Век ХХ и мир, 1992, #6.WinUnixMacDosсодержание


НА СТРЕЖНЕ

Вячеслав Щербина
Рыночная модернизация: крах социального порядка


Демократический проект, как вариант необольшевизма

То, что Россия находится в ситуации тяжелейшего кризиса, затронувшего все сферы и сравнимого по разрушительным последствиям лишь с монгольским нашествием, не нуждается в доказательствах. Похоже, сам факт глубокого кризиса в той или иной форме осознается представителями всех политических движений и партий. Это, пожалуй, один из немногих фактов, по поводу которого существует практически полное единодушие.

Однако значительная часть населения по-прежнему связывает возможность вывода страны из этого кризиса с курсом на радикальные реформы в сфере экономики и государственно-политических институтов по образцу развитых стран Запада.

Идеи создания рыночной экономики в демократии без берегов, хотя и несколько потускнели за годы политических экспериментов и месяцы экономических реформ, для многих еще остаются привлекательными. Многие по-прежнему верят, что нынешние трудности носят временный характер и в ближайшее время ситуация в стране начнет улучшаться. При этом сторонники рыночно-демократического курса все еще делают попытки объяснить нарастание кризисных явлений либо тяжелым наследием коммунистического режима (хотя такие объяснения звучат все менее убедительно), либо нерешительностью и непоследовательностью последнего союзного правительства.

Однако и из их рядов все чаще слышится критика тактических ошибок нынешнего правительства. Не вызывает сомнения, что подобные ошибки действительно были допущены. Вместе с тем представляется, что причины нарастания хаоса вовсе не связаны с частными тактическими ошибками, допущенными этим правительством. Они обусловлены чем-то большим - стратегией, лежащей в основе этой политики, и идеологией, предопределившей выбор рыночно-демократической стратегии.

Советская реальность: демо-рыночная интерпретация

В основе данной идеологии лежат три весьма сомнительных допущения:

1) Нынешнее состояние общества есть закономерный продукт предшествующего развития страны по социалистическому пути.

2) Выход из этого состояния связан с радикальным переустройством общества на принципах, лежащих в основе социально-экономического и политического устройства развитых стран Запада.

3) Успешность преодоления кризиса и дальнейшее развитие общества зависят от того, насколько быстро и решительно наше общество сможет реконструировать социально-экономическую и политическую систему по этому образцу.

Попытаемся реконструировать наиболее типичные представления, характерные для политиков и ученых рыночно-демократической ориентации.

Социально-политическая система советского общества обычно изображается как закостеневшая, "египтизированная", аморальная тоталитарная диктатура, порвавшая с общечеловеческими ценностями, построенная на терроре и тотальном контроле всех его членов, держащаяся на лжи, ложных ценностях и мифах.

Экономика страны рассматривается обычно как громоздкая, милитаризированная, чудовищно неэффективная, принципиально не способная к изменению, развитию, освоению современных технологий, инновациям. Образование, наука, культура - как крайне отсталые, провинциальные, не способные обеспечить потребности динамичного роста общества и экономики. Социальная сфера - как архаичная и недоразвитая. В целом же общество обычно описывается как закрытое, принципиально не способное к естественной эволюции, динамичному развитию.

Формирование этой системы, ее основные черты связывают с реализацией ошибочного марксистского проекта. При этом считается, что в октябре 1917 года страна свернула с магистрального общечеловеческого пути развития на тупиковую колею. А это с необходимостью ставит вопрос о ее возвращении на этот путь. Вся история страны после 1917 года рассматривается как история неизбежного и нарастающего отставания от стран Запада.

Период же с середины 70-х годов рассматривается либо, как начало наступления кризиса, который мы во всей полноте ощущаем в настоящее время, либо, как преддверие этого кризиса, когда последние ресурсы функционирования системы были исчерпаны до предела. Такая постановка вопроса позволяет рассматривать нынешнее кризисное состояние как неизбежное.

Поскольку черты реального советского общества связываются с осуществлением ошибочного большевистского проекта переустройства общества, а система рассматривается как не подлежащая естественному развитию или поэтапному реформированию, предполагается, что "демо-рыночный" проект может быть реализован лишь в результате ломки всех старых структур и социальных институтов, ценностей и норм.

