РЕДАКЦИОННОЕ
Ф р о н т о в а я п е ч а т ь
Л. С.
Пацифисты, наивные и не слишком
(Тишайшие переговоры/ Запись фонограммы переговоров в Свято-Даниловом монастыре 1-3 октября 1993 года. Вступительное слово Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II; заключительная статья-комментарий "Октябрьская драма, или Кто сорвал переговоры?" мэра Москвы Юрия Лужкова. М.: Магистериум, 1993.)
Любое событие, круто изменившее или казавшееся способным изменить вектор исторического развития, всегда завораживает исследователя неочевидностью ответа на вопрос о нереализованных альтернативных сценариях. При поразительном недостатке книг, посвященных сентябрьско-октябрьскому перевороту 1993 года, издание полной фонограммы мирных переговоров Кремля и Дома Советов выглядит ценнейшей находкой как раз в плане построения альтернативных моделей. Поскольку публикацию венчает заключительная статья Юрия Лужкова, наиболее активного члена ельцинской делегации, представляется несомненным, что издание вышло с благословения столичного мэра. Цель ясна - доказать, что победители сделали все для обеспечения мирного исхода, тогда как побежденные вели себя неконструктивно.
Действительно, прочитанное дает основание для близких выводов. Особенно с учетом того, что Алексий II умалчивает во вступительном слове об обращении к нему зампреда ВС, впоследствии руководителя белодомовской делегации, Юрия Воронина с призывом выступить с посреднической миссией, направленном еще 25 сентября. Отсчет событий Патриарх начинает уже с 29 сентября и инициативу преподносит как исходившую от него самого, подчеркивая заодно роль Лужкова. Это отражено и в написанной составителями книги хронике.
Для чего стороны прибыли в Свято-Данилов монастырь?
Следя за ходом длинных и бесплодных словопрений, читатель обнаруживает, что Сергей Филатов и Юрий Лужков, в особенности последний, занимают активную позицию, напирают, требуют быстрых решений, тогда как Юрий Воронин и его коллеги лишь отчаянно, неуступчиво торгуются.
Своих конечных целей Лужков прямо не выражает, но они угадываются совершенно недвусмысленно. Его планом предусмотрено разоружение защитников Белого дома: складирование оружия, а затем передача его МВД и вывод из здания "боевиков". В результате для поддержания порядка в Доме Советов должны были остаться только сотрудники Департамента охраны, к которым предполагалось добавить равное количество сотрудников ГУВД. При этом Департамент охраны, несомненно, планировалось взять под контроль МВД: 2 октября вышел приказ министра Ерина о назначении нового начальника Департамента - некоего Архипова. В обмен на разоружение Дома Советов правительство соглашалось устранить оцепление и восстановить системы жизнеобеспечения.
Формальное уравнивание неравных по существу сторон обернулось бы в этом случае тем, что белодомовская "малая земля" оказалась бы безоружной окончательно, тогда как противоположная сторона, черпая ресурсы неограниченно, могла в любой момент вновь двинуть вооруженные силы на линию противостояния. Далее Лужков проектировал, что будет в полном объеме реализован Указ N 1400. Противникам предполагалось подсластить пилюлю предоставлением шанса испробовать себя на внеочередных выборах. Градоначальник рассуждает о том, что это были очень приличные условия: ведь русский народ любит обиженных, и в случае капитуляции "группировка Хасбулатова - Руцкого заметно бы усилилась и получила определенные козыри в дальнейшей политической борьбе, в том числе и на предстоящих выборах" (с. 354).
Иначе говоря, для него переговоры в Свято-Даниловом монастыре были попыткой дипломатическими средствами заставить противника капитулировать. Никакого "нулевого варианта" и тому подобного политического компромисса переговоры не предусматривали, на них лишь шел нескончаемый торг о деталях сделки: "сдача оружия в обмен на деблокаду". Подтверждением этому служит такой обмен репликами:
"Юрий Воронин: ...я думаю, что ни один народный депутат, ни один работник аппарата, ни один россиянин не будет возражать привести ситуацию в стране к 20 сентября.
Сергей Филатов: Будут возражать, уже народ будет возражать" (с. 279).
Итак, представители Ельцина пришли в Свято-Данилов монастырь, чтобы мирными средствами добиться от противника сдачи оружия и обсудить условия почетной капитуляции. Кстати, именно так охарактеризовали сущность переговоров в официальной информационной телепрограмме "Вести" вечером 2 октября.
