"Уважаемая редакция..."
МУТИТ! Сергей Коржанов г. Новосибирск
МАМА Абрам Блох г. Москва
ИСТЕРИКА Борис Иоселевич г. Львов, Украина
В СУМЕРКАХ Александр Еременко г. Луганск, Украина
ВЕЧНЫЙ ОКТЯБРЬ Елена Иваницкая г. Москва
МУТИТ!
Пишет вам "историк в отставке", школьный учитель. Досуга сейчас много - и вот мысли, обыкновенные... Может, и зря, а хотелось бы поделиться.
В который уж раз Россия переживает Смуту; и Смута русская для всего мира теперь, как чума. Интересно забежать вперед и подумать: век двадцатый кончается, и как эти наши "восьмидесятые - девяностые" глянутся оттуда, издалека?
Мое поколение помнит и такое: "Коснувшись ошибок Ивана Грозного, Иосиф Виссарионович отметил, что одна из его ошибок состояла в том, что он не сумел ликвидировать 5 оставшихся крупных феодальных семейств, не довел до конца борьбу с феодалами, - если бы он это сделал, то на Руси не было бы смутного времени..."
Вот у меня и начали складываться доски российской судьбы, "российской смуты".
1547 год... 16-летний Иван IV, великий князь Московский и всея Руси был увенчан титулом царя. Тут же началась "предсмута" - жуткая цепь восстаний в Москве, Пскове, Устюге Великом, Гороховце, Опочке. Дальше - новое правительство (Курбский назовет его Избранной Радой) с Адашевым и попом Сильвестром, "правительство компромисса", добившееся выборности местных властей и судебной реформы.
Введен был институт "судных мужей" - присяжных заседателей; впервые появились протоколы судебных заседаний, - да еще в двух экземплярах, один из которых оставался у выборных присяжных ("спору для"). Ни Петру, ни Екатерине ничего подобного в судебной системе в течение трех последующих столетий сделать не удалось. Тогдашняя судебная реформа 1550-х - мост разве что к судебной реформе Александра II. Получается, те реформы, по сути своей, были изначально связаны с идеей ограничения царской власти "мудрым советом", то есть формой представительства.
Но Ивана IV всю жизнь преследовал кошмар парламентаризма. "И мы чаяли того, - язвил он в адрес Елизаветы Английской, - что ты на своем государстве государыня и сама владеешь и своей государской чести смотришь, и своему государству прибытка... Ажно у тебя мимо тебя люди владеют, и не только люди, но мужики торговые, и о наших государских головах, и о честех, и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков. А ты пребываешь в своем девическом чину, как есть пошлая девица..."
Что случилось дальше, и по какому пути пошла русская история - все худо-бедно помнят. Навязчивые параллели с ежовщиной опускаю. Но ситуация исторической "развилки" для меня интересна чрезвычайно.
Трагедия и еще загадка России - в противостоянии реформы и контрреформы и в тесном смешении и наложении контрреформаторов и реформаторов, в каком-то дьявольском инобытии. Маятник русской жизни движется между деспотизмом и анархией, опричниной и смутой.
Помните Ключевского: "Из потрясения, пережитого в Смутное время, люди Московского государства вынесли обильный запас новых политических понятий, с которыми не были знакомы их отцы. Это печальная выгода тревожных времен: они отнимают у людей спокойствие и довольство и взамен того дают опыты и идеи. <...> Это и есть начало политического размышления".
Остается добавить, что размышление, и только оно - единственно спасительное состояние в российской качке. В слове "смута" отчетливо проглядывает чисто русский смысл: в веренице наших дней, в мути событий накопилась и бьет через край отработанная блевотина. Блевотина как русская историческая неизбежность.
Простите за внеэстетический конец.
Сергей Коржанов
г. Новосибирск
МАМА
Полвека, как не стало мамы. Брюшняк в две недели сожрал ее в казахстанской эвакуации. Ослабленный недоеданием, полупещерным бытом, гложущим беспокойством за старшего сына - бойца Красной Армии, организм не пересилил болезни. Младшего, то есть меня, она успела дорастить до пятнадцати лет.
