РЕДАКЦИОННОЕ
ОТ РЕДАКТОРА
У вас в руках возобновленный "Век ХХ и мир" - журнал, получивший некоторую известность в 1987-92 гг. и затем прервавшийся "по независящим". ВЕК ХХ был русским журналом, выходившим в СССР, и кончился вместе со своей страной, проговорив с читателями напоследок еще полгода. (В конце 1993-го редакция выпустила экстренный номер, посвященный сентябрьско-октябрьскому перевороту в России. Но только нынешний и следующие за ним номера соответветствуют тому виду издания, которое мы намерены впредь без каких-либо перерывов, ежемесячно предлагать читателю.)
Продолжающиеся издания ничего не объясняют, даже если под той же обложкой несколько раз сменят дух - вспомним хоть журнал "Огонек", при Коротиче образцовый ельцинарий, затем украдкой свернувший к пенатам и ларам русского журнала для семейного чтения, отстав от радикального стада. Зато от возобновленного потребуют объяснений: зачем? и - не довольно ль?
Журналы возобновляются двумя путями. Освоенный состоит в мародерском обобрании имени и титулов покойника, не пережившего иных передряг. Так изумляет публику какой-нибудь "Русский инвалид", "Сын Отечества" или "Утро России" - на манер новодельного казака, позвякивающего на людях поддельным георгием.
Второй путь проблематичен. Он связан с вступлением в наследство, заключенное чуть не в сплошных долгах. Плата по счетам и есть, собственно говоря, признак традиции; портфель новой редакции "Века ХХ" набит долговыми расписками.
Наш журнал традиционно двулик. С 1987 года, когда под кожей одноименного бюллетеня Советского комитета защиты мира зашевелился совершенно иной "Век ХХ и мир", он, единственный в те годы, хотел и умел быть органом гласности - и органом критики либеральных мифов.
Если хвастаться, мы имели бы чем.
Журнал начался в 1987 серией предупреждений - все они, к несчастью, сбылись. Мы предрекали общество без памяти - и памятников, общество трусов, вымещающее на периферию конфликты и тайные страхи вместо того, чтобы осознать их природу, народ, страшащийся крови - и так, сослепу пятясь в будущее, обреченный на кровь. Мы, видимо тщетно, но первыми провели пунктир "антисталинизм - идиотизм"; этим путем вскоре шумно проследовали миллионы (под лозунгом "Сталин - враг народа!"). Мы видели, как эта публика снаряжала журналистскую чернь штакетинами разбитой русской речи.Теперь он заброшен, шлях великих открытий гласности - тут не ходят, на вытоптанном ничего не растет.
Мы живем в табуированном пространстве, где - пока без прямых репрессий, но уже с намеками на их возможность - исключен разговор о чем-либо важном для понимания происходящего. Сегодня уже хорошо различима колоссальная роль, которую играло в процессах этих лет забвение прошлого. Забвение? нет - испепеление, изничтожение его реальности, приведение ее к нулю.
Группы сменяются у власти без дискуссии и анализа - никто не ведает, откуда они берутся, куда ушли и как дрейфуют их принципы. Наподобие зомби, советскому интеллектуалу всякий раз проще сменить личину и обернуться в чуждое себе существо, чем отследить самого себя, исследуя логику своих превращений. (Интеллигент наш, как обычно, халтурит.) Так отьявленные пацифисты, пораженцы и "демократические гандисты" перекинулись на наших глазах в поборников кнута и порядка. Даже о гуннах западный их современник знал больше, чем о происхождении идей и биографий группы "московских демократов", которые взломали сложный цветущий мир послевоенной Европы...
Отсюда второй пароль ВЕКА ХХ - р е а л ь н о с т ь, скверна она, постыдна или страшна: у фактов есть преобладающая сила, возобновляющая ум и отнюдь не чуждая морали. Нам традиционно любопытна фактическая сторона дела. Так было, так будет впредь.
Начать разговор во многом препятствует глубокое взаимное отчуждение взрослых людей, тех, кто был втянут в сделки последнего десятилетия. Мы узнали о каждом такие вещи, после которых проще не иметь дела друг с другом. Да и жизнь теперь вольней, она позволяет не тесниться, не лапать кого не надо ("...за руки, друзья!"), а разойтись на приличное расстояние.
Тут своего рода месть. Люди, которые сообща проворонили свое государство, не представляют друг для друга заметного интереса ни в качестве читателей, ни в качестве авторов. Чукча-подписчик эпохи Перестройки превратился в чукчу-писателя и чукчу-политика эпохи Президентства - и вот, журналист пишет для журналиста, оглядываясь на патрона-политика. Такое положение неблагоприятно для камерной журналистики, зато содействует процветанию кружковой. Свойством времени является вырождение и исчезновение сообществ, на воссоединение с которыми мог бы претендовать автор, выводя "мы". Так ли уж интересно русскому читателю, о чем гудит московская псарня?