Историческая реальность: иной взгляд

Для любого специалиста, знакомого с основами социологической теории, такие постулаты вряд ли могут быть приняты как обоснованные.

Во-первых, весьма сомнительным представляется изображение советского общества как застывшего, не способного к изменениям и развитию. Трудно себе представить общество, которое бы за семьдесят с небольшим лет претерпело бы столько серьезных трансформаций в принципах, формах государственной, экономической и политической организации; трансформаций в сфере идеологии, культуры, образования. Не надо быть специалистом, чтобы заметить разницу в принципах политического устройства общества в эпоху военного коммунизма, НЭПа, раннего и позднего сталинизма, хрущевского ренессанса, периода 70 - 80-х годов. Нетрудно заметить и разительное отличие между большевиками первых лет Советской власти и коммунистами 80-х годов.

Сомнительным является и утверждение, что модель экономики, созданная в нашей стране, уже в силу присущих ей органических пороков не способна к динамичному развитию, созданию и освоению новой техники и технологии. Так, очевидным и признанным является факт, что в 30-е годы, а также в период со второй половины 40-х до середины 60-х годов она демонстрировала не только одни из самых высоких темпов роста в мире, но и высочайшую способность к структурным изменениям, созданию принципиально новых отраслей хозяйства и производства.

Именно эти свойства указанной модели экономики сделали ее столь привлекательной для многих стран "третьего мира", пытающихся быстро решить проблему хозяйственного развития в условиях ограниченного исходного потенциала и ресурсов. Именно свойства этой экономической модели заставили ряд политических деятелей и экономистов Запада заговорить о процессах конвергенции, обратиться к идеям государственного планирования и регулирования.

Столь же сомнительным представляется и утверждение о наращивании хронического отставания страны от стран Запада в сфере науки, образования, техники и технологии. Верно, что за семьдесят лет во многих сферах нам не удалось догнать Запад. Справедливо и то, что в ряде сфер и отраслей наращивание отставания действительно имело место (например, в сельском хозяйстве). Вместе с тем, вряд ли всерьез можно говорить об увеличении разрыва между нашей страной и Западом в сфере образования, науки и культуры, если за исходное брать их состояние в царской России. Эти же процессы характерны и для таких сфер, как техника и технология.

При наличии существенного отставания в этих сферах в целом от наиболее развитых стран на протяжении практически всей истории наблюдается устойчивая тенденция к его сокращению. В отдельных же отраслях вряд ли вообще можно всерьез говорить об отставании.

Речь идет не только об оборонной и аэрокосмической промышленности -- то, что здесь советская техника и технология занимали передовые рубежи -- очевидно и общеизвестно, - но и о таких отраслях, как черная металлургия, коксохимия, газопроводный транспорт, энергетика. Хорошо известны факты закупок и внедрения передовых советских технологий, созданных, например, в черной металлургии и коксохимии Японией и рядом западных стран в 60-70-х годах.

Само по себе снижение темпов роста экономики в период со второй половины 70-х годов (кстати, до уровня, считающегося стандартом во многих развитых странах Запада) вряд ли может расцениваться как начало тотального кризиса системы. Все развитые страны мира в течение ХХ века неоднократно переживали подобные (и даже более глубокие) спады и кризисы (например, Великая депрессия в США, Западной Европе), что не являлось, однако, основанием для постановки под сомнение принципов экономического и общественно-политического устройства, но лишь толчком для совершенствования существующей системы.

Вызывает возражения и главная идея демо-реформистской концепции, что сформированная в стране общественно-политическая система есть продукт реализации марксистского социального проекта. Реальное советское общество имело мало общего с чертами того общества, которое предполагалось построить на основе коммунистического проекта (и который не мог быть реализован в принципе). В реальности, сформированная система была продуктом постепенного и мучительного развития, поиска, отбора и формирования реально работающих возможных форм организации общества в условиях, когда старые формы культуры и организации были уничтожены революцией и жизнь общества как бы началась "с чистого листа".