Мама была глубоко верующей иудейкой. Детские впечатления сохранили в памяти медленно оплывающие трубы свечей в высоких узорчатых подсвечниках на вечернем пятничном столе, синеватые блики керосиновой лампы между оконных рам в Судный день, праздничную посуду, перед Пасхой перекочевывавшую с антресолей на стол...
И в таком доме я рос русским человеком - если, конечно, понятие нации рассматривать как общность культуры, а не крови или анкетных данных. Я рос, не зная родного языка родителей, не зная и не понимая их молитв, приобретая в окружающей среде атеистическое мировоззрение, чему дома не препятствовали. Не по слабости - мама была волевой, в буднях даже деспотичной женщиной, - а по житейской мудрости, в которой, возможно, сама не отдавала себе отчета. Понимая инстинктом матери, что ее плоти так будет легче в обществе, где она произвела сына на свет.
Только сейчас, на полувековой дистанции, понимаю, сколь деликатна и терпима она была при всей ее внешней шумливости и неуступчивости в житейских пустяках. В преддверии моего тринадцатилетия, которое иудейской религией считается временем наступления совершеннолетия и для мальчиков сопровождается первым ритуальным торжеством в синагоге, она попросила свершить этот обряд. Даже пообещала, коль исполню просьбу, подарить ручные часики - мечту предвоенного ребенка. Но, услышав в ответ гордое пионерское "нет", больше к этому не возвращалась.
Веруя в грозного Бога Яхве и не веря в истинность пришествия на Землю его Сына, она, когда перед варварским уничтожением посвященного Сыну храма Христа Спасителя власти на несколько дней открыли обреченное сооружение для экскурсионных посещений, сводила меня туда. Память четырехлетнего ребенка сохранила ее слова: "Смотри, запоминай. Скоро этого не будет..." В своей вере она уважала и совесть иноверца, сопереживала ей.
Владимир Максимов в одном из интервью вспомнил о вопросе, заданном в свое время основателю русской эмиграции; спросившему, чего бы он пожелал евреям, Герцен ответил: "Я бы хотел, чтобы они были как все".
Что ж, я, русский сын еврейских родителей, могу отрапортовать глубокоуважаемому Александру Ивановичу, что его пожелание выполнено. Отрапортовать с чистой душой, не испытывая ни грана сомнений в своей возможности с успехом выдержать любой мыслимый экзамен на цивилизованную русскость. В одну со мной шеренгу могли бы встать 80-90%
современников-сопунктников. Говорящих и думающих на том же языке, потребляющих ту же пищу, празднующих те же праздники и справляющих те же поминки, что и остальные их сограждане.
Ну и что?..
Расскажу об одной были...
Дочь давних друзей родителей, Бетти Григорьевна Воловник (имя, отчество и фамилия, как видим, вполне славяноподобны) родилась в ноябре 1925 г. Простым арифметическим сложением нетрудно установить, что паспорт ей надлежало получать, когда нацистские армии вышли на ближние подступы к Москве. По тем или, может, другим причинам записалась она русской. Где-то в 70-х гг. угораздило ее потерять паспорт. Пришлось идти в ЗАГС за копией метрики, которую выдали ей, естественно, по послевоенной форме. Поскольку сугубо специфичные имена и отчества родителей, к тому времени покойных, не оставляли сомнений в национальной принадлежности, таковыми их в выданном документе и зафиксировали. А начальник паспортного стола, не пряча ухмылки, разъяснил, что именовать ее русской в выдаваемом дубликате паспорта оснований нет.
Где еще могло бы произойти нечто подобное? Во всем цивилизованном мире ненасильственную ассимиляцию представителей некоренных наций рассматривают как благо. Благом ассимиляция воспринимается даже в обстановке подчеркнуто националистических настроений. А в живковской Болгарии от местных турок даже не требовали отказа от ислама - лишь принять болгарские фамилии и учить детей в болгарских школах...
Граждане Российский империи, ведя свое еврейское дитя поступать в гимназию, знали все об ограничениях в приеме иудеев. Процентная норма в учебных заведениях утверждалась царем и ни от кого не скрывалась. Ее существование вызывало негодование и протесты, но было гласным и потому, в своем роде, честным.
