому, что функционально она внерегиональна и даже антирегиональна (и даже - антигосударственна). В комплексе "права человека - надрегиональная власть" оказываются равными и взаимозаменимыми обычно несовместимые коммунистические, милитаристско-имперские, колерикальные, либерально-демократические идеологемы. Мы прекрасно помним, что именно лозунги "прав (советского) человека" использовались для обоснования вмешательства в дела отделяющихся регионов. Не оказывается ли тогда, что идущая регионализация, подготовленная самим устройством советского общества-государства, означает одновременно и фундаментальную инверсию всей идеологической матрицы, и деидеологизацию политики, как странно бы последнее не звучало?
"СВОБОДА, РАВЕНСТВО, СОБСТВЕННОСТЬ!"
Этому лозунгу уже два столетия. Третий компонент лозунга чаще звучал "братство"; но беспрерывные разборки между "братьями" в СНГ за старшинство и отцово наследство убеждают, что речь идет именно о собственности.
Любопытно, что ровно через 200 лет после Декларации прав человека и гражданина во Франции эти же самые слова стали символом новой революции, которую тоже, почему-то, считают буржуазной. Однако только подстановка, в качестве субъектов, регионов вместо личностей может сейчас сделать этот лозунг по-настоящему осмысленным. Ведь если и происходит какая-то революция в нашей стране, так только буржуазная революция регионов.
Свобода региона - это его суверенитет, независимость, неприкосновенность. Равенство - прежде всего право на горизонтальные отношения, независимо от силы, величины, размера и т.д. Чечня, Татария, Россия - это принципиально равные регионы (страны); одному из них, правда, это непонятно. (Одна из стран совсем недавно расплатилась за подобную непонятливость: "глупого ученика" больше нет.) Собственность - с ней также почти все ясно: какой прок регионам освобождаться от центральной власти, не присваивая при этом ее собственнические права?
Вопрос о том, насколько и как именно идеологическая матрица ушедшей (?) эпохи буржуазных революций применима ныне - это вопрос о смысле происходящего. Это регионы делают революцию, а живем-то мы с вами... Именно шокирующая необходимость отождествить - не ради парадокса, но в целях лучшего понимания - личность западного раннебуржуазного общества и регион позднесоветского социума лишний раз доказывает, что события в нашей стране носят внутренне самобытный характер. Самобытный, закономерный и страшный. Но способны ли мы осознать этот характер и соединить сие нетривиальное осознание с жизнью, буднями, тусовками, дележками, et cetera?
Ясно, что новый политический истэблишмент совершенно не способен к реалистическому проживанию событий. В политической игре осуществляется, или, быть может, политически декорируется регионализация и другие чисто пространственные процессы; самосознается же все это совершенно в иной реальности, реальности обновленного идеологического мифа. Политики строят рынок и гражданское общество, а на дворе идет холодная, голодная и горячая война регионов; причем и прекратить-то ее нельзя. Однако если для будущего общества, которое когда-нибудь может возникнуть из нашего распадающегося общества-государства, необходима радикальная деполитизация, то иного пути, нежели самоуничтожение сферы мифологизированной политики как таковой, может и не быть. Шизофреническая раздвоенность личного и политического сознания политиков и утрата реальности обрекает, видимо, нынешний политический истэблишмент на самоуничтожение.
Идущие еще от Чаадаева представления о России, как стране с географией вместо истории, оборачиваются странным образом: то, что переживаем мы сейчас как историю, есть не более чем ожившая административная география советской державы. И история до тех пор не вступит в свои права, пока исчерпанной не окажется наша география - как в пространстве, так и во времени.
Политический спектр: региональная интерпретация
Главный процесс состоит в опрокидывании в плоскость непосредственного, территориального пространства былой иерархической вертикали, поэтому все реальные, значимые процессы в стране регионализованы. Если реальность - полуотчетливая многослойная мозаика регионов, то региональными должны быть и политические силы. Пространственным должен быть сам политический спектр. Это достаточно нетривиально для общества конца ХХ века - не потому, что нигде нет проблем реорганизации пространства, сепаратизма окраин и т.п. - но потому, что у нас нет сейчас в сущности других, независимых от этой, проблем и сфер жизни. Но какие именно отношения регионов станут темой и предметом политики? Какие идеологии станут обслуживать такие тотально-региональные политические конфигурации?
