НА СТРЕЖНЕ
Кива Майданник
Сильная рука как соблазн и угроза
Российский авторитаризм в контексте опыта "третьего мира"
Авторитарный режим: вероятность или неизбежность
Глубинные процессы последних месяцев снова придали драматический характер проблеме режима "сильной руки" как способа решения проблем переходного периода.
Важнейшие из этих процессов очевидны.
Продолжаются развал экономических связей и падение производства, стремительный рост цен и падение жизненного уровня большинства. Нарастает этно-региональный сепаратизм.
Неэффективность госаппарата граничит с полным его развалом, а коррупция достигла беспрецедентного в российской истории - и в практике современного мира - уровня.
В массовом сознании господствуют настроения фрустрации, пессимизма, утраты любых ценностных ориентиров, кроме выживания. Нарастают разочарование в любой идеологии и политике, утрата веры в возможности любого коллективного действия; "диссоциация" реальной жизни - и политики, народа - и институтов.
В том же направлении "работает" и вектор политического процесса. Раскол в структурах и действиях новой, демократической (по происхождению и вчерашним лозунгам) власти, усугубляется расколом самого демократического движения. Результатом становится утрата надежд на быстрое становление нормальной партийно-политической системы, сужение августовского консенсуса. Все меньшая часть населения объединена вокруг быстро сокращающейся "сферы согласия".
Правда, пока что не существует прямой угрозы социальных взрывов, переворотов и т.д., и, напротив, налицо элементы экономической и психологической адаптации населения к первой "волне" проблем и лишений, порожденных реформой.
Вопрос, однако, в том, какой может быть в 1992 г. реакция масс (и, соответственно, должна быть - концентрация власти) перед лицом второй (новый цикл роста цен) и особенно третьей (массовая безработица) из этих "волн".
В создавшейся уже весной 1992 г. ситуации и устойчивые ее тенденции, и "конъюнктурные" ее элементы (VI съезд народных депутатов, необходимость "корректировки" программы реформ и подготовки к последствиям либерализации цен на энергоносители - совпадающие по времени с "моментом истины" в отношениях с МВФ, проблемы Татарстана, Сибири и т.д.) требуют, по-видимому, срочных сдвигов в самом функционировании системы власти. В ее нынешнем виде система эта вызывающе не отвечает императивам данной полосы общественного развития.
Объективно необходимым (и достаточно широко осознаваемым) является укрепление системы власти, резкое повышение ее способности влиять на ход идущего пока "вразнос" (или "в болото") экономического, "административного", социально-психологического развития общества.
Проблема же состоит в том, как, на основе каких критериев, в каких формах и пределах должна быть укреплена система власти в целом, и решающее в данный момент ее звено - исполнительная власть.
В этой ситуации идея режима "сильной руки" как политической панацеи переходного периода закономерно становится средостением многочисленных вариантов поиска выхода.
Заметим, что это - уже "второй тур" авторитарно-реформистского мифа в стране. Первый был связан с надеждами на либерально-консервативный реформизм горбачевской перестройки, которая должна была обеспечить "мирную" эволюцию старого режима без нарушения преемственности власти и при сохранении единства страны.
Уроки "третьего мира"
Схожие ситуации (социальный хаос переходного периода и авторитарный режим как попытка его преодоления) уже проживались в ХХ веке иными обществами, и естественно поэтому стремление осмыслить ход и исход подобного развития в этих обществах при анализе социально-политической ситуации в России.
При этом чаще всего сторонники жесткого курса ссылаются на поучительный опыт "третьего мира" На деле же (похоже, что) главный "урок", данный нам "третьим миром" и особенно теми его странами, развитие которых в наибольшей мере воспроизводило проблемы и ситуации, переживаемые ныне Россией (Латинская Америка), состоит в предостережении. Опыт этих регионов и стран говорит о принципиальной нежелательности (при наличии минимальной свободы выбора) и опасности (для общества, для сохранения гуманистических ценностей) авторитарных методов управления. Даже "частично" авторитарный выбор делает практически неизбежными элементы общей социально-политической инволюции, приводящей в конце концов к неминуемой дискредитации и уходу (в лучшем случае) режима, к этим методам прибегающего.