...У мамы не было добрых воспоминаний о свергнутом революцией режиме. Во время инспирированного правительством белостокского погрома 1906 г. она трое суток просидела в подвале, спасаясь от убийц, разогретых водкой и вдохновленных листовками, отпечатанными типографией Департамента полиции в Петербурге. Не прониклась она приятием и к новому режиму, арестовавшему в конце 20-х гг. мужа и обеспечившему ей на целых пять лет, пока тот не отбыл не понятно за что назначенный срок, полуголодное существование с двумя детьми на руках. Но за то, что, как верила, дети на своей родине будут чувствовать себя равноправными людьми, она готова была многое простить Советской власти.
Мама умерла в 1942 г., когда прямых оснований для утери иллюзий еще не имелось...
Абрам Блох
г. Москва
ИСТЕРИКА
Предположительно, покупатель стоит сделанной им покупки, следовательно, с большей или меньшей долей вероятия можно утверждать, что выбор Россией господина Жириновского - результат многолетней привычки дорого платить за плохой товар, лишь бы упаковка соответствовала твоим представлениям о качестве.
Жириновский упакован отменно. Создается впечатление, что с его стороны это не притворство вовсе, а состояние манипулятора, искренне любящего того, кем он манипулирует. Немногие идеи, которые нужны ему для успеха, Жириновский преподносит на вытянутых руках, напоминая расторопного официанта, исполняющего недорогой заказ для дорогого клиента.
Другое дело - самые демократические в мире российские демократы. Интеллекта их хватило бы на все противостоящие партии вместе взятые, а вот способы его применения не отработаны, и они рычат, как сползший в кювет трактор - на холостом ходу.
При этом жаловаться демократам, кроме как на самих себя, не на кого. Воспитывались они в коммуно-тепличных условиях, когда представление о бедности черпалось из того, что показывалось и писалось о загранице, а представление о богатстве - от пребывания ТАМ. Вытолкнутые судьбой на путь реформ, они обрели благую цель, но не способы ее достижения. Движение напролом выглядело заманчиво, ибо на финише маячила, по меньшей мере, Нобелевская премия по экономике. Войдя в раж, стали резать по живому, любая же попытка их урезонить лишь подогревала упрямство. "Свою задачу мы видим в том, чтобы бороться с гангреной, а не с болью."
А ведь неплохие ребята, и с отлично развитым чувством юмора. Немножко, правда, инфантильные, но на любом дипломатическом рауте много выигрывают по сравнению с тем же Жириновским. Вполне возможно, имей все, без исключения, россияне такую же возможность бывать на приемах в посольствах, они бы разделили и дипломатический оптимизм. Пока же то, что восхищает господина посла, вызывает острое раздражение россиян. Именно поэтому, когда Гайдар и Явлинский общаются не с руководителями "семерки", а непосредственно с народом, получается такая невнятица, которую без Жириновского не растолковать. И вот результат, непредсказуемый только внешне...
Но ошибка их уже не такова, чтобы быть исправленной домашними средствами. Кое-что поддается предсказанию уже сейчас: национал-патриоты ближнего зарубежья, давно взявшие автоматы наизготовку, теперь радостно предвкушают возможность их применения. Казалось бы, смертельные враги "Жириновского и компании", а действуют заодно, так что друг без друга им не обойтись.
Борис Иоселевич
г. Львов, Украина
В СУМЕРКАХ
Фирма "Сони" процветает между прочим и потому, что музыку еще кто-то сочиняет в этом мире. Но если "Сони" производит магнитофоны, а подавляющее большинство покупателей их приобретает, то прекращение оригинального музыкального творчества означало бы в конце концов сокращение производства и убытки для производителей. Так, в конечном счете, благосостояние респектабельных корпораций зависит от одиночек, которые выплескивают в мир звучащие в душе аккорды.
Исходная мысль намеренно утрирована, но на сути ее я настаиваю: духовное творчество играет весьма значительную роль не только в культурном, но и в экономическом развитии нации. Без духовного творчества немыслимо и благосостояние народа, - и это уже безо всяких натяжек.
