НЕКТО
Б.Равдин
Послесловие публикатора
В какой степени заслуживают внимания и доверия помещенные ниже дневниковые записи? Принадлежат они Николаю Семеновичу Попову (1895-1938?), посвящены В.И.Ульянову (Ленину), хранятся в б. ЦПА ИМЛ.
27 июля 1923 г. Н.С.Попов, молодой врач, происхождением из донских казаков (станица Когальницкая, область Войска Донского; отец священник), когда-то эсер, потом коммунист, участник Гражданской войны (комиссар поезда "Красный казак"), был представлен В.И.Ленину и до 21 января 1924 г. в очередь с двумя напарниками исполнял в Горках обязанности дежурного санитара при больном, полупарализованном, лишенном речи, письма, едва владевшего чтением, временами теряющем ясность рассудка, но все еще носящем имя - В.И.Ленин.
В эти последние полгода жизни Ленина находились рядом, ухаживали за ним, лицезрели его явно или скрытно много людей (за сто) - родные, врачи, медсестры, санитары, прислуга, охрана, гости в усадьбе, обитатели Кремля, где Председатель СНК неожиданно появился почти накануне 6-й годовщины Октября. Увидеть его, пусть даже не на броневике, а в инвалидной коляске - и умолчать! Почти каждый из дальнего и ближнего окружения оставил воспоминания об этих днях, разве что иных обязали к молчанию, иные не успели, не решались или не знали, как рассказать обо всем вслух.
Постоянно общались с Лениным в эти месяцы всего шесть человек - жена, сестра, начальник охраны, три санитара. Медсестер-женщин, унижавших его своими услугами, присутствием, он вывел из дома в июле-августе, едва справившись после серии мартовских и апрельских ударов. Почти тогда же участи медсестер подверглось большинство врачей, в первую очередь невропатологи и "врачи-большевики". Когда-то высоко ценимого им О.Ферстера Ленин перестал принимать с конца июля, согласившись, впрочем, перед отъездом профессора в начале сентября домой, в Германию, попрощаться с ним. Невропатолог и психиатр В.П.Осипов, автор наиболее пространных рассказов о Ленине в болезни, опасаясь вызвать раздражение и гнев пациента, не показывался ему на глаза с 19 октября. Отрицательной реакции не было у Ленина только на появление хирурга В.Н.Розанова, приезжавшего осенью в Горки налаживать ортопедическую обувь, и терапевта Ф.А.Гетье, который посещал его раза два в месяц. С этими двумя представителями медицинского мира Ленин был знаком давно, еще до "первого звонка" 1922 г. Но и для них он не делал исключения - осмотру не давался. Максимум, на что соглашался, - показать язык. (И слухи об этом языке бродили по Москве и шли дальше, подобно петербургским рассказам о носе майора Ковалева.) Так что воспоминания врачей, в основном, покоятся на материале зимы-лета 1923 г. и дальнейших наблюдениях за больным с безопасного расстояния или из укромного места.
Ленин (а еще в большей степени Сталин) в болезни предпочитал пользоваться услугами младшего медперсонала, как бы снисходя, но отказывался подчиняться требованиям и рекомендациям равных себе, профессоров медицины. Более того, иногда он испытывал к санитарам настолько явное расположение, оказывал им такие знаки внимания и благодарности, что санитары или шифровали соответствующие эпизоды в своих поденных записках, или вместо слов "расцеловались", "поцеловал мне руку" оставляли в тексте многоточие. (А ведь когда-то поцелуи доставались и врачам.) Для санитаров постоянное пребывание вблизи Ленина так и не стало заурядным бытом (хотя симптомы эмоциональной усталости уже намечались), и они изо дня в день отмечали в своих дневниках - никто не принуждал их к этому занятию - чуть ли не каждое его движение. К сожалению, обнаружена только часть дневников.