Аргументы и оправдания, основанные на поминании "меньшего зла", "дозированности", "объективной фазовой необходимости", "временной меры", "предпосылки модернизации" и т.д., проверки опытом "третьего мира", на наш взгляд, не выдерживают. Особенно при соотнесении этих уроков с реальностями ("национальной специфики") сегодняшней России. Мудрости типа "коготок увяз - всей птичке пропасть", "призывающий Дьявола против Сатаны с одним из них останется" и т.п. оказываются гораздо более близкими к истине, чем "оправдывающие" рассуждения политологов и успокаивающие уговоры политиков.
Новый российский авторитарный миф основан в значительной мере на идеологеме "диктатуры развития" (на экономических успехах некоторых из авторитарных режимов). Однако современная история "третьего мира" (в частности, и особенности - Латинской Америки) свидетельствует о том, что в своем подавляющем (в обоих смыслах слова) большинстве авторитарные (и "полуавторитарные") режимы возникали отнюдь не как ответ на императивы модернизации общества или его выживания. Их непосредственной целью было сохранение привилегий экономически и(или) политически господствующих групп (или защита интересов метрополии). Угроза этим привилегиям, господствующему порядку возникала либо в связи с социально-политическими движениями масс, либо - как результат распада "консенсуса верхов". В обоих случаях сохранить в наибольшей неприкосновенности основы общественного строя можно было, лишь меняя его прежние либеральные (или либерально-демократические) правила игры. И лишь впоследствии некоторые из новых авторитарных режимов оказывались "совместимыми" с экономической модернизацией, другие - нет.
Здесь одна из причин того, что практически ни один из режимов, начавших с "исключительных" и временных авторитарных мер, чрезвычайных полномочий исполнительной власти и т.п., не смог удержаться от превращения их в постоянные - и от репрессий. При этом прямой зависимости между объемом соответствующих юридических новаций (в государственном устройстве) и жестокостью репрессий - не наблюдалось (кровавые режимы Центральной Америки проводили выборы с регулярностью англосаксонских демократий). Напротив - и это представляется особенно важным для нас - очевидна прямая связь между уровнем (масштабы, жестокость) репрессивности режима и степенью предшествующей политической активности масс...
Частичным исключением из этих "правил" были так называемые популистские (поликлассовые, индустриализирующие, антиолигархические) режимы (хрестоматийный случай - пернонизм в Аргентине). Здесь модернизация общества действительно была заложена в "исходную матрицу", программу режимов. Репрессии не носили массового, систематического характера (особенно это относится к первому из подобных режимов - карденистскому в Мексике 30-х годов - и последнему из них, "гибридному" - популистско-социалистическому режиму сандинистов в Никарагуа).
Но, во-первых, и для популистских режимов их авторитарная природа оказалась в конечном счете наиболее уязвимой стороной.
Во-вторых, временные (5-10 лет) успехи, консенсус и стабильность этих регионов были связаны с такими характеристиками, которые не воспроизводимы ни в сегодняшних, ни в завтрашних условиях России. Ведь перераспределительно-уравнительная (а не поляризующая, как у нас) социальная политика этих режимов и их националистическая (антиимпериалистическая) идеология служили основой консенсуса и политической мобилизации масс. Последнее просто исключало потребность правящих элит в политическом насилии против большинства. И, во-вторых (в большинстве случаев), благоприятная экономическая конъюнктура и быстрое экономическое развитие (импортзамещающая фаза индустриализации), создававшие экономическую базу подобной "авторитарно-мобилизующей" государственной практики. (В случае Никарагуа ситуация экономических трудностей с лихвой компенсировалась антидиктаторской легитимностью полуавторитарной власти).
Всего этого у нас нет и не будет, во всяком случае - поскольку речь идет о нынешнем правительстве и его стратегическом курсе.
"Диктатуры развития": пределы возможного. И его цена
Не будучи исходным мотивом установления авторитарных режимов (или использования авторитарных форм власти), экономическая модернизация оказалась в ряде случаев вполне совместимой с ними. Для некоторых национальных ситуаций можно констатировать и благоприятное воздействие элементов политического авторитаризма на экономическое развитие. Именно вокруг этих ситуаций (Чили, Бразилия, Турция, азиатские "драконы").Именно на этих случаях и строится аргументация адвокатов авторитарных проектов для России.