Предвижу два возражения. Во-первых, духовность нации может развиваться за счет возрождения и транслирования творческих достижений предшественников. Такое транслирование тем предпочтительней, что, как правило, современные творцы выглядят неказисто на фоне великих предшественников. Так может пусть лучше нынешние обратятся к огородничеству, свиней, скажем, разводят, или, как у нас в Донбассе любят говорить, "шли бы в шахту работать"? А нация духовно выживет за счет "золотого фонда"...
Второе возражение более категоричное - сейчас вообще не до этого! О выживании нужно думать! - может воскликнуть рассерженный обыватель, - тут бы с голоду не умереть, а он о духовных ценностях! И вновь пойдут в ход рассуждения о пользе физического труда для отечественной интеллигенции.
"Лучше" или "хуже" современная культура классической, "выше" или "ниже" современные творцы своих великих предшественников - слишком сложные и тонкие вопросы, чтобы на них можно было однозначно ответить. Но на одной традиции, как бы она ни была велика, далеко не уедешь. Необходимо собственное, наше с вами духовное творчество. Без современного творчества и традиция угаснет, ибо она есть передача плодов деятельности прошлых поколений будущим через творческую деятельность ныне живущих людей.
Давно уже замечено: в сколь тяжкие условия ни попадал бы народ, никогда поток творчества в нем не иссякал, не прерывался. Во времена жесточайших войн, революций, голода, болезней - всегда были люди, занимавшиеся духовным творчеством.
Нам неведом весь многогранный, глобальный, возможно тайный смысл духовного творчества человечества, но оглядываясь на опыт веков, мы можем с уверенностью сказать: если человечество перестанет творить, оно погибнет. Не только от лжи и от войн гибнут правительства. Империи и народы погибают от остановки творчества.
Не нужно быть знахарем, чтобы поставить восточнославянским народам тревожный диагноз "творческой недостаточности". Невыгодно что-либо производить - все выгоднее продавать, обменивать или воровать. А ведь производство - это эквивалент творчества в материальной сфере общественной жизни. Усиливается подражательность творчества и ориентация его на западные образцы, а подлинное творчество может быть только оригинальным. Как неизбежное следствие подражательности - примитивизация и профанация творчества. Пренебрежительно и отношение к людям умственного труда...
Сумеречные тени ложатся на улицы некогда многолюдных городов. Все меньше и меньше людей, которые в силах зажечь огонь: тут и там гаснут костры, факелы, свечи. Унылые существа бродят по улицам в поисках пропитания. Скоро, совсем скоро погаснут последние огни.
Александр Еременко
г. Луганск,
Украина
ВЕЧНЫЙ ОКТЯБРЬ
Наше подозрительное, презрительное недоверие равно только нашему легковерию. Обращаясь к тому и другому качеству разом, скажу: сограждане, братья и сестры! Мы оскорбляем великого Януса.
Janus Geminus, Янус двуликий, Janus Pater, Янус Отец - бог года и времени, бог солнечного круговращения, начинаний и завершений, входов и выходов, бог, обуздывающий войну и благословивший союзы; ось мира, блюститель мирового порядка, первобытный хаос, который стал упорядоченным космосом. Его называли прежде всех других богов. Его праздник справлялся 9 января. То есть - в наше кровавое воскресенье.
Наши деяния - сплошное надругательство над культом Януса. Его священная двуликость, воплотившая историческую преемственность, полноту, ироническую объективность, истолкована нашим двуличием и двоемыслием. Два лика великого Януса, глядящего в прошлое и настоящее, с гневом взирают на то, как уставились друг на друга искаженные маски нашей жизни.
Наше богатство равно нашей нищете. Нудная серьезность - цинической насмешливости. Расточительность - скаредности. Вечное детство - ранней старости...
В 1928 году Борис Пастернак впечатляюще оправдывался в том, что написал пошло-лояльную поэму "Девятьсот пятый год": "Мне хотелось дать в неразрывно сосватанном виде то, что не только поссорено у нас, но ссора чего возведена чуть ли не в главную заслугу эпохи. Мне хотелось связать то, что ославлено и осмеяно (и прирожденно дорого мне), с тем, что мне чуждо, для того..."