В этой связи трудно согласиться с тезисом, что это общество на протяжении всей своей истории держалось лишь на тотальном насилии и принуждении. Даже в период чудовищных репрессий 30-х годов система имела прочную социальную базу, пользовалась поддержкой у значительной части населения. Об этом свидетельствуют многочисленные факты: от поддержки правительства подавляющим большинством населения в годы Великой Отечественной войны и неподдельного энтузиазма части населения в период "великих строек", до равнодушия и враждебности большинства населения к участникам правозащитного движения в 70-е - начале 80-х годов.

Такое положение вещей было бы невозможным, если бы эта система не содержала в себе ряда черт, делавших ее достаточно привлекательной для значительной части, если не большинства населения. К таким чертам я бы отнес систему социальных гарантий, характерную для этого общества, возможность получения образования для большинства, высокую вертикальную мобильность населения (особенно до середины 50-х годов), невысокий, но стабильный и неуклонно растущий уровень жизни большинства населения.

Столь же сомнительные допущения лежат в основе представлений о западном обществе, как об образце для социальной реконструкции нашего общества.

Первое, что вызывает сомнения, - это прямо формулируемое или подсознательно присутствующее допущение, что существует некая единая для всех стран мира евроамериканская "магистральная линия развития", некий эталон общественного устройства, подходящий для всех стран на Западе и на Востоке. Особенно странно это звучит сегодня, когда, с одной стороны, ряд стран Востока демонстрирует разительно отличные от евроамериканских, и при этом весьма эффективные формы организации общества, а с другой - накопленный опыт модернизации стран третьего мира по западным образцам показывает всю бесперспективность и, даже, катастрофичность такого пути.

Далее, сомнительными выглядят представления о западной форме социальной и экономической организации общества как о чем-то едином. В действительности, формы экономической и социальной организации существенно варьируются в зависимости от особенностей национального характера, исторического опыта, традиций, религии. Управленческим консультантам хорошо известны, например, трудности, возникающее при попытке переноса организационных форм, например, из Англии в ФРГ.

Хотелось бы отметить и еще один момент: сторонники радикального внедрения западной модели организации общества игнорируют тот факт, что современная западная экономика и рынок не одно и то же. Формированию капитализма в Западной Европе предшествовало появление особого типа личности - носителя новой протестантской этики. Именно появление этого нового (этического по Веберу) типа личности на европейской сцене, ориентированного на личный аскетизм, деловую честность, обязательность, самореализацию в профессии, во многом обусловило преимущество европейского капитализма над традиционным азиатским рынком. Именно этот тип человека сделал возможным создание современных западных форм социальной и экономической организации и общества, сделал это общество процветающим. Традиционный же азиатский рынок, существующий в мире пять тысяч лет, который мы фактически моделируем в реформе, не ориентирован на производство, связан в основном с посреднической торговлей, не создает новой трудовой этики, не обеспечивает высокого стандарта жизни своим гражданам (экономика Бангладеш).

Вряд ли оправданна и трактовка западного рынка как системы, в противовес социалистической, освобождающей экономического субъекта от внешних ограничений. По мнению многих шведских и немецких (ФРГ) ученых, современный западный рынок тем и отличается от дикого рынка стран третьего мира, что предусматривает целый ряд правовых, этических и административных ограничений на свободу экономического субъекта, предусматривает важную роль государства в управлении экономикой.

Не следует забывать также, что в качестве ценностного ориентира проектируемой модели общества выдвигаются такие, как приоритет личности над обществом, ценность личной свободы, ориентация на бесконечное увеличение индивидуального потреблеыния. Именно этим сугубо западным ценностям придается статус общечеловеческих. При этом совершенно игнорируется факт, что большинство восточных стран, включая развитые, строят свою политическую и экономическую систему на противоположных принципах и ценностях. Сама социально-экономическая система в такимх развитых странах, как Япония, Корея и Сингапур лишь при большом воображении может быть причислена к рыночным и демократическим, в европейском понимании этих терминов. Что же касается России, то хотя ее менталитет это особая проблема, все же очевидно, что ее культура далеко не целиком лежит в плоскости ценностных и нормативных ориентиров западноевропейской культуры.

Методология демократов мало чем отличается от критикуемой ими большевистской методологии. Реализация "демократического" проекта как бы изначально закладывает кризис, поскольку ее условием является полное разрушение старой системы и строительство новой "с чистого листа".