При этом, однако, необходимо учитывать происхождение, реальную историческую функцию данных режимов. Нигде в "классическом" третьем мире авторитарные режимы не служили формой перехода от тоталитаризма к демократии, от "квазисоциализма" - к рыночной экономике. Повсеместно речь шла о переходе от одной стадии капиталистического развития к другой; от одной фазы рыночной экономической эволюции (ранне- или доиндустриальной) к другой. По сути - о политическом обеспечении капиталистического развития в центральных фазах национальной индустриализации и индустриального "включения" периферийно-капиталистического общества в мировое хозяйство.
Напротив, кризис этой фазы развития и этого типа включения, императивы новой ("постиндустриальной") ситуации и новой интеграции в систему мирохозяйственных связей повсеместно оказались несовместимыми с сохранением - хотя бы частичным - авторитарных структур: от Мексики до Уругвая, от Южной Кореи до ЮАР. Отсюда, в частности, массовые демократические движения во всех этих странах, как бы "автоматически" развертывающиеся по достижении ими определенного уровня развития.
Какие конкретно элементы и блоки "авторитаризма" оказались способствующими модернизации (зрело- и позднеиндустриальной) периферийных обществ? Это прежде всего - концентрация реальной власти и средств в руках "исполнительной элиты", суженной этакратии за счет отстранения гражданского общества, сокращения или уничтожения элементов представительства, соревновательности и т.д;. монополия сконцентрированной и бесконтрольной власти на стратегическое действие.
Во-вторых, подавление претензий этого (гражданского) общества на самостоятельность; демобилизация масс, роспуск их организаций и т.п. - позволяющие удержать низкий уровень зарплат и обеспечить жесткое навязывание экономической стратегии власти основной массе производителей и потребителей.
В-третьих, обеспечение (чаще всего массовыми репрессиями, пытками, запугиванием) политической стабильности, и на основе всего этого - форсированное привлечение иностранного капитала.
Все это, с одной стороны, указывает цену авторитарной модернизации; с другой - объясняет, почему она не пережила "сдвига 80-90-х". От репрессивного этатизма, от вертикально-авторитаристской практики правящие группы повсеместно переходят к осуществлению власти через гегемонию в гражданском обществе. И там, где "мавр" модернизации "сделал свое дело", - и там, где он потерпел полную или частичную неудачу. Станет ли стремящаяся к "возвращению в лоно и на магистраль мировой цивилизации" Россия исключением из правила, обществом попятного (не от 1985, а от 1991 гг.) движения?
Уже упоминалось о Сатане, призванном остановить Дьявола. Тот же опыт "третьего мира" показывает, насколько "добрыми" ( и без кавычек) были намерения многих из тех (от Перона до Фиделя), кто оправдывал ограничение демократических свобод или разделения властей "высшими интересами". Известно, однако, чем все это заканчивалось. И там, где был рынок, и там, где его не было. Об этом - и как будто бы прямо о нынешней дискуссии у нас - сказал один из сандинистских лидеров: "Мы могли не признать исход выборов (1990 г.) во имя сохранения завоеваний революции. Но именно в этом случае мы потеряли бы то главное, а быть может, и единственное из них, которое могло и должно было оставаться необратимым - в реальности и сознании масс, - демократические свободы и институты"...
В политике (а быть может, и во всех сферах общественной жизни) не существует иной ситуации, где цель и средство так органично, быстро и надолго менялись бы местами. И всегда в обществах переходного типа оставался открытым вопрос: что, вернее, какие "внутренние", по отношению к логике режима, мотивы могут заставить его трансформироваться, отказаться от тяжелой ноши авторитарной власти. Авторитарные блоки режима долго и(или) болезненно исчезали в результате проигранных войн и выигравших революций, переворотов и ситуаций политического хаоса, мощного внешнего давления или смерти диктатора. И практически всегда сам режим исчезал вместе со "своим" авторитаризмом.
Как "это" будет в России...
В тем большей мере все сказанное относится к нынешней нашей ситуации и тенденциям ее развития, если Россия "немножечко забеременеет" авторитаризмом. Ибо устойчивость и "ценность" авторитарной практики, о которой шла речь выше, опирается здесь на особо мощное и органическое соединение национальных традиций и современных реалий, конъюнктурных и структурных долговременных тенденций развития.
Практически все основные составляющие авторитарной ситуации сегодня уже в наличии в России:
- предельная слабость демократической и правовой традиции (порой граничащая с ее отсутствием).