Привыкнув к идиосинкразии, мы с ее помощью возобновляем и навык ненависти. Привычка к ненависти и сомнительный "гражданский мир" составляют современную пару. Но конфликт и без того неумолимо сдвигается в непарламентскую сторону; "лишь бы не было войны" - присказка генерала Грачева.
Это последнее состояние отражает все более глубокую двойственность нашего положения. Выпускающие журнал безусловно принадлежат к сложившейся в последние три года "корпорации сильных" и, подобно каждому, кто увлечен своим делом, заинтересованы в сохранении status quo. Относительная укрытость обитателя Центра России от стихии убийств, поджаривающей страну с юга, сохраняет ценность для нас, как для каждого.
Но платой за эфемерную безопасность оказываются фундаментальные структуры общества и государственные институты: их нет, и они не складываются. В хозяйстве, политике и культуре царит бивуак, со всеми нравами бивуака; главный шатер разбит в Кремле, он полон врачей, охранников и экспертов. Если там кто-то еще? Этот вопрос с каждым днем все менее актуален.
Пресса в течение 1993 года полностью ушла из культурного контекста, став частью военно-политического механизма управления речевым сознанием и поведением. Все видели, как в последнем бою в верховьях московской власти действовала пресса. Соединение административных манипуляций и прикормок с персональной агрессией недоучек вывело на поверхность неслыханное за все десять лет ( примерно, с контрпропагандистской волны вокруг сбитого "Боинга" 1983 года) отравление массового сознания.
Государство платит СМИ только за это, а с подписчика больше нечего взять, и он оставлен беззвучно шамкать наедине с телевизором, вторя вслед массовику-невидимке: газетный ящик сорван шпаной? это, право, не беда..!
Нельзя сделать ни шагу в слове, не отклоняя словаря и слога современной дискуссии. Нельзя не советовать людям, ум которых еще имеет резервы сопротивляемости - например, молодым людям и старикам - отстранения от всего контекста политики и управления. Но "Век ХХ и мир" не являлся оппозиционным журналом и впредь им не станет. Оппозиция - противосила в пределах заданных правил игры, на той же доске; а мы не играем по этим правилам.
Мы только жители этой затянувшейся пустоты. Мы ее свидетели, и надолго. Российский остаток СССР - захватывающий дух лабиринт. Великое разнообразие открытых пространств. Доступность источников, книг, индивидуальных возможностей.
Всего этого довольно бы для хозяйства и для культуры. В сущности, сегодня нам не до тонкостей, во всяком случае - не до заемных тонкостей. На российских землях все еще не оборудовано государство - оперативная, предельно доступная человеку, полевая система скорой помощи - судья, шериф, учитель и врач; для некоторых священник. (Из всего этого есть только воин, но он до того не хочет воевать, что остается загадочным, сумеет ли он воевать вообще?)
Кто же таков гражданин государства, создание которого все откладывается? Каковы его потребности - и каков рисунок этих его потребностей? Каков стиль его выживания, и что он при эом еще хочет думать и говорить?
Мы начинаем этот журнал, как и шесть лет назад - наощупь, без твердой уверенности, выйдет ли то, что нужно. Мы обязаны найти имя злу, которое зазвали в свой мир и с удобствами поселили тут.
Чтобы бездарные люди в момент мирового переустройства вдруг легко овладели властью, должно было случиться на редкость бездарное состояние нации, то есть любого из нас. То же, что они этой властью злоупотребили - простой оргвывод из удобного случая. Воцарилась безобразная пустота, в которую намертво вцепился раздувшийся пустой человечек. Политики со временем отстранят человечка от власти, но пересечение пустынь уже не дело политиков. Это долгая, это наша работа.
Положение страны, во всех отношениях тяжкое, невыносимо духовно. Мы будем уводить от слов нашего поколения, от людей нашего поколения, от законов и запретов, выдуманных нашим поколением. Нам надо пережить время, в течение которого племя разрушителей сойдет со сцены, и притом надо остаться людьми.
...Журналист Парижской Коммуны Анри Рошфор, сосланный в Новую Каледонию каторжанин, нашел в местной библиотеке книгу, подсказавшую ему идею и план побега. Нашел бы Рошфор подсказку в желчи оппозиционных изданий? Едва ль. То были, кажется, графики приливов в Новой Каледонии, или статья о повадках местных акул... Знание о реальности подстрекает неповрежденный ум к поступкам. Реальность, пусть ужасная, сохранит вам шанс, спрятанный господином.
И мы будем счастливы, когда любой из вас однажды наткнется в ВЕКЕ ХХ на то, от чего прямо зависит его жизнь и свобода. Господа победители всегда что-нибудь, да упускают из виду. Имейте это в виду.
Глеб Павловский