По этой логике социально-политическая и экономическая системы общества могут быть сравнительно легко изменены в соответствии с тем или иным социальным проектом или образцом. Необходимо лишь, чтобы социальные ориентиры были четко заданы, условия реализации и ресурсы хорошо известны, а факторы, которые необходимо нейтрализовать, учтены. При этом, изменение системы с необходимостью требует революционной ломки старых структур, институтов, системы отношений, идеологии и тех форм культуры, которые препятствуют внедрению инновационного проекта.

Тотальный кризис, даже катастрофа старого общества есть поэтому неприятная, но неизбежная фаза в создании новой социально-политической и экономической системы. Необходимо освободить общество и личность от всех оков и ограничений старого мира, разрушить сложившиеся формы управления, государственного и социального контроля, освободиться от всех форм культуры, старой морали, препятствующих построению нового общества. На руинах предполагается создать (опять с чистого листа!) новые принципы организации общества.

При этом игнорируется тот факт, что социальные и экономические отношения (как сложившиеся на Западе, так и те, что сложились в нашей стране) не есть и не могут быть продуктом реализации какого-либо социального проекта. Они есть форма культуры, система социальных ориентиров, ограничений и образцов, которая, как и всякая культура, консервирует, делает стабильным и предсказуемым человеческое поведение.

Как и всякая культура, она есть результат длительной эволюции, селекции и институционализации возможных форм организации деятельности в строго определенных условиях на базе уже созданных ранее образцов. При этом, с одной стороны, не может быть узаконен и положен в основу государственного устройства принцип или образец, не прижившийся к культуре. С другой стороны, уничтожение старых образцов и отношений в условиях отсутствия новых, ведет к отбрасыванию общества на ранние стадии развития, заставляет в той или иной форме проходить уже ранее пройденный обществом путь.

Серьезное сомнение вызывает распространенная сегодня точка зрения, что решение экономических проблем на основе создания "прогрессивных" экономических отношений предопределило бы решение проблем в социальной, политической, национальной, культурной и других сферах.

При всей значимости этой сферы для жизни общества, позволю себе высказать прямо противоположную точку зрения: успешное решение экономических проблем, успешная попытка реализации любой экономической стратегии возможны лишь при существовании социума, выступающего одновременно субъектом реализации этой программы и объектом социально-экономических преобразований.

Это налагает существенное ограничение на скорость и содержание реализуемых социально-экономических стратегий. Содержание их обязательно должно соответствовать способности и готовности общности к социально-экономическим преобразованиям, скорость изменений должна быть таковой, чтобы обеспечивать сохранение и интеграцию социальной целостности. Таким образом, именно сохранение целостности государства и нации есть условие экономических преобразований, а не наоборот.

Здоровая экономика в США не помешала межрасовым столкновениям в 60-е годы, не сняла проблему терроризма в ФРГ в 70-е годы, не решила проблему Ольстера в Великобритании. И наоборот, лишь обеспечение интеграции социума самыми различными методами (включая и средства оккупационных армий) позволили ФРГ и Японии осуществить экономическое чудо, позволили дважды преодолеть разруху в нашей стране.

Революции как локомотивы регресса

Сама идея построения общества по некоему универсальному образцу или проекту, опробованному в иной реальности, абсурдна уже потому, что игнорирует национальную и социокультурную специфику общества и личности, к которым апеллирует. В многочисленных социально-инновационных проектах человек с его социокультурной спецификой либо вообще отсутствует как фактор, который надо учитывать, либо рассматривается как производная от изменившихся социальных условий, а чаще - как досадное препятствие на пути прогрессивных преобразований.

В революционных проектах переустройства общества, как правило, игнорируется проблема последствий радикальных преобразований для нормальной жизни и социальной целостности общества. Речь идет о разрушении тех средств контроля и регуляции поведения людей, которые в совокупности своей и образуют систему социальной и экономической организации общества. Разрушение этой системы ставит под угрозу саму основу социальности - то, что в западной традиции со времен Гоббса именуется социальным порядком, а в терминологии Парсонса - обеспечением социальной интеграции общества. Результатом этого всегда является распад общества и государства или обращение к крайнему средству их сохранения - насилию.

Процесс подобного разрушения мы уже наблюдали при распаде Союза. Его же мы наблюдаем сегодня, при распаде Российской Федерации.