Не сохранился в полном объеме и оригинал "Истории болезни", во всяком случае, в ЦПА отложились лишь незначительные фрагменты "исходника". Машинописная копия "Истории болезни" составляет более 400 страниц, из которых последнему полугоду уделено всего 30 страниц - для профессора В.П.Осипова, который вел ее с начала июля, главным в Ленине была его болезнь (в общем - заурядная), а не он сам.
П.П.Пакалн, начальник охраны, воспоминаний не оставил, лишь ежедневно составлял рапорта (известна часть их) о самочувствии и настроении поднадзорного.
Первые интервью врачей появились в печати сразу после смерти Ленина, а 28 января Комиссия ЦИК по организации похорон (Комиссия по увековечению памяти) В.И.Ленина рассмотрела вопрос "Об издании дневника болезни В.И." и постановила "обратиться в Политбюро с просьбой сорганизовать быстрее правильную и всестороннюю информацию о жизни - до последнего момента - Ильича, об истории его болезни до 21-го января и, в особенности, о последних месяцах его жизни". 29 января Пленум ЦК РКП(б) одобрил "инициативу" ЦИК (в действительности, полагаем, Политбюро). Всем врачам было предложено в короткий срок представить в Комиссию воспоминания.
3-м февраля 1924 г. датируются "Последние полгода жизни Владимира Ильича", созданные Н.К.Крупской. Маловероятно, чтобы вдова ощущала острую внутреннюю потребность еще раз пережить на письме этот тяжелейший для нее год. Оперативность появления ее воспоминаний, скорее всего, можно объяснить иным: ее обеспокоенностью тенденцией, проявившейся в интервью врачей и официальном сообщении о болезни и смерти Ленина - свести почти всю его жизнь в болезни, в том числе и в последние полгода к стремлению восстановить утраченные способности, к существенным достижениям в ходьбе и незначительным достижениям в интеллектуальной сфере. Еще в большей степени ее должно было испугать намерение Комиссии издать "Историю болезни", пусть даже в извлечениях. Крупская, по-видимому, потому спешила со своим текстом, что намеревалась им задать тон, установку будущим мемуаристам; быть может, даже надеялась убедить Политбюро отказаться от издания "труда", посвященного исключительно болезни. Вообще, к воспоминаниям о Ленине в последний год жизни Крупская относилась настороженно и болезненно.
Ее воспоминания не прошли, были остановлены. Какие претензии могли быть предъявлены к ним? Нельзя было публиковать столь авторитетное свидетельство предсмертного внимания Ленина к Троцкому и его работам. Заявление об интересе Ленина к партдискуссии могло вернуть партийные массы к вопросу об отношении вождя партии к ее участникам, и прежний стандартный ответ - Владимир Ильич выступал за единство партии - не всех смог бы удовлетворить. Крупская продемонстрировала, на конкретных примерах, что возможности Ленина в болезни были не столь уж мизерны, что он по-прежнему проявлял интерес к людям и событиям - а большинство членов Политбюро отнюдь не были заинтересованы в подобной демонстрации. Сталин (и не только он) был заинтересован в ином - убедить партию, что некоторые последние требования и рекомендации Ленина зимы 1922/1923 гг. уже тогда носили болезненный характер, что в горкинский период Ленин не только не мог принимать участия в делах, но еще и намеренно устранился от любой попытки воздействия на политическую жизнь в стране. Крупская рассказала, как Ленин добился поездки в Москву - а поездку эту, ее цель можно было трактовать сколь угодно широко. Политбюро, видимо, опасаясь, что трактовка может зайти слишком далеко, скрыло на время факт поездки, а впоследствии предложило свое объяснение - мол, прощаться с Москвой, с Кремлем ездил.