Сватал не только Пастернак.
"Неразрывная сосватанность" - достигнутый синтез, социалистическая гармония того, что объективно находится в "ссоре", ежеминутно присутствуют в нашей жизни. Это делает нас неуязвимыми для критики: что ни скажи, все так и есть, - но столь же верно противоположное.
Мы двуличные, но мы и двужильные. Правда, нашу силу и под лупой не отличишь от слабости. И что ж - мы стыдимся и плачем? Плачем, стыдимся, но - признаемся вслух - еще и усмехаемся и гордимся: эй, вы, на диком Западе! Пробовали пожить, как мы живем? Не выйдет: кишка тонка!
У нас исключительно короткая и при этом мучительно длинная память. Наша гармония потому столь крепка, что сцементирована ужасом. Между прочим, обвал "гласных" откровений о терроре и голоде имел один явный привкус (уж насколько намеренный, судить не берусь): видите, что с вами можно сделать, а вы и не пикнете?
Теперь нас винят и в этом. Точнее сказать, мы провалились в щель между всеобщей виной и повальной безвинностью. Раз всякий виноват, и каждый соучаствовал "уже тем, что хлеб покупал в булочной" (Д.С.Лихачев), то любую вину сознание отметает с порога, ощущая, что выбора не было. А его и впрямь не было, или это защитный самообман?
Компромиссы-то ведь нам вовсе запрещены. "Не лгать! Не участвовать во лжи! ...Да, конечно! Это будет стоить оборванных диссертаций, снятых степеней, понижений, увольнений, исключений, даже иногда и выселений. Но в огонь - не бросят." (А.Солженицын. Образованщина). А если хоть и бросили бы - для нас не отговорка. Когда это собственная жизнь, здоровье, образование имели для нас такую ценность, на которую разрешено было сослаться в свое оправдание?
В майский день, в сквере, цветущем сиренью и каштанами, сидят на скамейке два старичка, по которым наша героическая история проехалась зримо и беспощадно, и горько кивают друг другу: "Ленин был святой!" - "Святой..." - "Плохо говорить о нем грех!" - "Грех..." - "Бог за это накажет!" - "Накажет..."
Герман Гессе, который внешне сдержанно, но в сущности очень жестко и непрощающе встретил в 1946 году поток объяснений, потекший из Германии, писал о двух вариантах самооправдания - "одной ногой в партии, другой в концлагере" - либо "вступил в партию, чтобы противопоставить хорошего человека варварам". Но он не столкнулся с третьим, характерным для нас вариантом: "А я верил!". На запев "А мы вашу ложь вытопчем, вытопчем, вытопчем" отвечает дружный хор: "А мы верили, верили, верили!". Да и то: ударишь себя в грудь, каюсь, мол, жил во лжи, а завтра, того гляди, самого толкнут в спину - пожалуйте на Северо-Восток! "Свобода - это самостеснение".
Вот уж верно, так верно! Мы до того свободны, что самостеснены даже в смерти: смертную казнь поддерживаем - эвтаназию отвергаем. Самоубийства осуждаем - расстрелы поддерживаем.
Такая гармония, что не возьмешь ломом. Октябрь ("октобер" - восьмой) сохранил свое название с тех пор, когда новогодие приходилось на март - месяц, посвященный богу войны Марсу. Октябрьская гармония встречает любую перспективу обновления своими равенствами: Все, конец - времени больше не будет. - Все, пришли новые времена - только мы для будущего не годимся, надо нам на сорок лет удалиться в пустыню, пока старики не вымрут. А Янус-то, связующая сила мира, все это слышит...
Невозможно понять человека, который думает и действует несвободно. Тот, кто имеет возможность диктовать свою волю, никогда не узнает тех, кто его воле покорен. Но и его, владыку произвола, не знают подвластные. Недостаток знаний всегда восполняется тенденцией. Половинки равенств, растасканные "на тенденцию", идут друг на друга в бой. А тем временем, ненавистно вперясь друг в друга, обе стороны мира не ведают сами себя.
Скучно, Господи, скучно, пропади оно все пропадом! - Страшно, Господи, зато как интересно!
Елена Иваницкая
г. Москва.