- само внутреннее напряжение, острота противоречий, безмерность аппетитов в "новых группах" (у власти и рядом с ней), аппетитов, для удовлетворения которых требуется бесконтрольное и длительное обладание исполнительной властью в центре и на местах;
- националистические тенденции, которые через культ традиции (вполне определенной в данном плане) и национального государства "работают" против гражданского общества;
- отсутствие партийно-политической системы, реальной множественности политических субъектов;
- фактическое отсутствие (или невыраженность) классовой дифференциации и сознания и, соответственно, слабость социальных основ плюрализма и демократии;
- отсутствие цивилизованного рынка, создающего альтернативную государству систему общественных связей;
- антиплюралистический, негативный, "исключающий" пафос официальной "идеологии";
- гигантский и "обреченный на рост" потенциал социальной и национальной фрустрации;
- нынешняя волна "деполитизации", депрессии, утраты интереса и "вкуса" к участию в "res publica";
- кристаллизация "пиночетистской", репрессивно-коррупционно-демагогической тенденции (течения?) в правящей группе.
В этом же направлении будет действовать и главный вектор в динамике элит - превращение ведущего социально-политического субъекта нынешних преобразований, этакратии, в "буржуазию власти" (через номенклатурную приватизацию).
Если в такой ситуации исполнительная (в меньшей мере - и любая другая) власть легализует использование авторитарных (насильственных, ограничивающих полномочия и конституционные возможности "иных" властей, участие гражданского общества, права оппозиции, свободу выбора масс) методов управления, каждый из перечисленных факторов, и все они, вместе взятые, - позаботятся о том, чтобы "это" было "всерьез и надолго".
Тем более всерьез и тем на большее "долго", что в ходе наведения авторитарного порядка во все еще "недо-деполитизированном" обществе и в ситуации дальнейшего "роста сверх обычного..." сама авторитарная тенденция будет крепнуть: ведь ее носителям будет (и все больше!) что защищать" - и чего бояться (расплата за "кровь"; об этом тоже свидетельствует опыт Латинской Америки). И это станет и дополнительным фактором ее устойчивости наверху. И одновременно - предпосылкой краха режима, ее приютившего, снизу. Но до этого - метания режима, прибегающего к охранительным мерам в диапазоне от ультранационализма - до политического законодательства в духе недавних запросов (автомобильных) Г.Х.Попова, - могут сотворить многое...
Сказанное никоим образом не означает отрицания императива укрепления власти (в том числе и власти исполнительной), потребности в большей эффективности полномочий демократического государства. Этого требует, как уже говорилось, и конъюнктура, и историческая ситуация: структурных преобразований без широкого и эффективного вмешательства государства ХХ век не знал. (Впрочем, ХIХ-й тоже.)
Избежать неизбежности: опыт Юга
Вопрос о том, что такое в современном мире сильная власть? Как укрепить ее сегодня, не ставя завтра под вопрос и удар провозглашенные цели, ценности, смысл ее деятельности - и ее самое?
Этический ответ на эти вопросы известен: сила власти в конце ХХ века - в ее опоре на гражданское общество, в ее демократичности. Власть становится более эффективной через укрепление демократических начал в ее деятельности и организации. Государство "укрепляют":
- укореняя - через широкий консенсус вокруг его политики - его легитимность и влияние в массовом сознании;
- избегая - "почти любой ценой" - как конфронтации с большинством, так и подавления меньшинств; избегая по возможности политики, усиливающей деполитизацию и отстранение масс;
- развивая его правовой характер, принцип и практику разделения властей;
- децентрализуя власть - и в то же время добиваясь (через интерес всех ее уровней) строгого выполнения демократически принятых решений центра;
- развивая все возможные формы (и организации) контроля снизу - в частности, в борьбе против коррупции, внеконституционных "окологосударственных" структур, антидемократических, расистских и т.п. тенденций;
- избегая соблазнов "государственной идеологии", антагонизма с общественными структурами, гонений за убеждения, идеологизации и мифологизации практики управления;
- жестко охраняя индивидуальные и гражданские права и свободы, завоевания и нормы политического плюрализма, общественный порядок.
И т.д. и т.п.
Все это, конечно, достаточно тривиально и не отвечает на ключевой вопрос: возможна ли подобная красота при нынешней конъюнктуре. Как наложить этот демократический идеал на сегодняшнюю реальность, как совместить его с суверенитетом автономий и краев, межнациональными войнами на окраинах, распадом армии и культуры, бартеризацией экономики, предстоящим прекращением хлебосдачи? И как надеть колокольчик на хвост авторитарного кота?