Воспоминания Крупской впервые были частично обнародованы в конце 1960-х, полностью - еще через 20 лет. Но и "История болезни" не была издана, заказанные врачам воспоминания тоже не были собраны в книгу, а были (не все) в том или ином виде распубликованы в газетах и журналах, доведены устно до сведения партии еще накануне ХШ съезда РКП(б) (май 1924), на котором его делегаты узнали о недоверии, выраженном Лениным почти всему составу Политбюро.
Дело не в том, что воспоминаниями некоторых врачей пытались оказать воздействие (может быть, и оказали в какой-то мере) на делегатов съезда по возникшему вдруг вопросу о доверии Сталину и другим лицам; даже не в том, что тот или иной мемуарист был как-то сориентирован в соответствии с "текущим моментом"; а в том, что заказ (и заказчик) в значительной степени осуществил подбор материала и его трактовку, сформировал жанровые и поэтические особенности воспоминаний. Вырваться из навязанных условий удалось далеко не всем представившим воспоминания и не во всем.
Картине профессоров попыталась противопоставить свой взгляд М.И.Ульянова. Опираясь на собранные Комиссией материалы и другие источники, она предприняла в начале 30-з гг. обширную работу о здоровье брата, довела ее до 1923 г. и остановилась на столкновении между Лениным и Сталиным. Отметим еще, что взаимоотношения между братом и сестрой в известные месяцы были далеко не безоблачными. Назойливое внимание Ульяновой, ее заботу о нем, выражавшуюся и в разного рода ограничениях, и в навязывании окружения (те же медсестры и врачи) Ленин воспринимал как насилие и часто мстил оставшимися в его распоряжении средствами - третировал, выговаривал, грозил кулаком, гнал. Соблюдение режима - постоянный предмет столкновений между женой и сестрой больного. Не только Политбюро боролось за "своего" Ленина, но и его родные, доходя до истерик, жалоб в ЦКК, обрывания занавесок.
Н.С.Попов не предназначал свои записи-воспоминания для печати ил "служебного пользования", не был ограничен выраженными установками, разве что образ Ленина - вождя революции - в какой-то степени довлел над ним, навязывая устойчивые эпитеты, но найденная им стилистика, виденное в Горках, профессия удерживали его (хотя и не всегда) от шаблона. "Бухаринские" страницы записок, кажется, тоже свидетельствуют о его способности уберечься от трюизмов. Да ведь и не взял он себе отчество "Ильич", как один из его коллег-санитаров; не слег много лет спустя в том же параличе, подобно другому своему напарнику. Разве что специализацию поменял - занялся невропатологией.
Был ли у Н.С.Попова к началу 1925 г. опыт воспоминаний о Ленине? Возможно. У медсестер запросили мемуар, но санитары почему-то не представлены официальными воспоминаниями в материалах Комиссии, хранящихся в ЦПА. Конечно, хотелось бы сопоставить дневник 1925 г. с полным корпусом поденных записок Попова за время его пребывания в Горках при Ленине, но там же, в ЦПА, они обрываются на начале октября и нескольких более поздних фрагментах. Когда-то существовал еще и личный дневник Попова за 1923 г. Возможно, сохранилась его запись на радио в 1936 г.
Листки из дневника не могли появиться в советской печати. И даже не столько потому, что шли иногда вразрез с принятой подачей материала, сколько потому, что при всей влюбленности автора в своего героя в записках оказались нарушены некоторые основные жанровые принципы воспоминаний о Ленине, а они к началу 1925 г. были уже почти сформированы и канонизированы. Не та дистанция, интонация не та. Не случайно при попытке использовать воспоминания Попова в другой системе они разрушаются, демонстрируя свою несовместимость с привычной нормой.