Наряду с разрушением внешних средств регуляции поведения, важным фактором, способствующим распаду общества и государства, является разрушение сложившихся норм, ценностей и традиций. Создается ценностно-нормативный вакуум. Как результат исчезает не только основа для обеспечения социально приемлемого поведения человека в обществе, не только мотивы к общественно-полезной деятельности, не только внутренний механизм социальной регуляции поведения личности, но и основа для самоидентификации и духовного единства общества.

И поскольку созданный нормативно-ценностный вакуум не может быть быстро восполнен декларируемыми ценностями и еще не созданными нормами, единственным способом сохранения хотя бы осколков общности выступает идентификация населения по национальному признаку. Этот процесс наглядно виден на примере нашей страны.

Радикальная революционная ломка социальных механизмов и структур вовсе не является, как принято думать в определенной среде, условием динамичного развития общества. Подобный взгляд на социальный мир связан с марксистским учением о социальных революциях как локомотивах истории. Не ставя под сомнение принципиальную возможность движения страны в сторону рыночной экономики и создания правового демократического государства как вектора, отдаленной цели развития (если вообще можно говорить о цели развития общества), я не могу согласиться, что достижение этой цели возможно (и оправданно) в ближайшей перспективе.

Ведь история не знает ни одного примера, когда революция не отбросила бы страну на несколько десятилетий назад, не ввергла бы ее в экономический и политический хаос, который преодолевался потом десятилетиями. С другой стороны, трудно найти страну, в которой были бы реализованы те принципы, которые выдвигались ее лидерами в ходе революции. Созданный реально в результате революционных преобразований новый социальный порядок всегда разительно отличался от того, во имя которого осуществлялись революционные преобразования.

Характерно, кстати, что наивысшего расцвета в экономике достигли именно те из стран Запада (прежде всего протестантские), которым вовсе удалось избежать революционных потрясений. С этой точки зрения идея радикального революционного скачка (независимо от того, под какими знаменами и лозунгами делалась революция), столь притягательная для нашего сознания, есть, по-видимому, продукт социальной незрелости общества и господства в нем мифологических представлений о природе его собственного развития.

Представляется бесперспективной сама идея смены большевистской социальной утопии, направленной на радикальное переустройство общества, на не менее разрушительную рыночно-демократическую. Вообще радикальная перестройка общества по любому инновационному проекту представляется рецидивом, казалось бы, давно преодоленного рационалистического взгляда на общество, характерного для ХVIII-ХIХ веков.

Альтернатива: социальная экология

Думаю, что сейчас самое время пересмотреть наши взгляды на развитие общества, избавиться от большевизма не по форме, а по существу. Необходимо признать наконец, что общество не машина, а сложный, малоизученный социальный организм, развивающийся по своим законам. Оно не может переносить социальные эксперименты и глобальные инновации без трагических и серьезных последствий. Нужно отказаться от инновационного стратегического взгляда на развитие общества и опираться на новые, экологические подходы к его развитию.

Главный вопрос нынешней дискуссии о стратегиях развития общества должен быть переформулирован: не "куда развиваться?" а "как развиваться?". При этом социальные изменения должны быть дозированными, должны строиться так, чтобы использовались уже созданные в культуре образцы и выращивались новые. Темпы, логика и масштабы изменений должны обеспечивать целостность общества как субъекта и объекта развития одновременно, преемственность, культуру, национальную самоидентификацию населения, обратимость изменений, с тем, чтобы, в случае ошибок (которые неизбежны), была возможность вернуться к отработанным образцам.

Единственным критерием оправданности изменения должен быть ответ на вопрос: обеспечивает ли данное конкретное изменение наилучшие по сравнению с предыдущей стадией условия социального самовоспроизводства нации.

Для меня несомненно, что критериям этим ни в коей мере не отвечает рыночно-демократическая стратегия, лежащая в основе курса проводимого нынешним российским правительством. Этот курс не только не способствует выводу страны из кризиса, но и объективно ставит страну на грань национального самоуничтожения.


В начало страницы
© Печатное издание - "Век ХХ и мир", 1992, #6. © Электронная публикация - Русский Журнал, 1998


Век ХХ и мир, 1992, #6
На стрежне.
http://old.russ.ru/antolog/vek/1992/6/sherb.htm