Сказанное ранее, по сути, больше говорит о том, чего делать нельзя, а не о том, что делать нужно. Некоторые позитивные рекомендации можно извлечь в данном плане из третьемирского опыта демократизации и сохранения стабильности общества в переходной ситуации - прежде всего через достижение максимально возможного консенсуса.
Один из аспектов этой проблемы связан с возможностью политической мобилизации масс вокруг некоего комплекса лозунгов, требований, программ, составляющих "зону согласия" для большинства социальных групп и слоев.
Нынешняя политическая и экономическая ситуация в России оставляет лишь две-три реальные возможности для хотя бы частичной политической мобилизации. Две из них - "негативны": "против врага внешнего" (Украина, Румыния, Чечня, Татарстан, немцы, "мировой сионизм", католики или кто-то еще); под националистическими лозунгами - и "против тоталитарного путча". Думается, однако, что возможности и подобных мобилизаций (разыгрываемые в разных отсеках нынешней машины власти) относительно ограничены. Потому что нынешний комплекс национальной депрессии, политической фрустрации и диссоциации (политического - и "реального", повседневного) сужает шансы на любую мобилизацию (подразумевающую активное и самостоятельное действие), во всяком случае - на мобилизацию в поддержку нынешней администрации.
Наибольшими шансами - но и особыми опасностями для стратегического курса правительства и единства его сторонников - обладает, по-видимому, антикоррупционная мобилизация (против мафии, привилегий, номенклатурной приватизации). Решится ли на нее нынешняя российская власть - одна из неясностей момента.
Но не вызывает сомнений другое: никаких иных каналов и шансов для политической мобилизации большинства (лозунги либеральной демократии, рыночной экономики, антисоциализма, восстановления хозяйства, православной - или монархической реставрации, модернизации, "обогащайтесь!" и т.п.) - у нынешней власти сегодня нет. И не будет.
Отсюда - помимо прочего - растущее значение проблемы консенсуса, достижение которого в принципе не требует особой благоприятной исторической ситуации, редкого стечения обстоятельств и процессов. Каждый из "демократизировавших" (упоминавшихся ранее) режимов (даже "активно демобилизующие") на определенном этапе своего существования добивался подобного консенсуса: согласия значительной части политических сил с проводимой им политикой - или ,по крайней мере, их "воздержания" от "внеконституционного" выступления против режима.
Соответственно, особенно возрастало и значение ситуации прямого оформления подобного консенсуса в переходной фазе от авторитаризма к демократии. Различные варианты "пактов Монклоа", "социальных соглашений", "круглых столов" власти и оппозиции - выступают как узловые моменты процесса демократизации. Последние, и наиболее яркие примеры этого - мартовское (1990 г.) соглашение сандинистов с победившей на выборах оппозицией (и последующие "консертации") и недавний беспрецедентный "мирный договор" в Сальвадоре.
Поиски и нахождение подобных программ, которые обеспечивают поддержку абсолютного большинства политики, ставящей своей целью предотвращение кровопролития, хаоса, неоавторитаризма, представляются достаточно перспективными и для ситуации, подобной российской. Несмотря на гораздо большую асимметрию, неравновесие политических сил, - результат тотального распада прежней системы и неразвитости социально-политической дифференциации в рамках нынешнего конгломерата.
Представляется, что основой подобного консенсуса могло бы стать признание неизбежности рыночного преобразования общества, ненасилие и соблюдение тех норм "демократического общежития", о которых шла речь выше.
Вместе с тем, следует четко сознавать, что никакой консенсус невозможен при претензиях власти на обладание абсолютной, определяющей конкретную политику, "идеологической истиной", при попытках отжать оппозицию на обочину, отстранить от участия в принятии политических решений. Покушения на плюрализм рано или поздно подрывают консенсус и открывают дорогу неприкрытому (или "фигово" прикрытому) авторитаризму. Сильная оппозиция, подлинный плюрализм (в гражданском обществе и даже - частично - в системе власти) укрепляют основы консенсуса и в сфере отношений между политическими силами, и в сфере массового сознания...
Консенсус с "начисто исключенной" оппозицией, особенно в нынешней ситуации, грозит вырождением в блок аппарата власти со своим активом, а впоследствии - в острую конфронтацию поляризованных сил, при воплощении настроений масс в самые различные, "нецивилизованные" формы их активности.