Не преувеличил ли Попов возможности Ленина в постигшей его катастрофе? В записках найдем скрытую полемику с врачами-"минималистами", но санитар знал своего больного лучше большинства профессоров, для которых служил постоянным источником информации, был ценим ими. О.Ферстер даже включил его имя в список врачей Ленина. Внешняя сторона событий, отмеченных Поповым, подтверждается источниками, а к тщательным исследованиям в Горках никто не допускался. Да они были и не нужны. Когда осенью, столкнувшись с явными доказательствами восстания Ленина с одра смерти, врачи стали убеждать родных в том, что выздоровление, пусть частичное, не исключено, - в этом не было лжи во спасение, а была готовность поверить в то, что законы жизни и смерти не про Ленина писаны, что он пребывает по другим, им лично или для него лично созданным правилам. Все же оказалось, по обычным - закономерным и случайным (но все равно закономерным).
Итак, год спустя - та же машина, та же дорога, тот же шофер. Дом, на балконе знакомое лицо. Санитар садится за стол в "дежурке" и приступает к привычным обязанностям, точнее - части обязанностей: записям событий, достижений и неудач В.И. за такое-то время. Метод знакомый - описательный, с редкими вкраплениями обобщений, итогов и парой страниц, заимствованных у траурно-юбилейной речи (хочется заменить эту пару периодов отточиями - и даже приличное объяснение выкидке найти можно - но удержимся). "Фу-ты", - до чего жив покойный и все связанное с ним, - "черт возьми!". Но о ночных видениях в доме упоминаний нет. И все-то дни в Горках 1925 г. бывший-настоящий санитар жил в сегодняшнем прошлом, то приближаясь к хозяину Большого дома, то отталкиваясь от него.
Фу-ты!
А что же герой лиро-эпического повествования Н.С.Попова? Мы узнаем его? Похоже, он все тот же. Распада личности не наблюсти. Отброшенный при помощи болезни почти во младенчестве, даже в эмбрион, он освоил оставленными ему в распоряжение инстинктами, чувствами, основами личности мир, испытал в Горках положенную ему тюрьму и ссылку, пользуясь своим состоянием и положением, ультимативно навязал окружающим свою волю, расстался с прежними союзниками по борьбе с болезнью, создал в Горках свою коалицию, "ушел туда, куда Вы не хотели, чтобы я уходил (только зубы на сей раз не пришлось подвязывать - изображать больного, скорее, наоборот) и без единого выстрела захватил 18 октября 1923 г. Кремль. Но что ему делать там, в обезлюдевшем при его появлении Смольном-Зимнем-Кремле? Не оставаться же наедине с собой? То ли боялся он себя, то ли был себе скучноват, ясен, нелюбопытен. Назад, в Горки, где есть хотя бы подобие привычного и необходимого ему людского фона. Вон охранник, видать, пролетарий, вон сенная девушка - деревенских кровей, а тут рабочий из крестьян ... Врач - буржуазная интеллигенция, прослойка... Да... что-то не сработала в Москве мина, снаряженная уже почти год назад... в чем же просчет?.. Какая мина?..
Пусть не проводилось в Горках частных исследований, пусть не давался Ленин врачам, пытавшимся выявить уровень его возможностей в болезни, но наглядный лабораторный опыт параллельной жизни, тождественной - по сути - основной был успешно произведен в условиях Горок. Прием обнажен. Остается только обратить на этот опыт внимание и поблагодарить тех, кто фиксировал его ход.
Н.С.Попов сохранил отношения с Ульяновыми и Бухариным, работал в Клинике нервных болезней и Московском институте мозга, стажировался в Берлине у О.Фохта, который занимался изучением особенностей строения мозга Ленина; подкладывал, говорят, Фохту на лекциях белую мышь вместо мела, играл на рояле, носил тяготившее его светлое габардиновое пальто, был арестован в 1938 г. и осужден на 10 лет без права переписки. В давней реабилитационной справке Н.С.Попова указана дата смерти - 1943, но вероятнее - 1938.
Воспоминания хранятся в РЦХИДНИ, ф. 16, оп. 3, ед. хр. 35, лл. 71-102.
Публикация и примечания А.Ханютина и Б.Равдина. Послесловие Б.Равдина.