В ситуации регионализованности очевидным представляется, что политическая ось провисает между жестким, абсолютным унитаризмом - и полным сепаратизмом, разгулом суверенитетов. На самом же деле, всякий регион проводит, по крайней мере, две политики, одна из которых заведомо сепаратистская, а другая - столь же очевидно, унитаристская. Регионы стремятся избежать внешнего контроля, сохраняя этот контроль над собственными частями.
Привычное сегодня метание от регионального либерализма к империализму - лишь результат смены горизонта. Хрестоматийный пример: враждуя с союзным центром, российские демократы поддерживали сепаратизм республик; теперь с прежним воодушевлением борются с сепаратизмом внутри Российской Федерации.
Поскольку политически актуализировано сразу несколько региональных уровней, то всякая оппозиция будет относительно какого-либо из уровней правящей (околоправящей) силой, но равно и наоборот.
Можно ли в такой ситуации использовать какие-либо "привычные понаслышке" способы упорядочения политического рынка, вроде представления о левом и правом? Если - как и положено - полагать, что слева сторонники коллективизма, примата общественного над частным и социальной инженерии, а справа - индивидуализма, свободы и самоорганизации, то что это будет для нашей политики, где вместо персон регионы?
Левые - за равенство регионов и его механизм, т.е. надрегиональную власть; правые - за свободу регионов и право сильного (богатого) пользоваться благами этой свободы. Но будет ли тогда что-либо в спектре, кроме правого и ультраправого, будут ли регионы "отпускать на свободу" субрегионы? И тем самым -- обрекут себя на уничтожение? Или напротив, достигнут консенсуса со своими частями, т.е. воспроизведут ситуацию общественного договора регионов? Как учил великий Ленин "пойдешь налево - придешь направо".
Пределы
В сущности только набирающая силу регионализация должна будет где-то, вернее, когда-то остановиться. Но не воображаемыми интегративными тенденциями или скрепляющими пространство мерами властей (российские власти лишь ускоряют регионализацию, да и то ненамеренно). Далеко не всякий регион способен выжить как политический и экономический субъект, хотя ячейки собственно выживания могут быть очень малы. Чем будут диктоваться пределы фрагментаризации, уже сейчас заметно подбирающейся к некоторым краям и областям? Способностью вооруженной самозащиты? Товарной дополнительностью частей региона? Успехом формирования региональных коалиций, что могут сочетать преимущества малых и больших регионов? Сыграет ли какую-нибудь роль в этом бизнес, все активнее замещающий прежнее государство с его функцией централизованного бартера? Пока пространство примерно на 95% дробится по прежним административным рубежам и границам расселения этносов; но могут появиться и новые рамки для регионализации.
Особая судьба поджидает образования, которые сейчас кажутся регионами, не будучи ими на самом деле. Это прежде всего Москва - зона резиденции центральной власти и ее бюрократических и военно-промышленных служб и классовых опор. Размер и привилегированный статус Москвы - столицы нашей Родины определялся размером и централизованностью империи; но что будет теперь? Нам только кажется, что последние годы события накатывались на события; основная разборка между регионами еще впереди.
Смысл: гипотеза
Надежда на обретение смысла в затягивающемся на десятилетия хаосе - это важно. Коммунизм, советский реальный социализм и проч. - были глобальной угрозой, самой острой глобальной проблемой. Мы были "империей зла" в той мере, что даже до сих пор не сумели этого полностью ощутить. Но избавление от этой угрозы оказалось тождественно уничтожению Советского Союза; большой могучий демократический Советский Союз не состоялся и не мог состояться.
За существование того, что действительно было советской угрозой - время от времени становившейся явью - надо, надо расплачиваться. Стране - распадом, регионализацией, фрагментаризацией некогда единого пространства. Надеяться на мудрый-богатый Запад, которому достались властные функции центра, стоит ровно так же, как стоило надеяться на центр. Процесс самодемонтажа крупнейшего в истории человечества неудавшегося искусственного сооружения - СССР - слишком силен. Каждому из нас это причиняет неудобства, а кому-то - страдания. И это надолго.
Все так. Но бывают ситуации, где выбирать не приходится. Коммунистический Союз должен был перестать существовать - и это происходит исторически быстро и относительно безболезненно. По крайней мере, куда менее болезненно, чем он возникал. И этого тоже мы ясно не осознали. Империя начала саморазрушаться, этот процесс идет, и очень мало шансов повернуться ему вспять. Неправы были все: империя разрушается сама, и не народные восстания, национальные революции, мировая война тому причиной.
Довольно неприглядное общество регионов - средство необратимой переработки прежнего страшного состояния. Способ "оестествления" нашего пространства. Путь из никуда - куда-то. Дорога.