Правда, представители Ельцина, возможно, не имели ни малейшего понятия о конкретных шагах, которые были бы ими предприняты для того, чтобы военная капитуляция Белого дома перешла в капитуляцию политическую. Видимо, они считали, что как только ополченцев в здании Верховного Совета заменят силы ГУВД, депутаты станут куда сговорчивей и политический кризис рассосется как-нибудь сам собой.
Зачем же теряла время в патриаршей резиденции противоположная сторона, вроде бы тогда еще вовсе не намеренная сдаваться? Это понять сложнее, как и вообще понять логику действий белодомовцев, порою, кажется, руководствовавшихся лишь противоречивыми эмоциональными импульсами.
Официальная версия победителей: коварные Хасбулатов и Руцкой тянут время, чтобы накопить силы для вооруженной вылазки. (Комментарий Юрия Лужкова: "Он (Воронин) ставил перед собой четкую задачу: затянуть переговоры, выиграть время, дать возможность сконцентрироваться боевикам и завершить противостояние силовым способом". С. 355.) Факт, однако, что за время ведения переговоров никаких подкреплений Белый дом не получил.
Вероятно, у депутатов была надежда дипломатическими средствами ценой минимальных уступок по линии сокращения военного потенциала облегчить свое положение как осажденных. Эту скромную, ограниченную задачу и пытался решить Юрий Воронин, требовавший в качестве первоочередных шагов включения не только электричества, но и всех телефонов, телетайпа, обеспечения прохода депутатов и т. д. и одновременно доказывавший, что наряду с Департаментом охраны следует сохранить и подразделения ополченцев.
Белый дом сдаваться не хотел, а хотел только частично снизить уровень противостояния и предлагал, например, поручить совместной экспертной комиссии исчислить боевой потенциал противостоящих сил, а затем сократить его наполовину. Депутаты думали продолжить "сидение" в ожидании второго "августовского чуда". Вера в скорое спасительное чудо и нежелание полностью разоружаться, вызванное естественным недоверием к мирным заверениям осаждающих, - вот причины "неконструктивности" сторонников Хасбулатова и Руцкого.
Что же касается Церкви, то ее представители, кажется, действительно стремились к тому, чтобы стороны пришли к согласию, ведь от успеха переговоров очевидным образом зависел авторитет РПЦ. Посредники внешне хранили нейтралитет, хотя косвенно и угадывается их восприятие представителей администрации как все же носителей "реальной власти". Кроме того, миротворцами подразумевалось, что уступить должен слабейший.
Отвергнуть с порога миротворческую инициативу Московской патриархии ни одна из сторон не могла по морально-политическим соображениям. Другое дело, что у сторон было несовместимое понимание того, что из этой инициативы можно "выжать".
Тупиковость формулы: "сначала разоружение, потом согласие"
В свете изложенного переговоры в Свято-Даниловом монастыре выглядят заранее обреченными на неуспех, а рассуждения пацифистов относительно возможности требовать от сторон мирного выхода из кризисной ситуации, не ставя при этом вопроса о достижении определенного политического компромисса, - наивными.
Обреченность "тишайших переговоров" под патриаршими ауспициями в том, что это были переговоры о разоружении, а не о достижении согласия относительно политического устройства. Предполагалось, что разоружившиеся стороны "подобреют" и это создаст условия для ведения следующего, политического, этапа переговоров. Но мировой опыт неоднократно свидетельствовал о крайней неэффективности действий в такой последовательности: противники потому и вооружаются, что не доверяют друг другу, а не наоборот. Гости Алексия II постоянно переходят от обсуждения конкретных проблем к полемике по одним и тем же общеполитическим вопросам. И в ходе этой полемики всякий раз выясняется, что стороны отрицают законность самого существования друг друга как государственно-правовых субъектов. Представители "бывшего Верховного Совета" ведут разговор с посланцами "бывшего президента" - двойной антимир! О каком доверии и согласии даже в частных вопросах в таком случае может идти речь?!
И дело не в злонравии самих участников переговоров, а в объективной тупиковости ситуации, при которой ставится задача договориться по конкретным вопросам сторонам, не условившимся о статусе друг друга. Например, если Ельцин - "президент", а Руцкой - "мятежник", то сформированный последним полк - незаконен и должен быть разоружен, если же наоборот, то мятежными формированиями становятся уже силы МВД, блокировавшие законный парламент...
Еще важнее то, что при отсутствии договоренности о конечной формуле политического компромисса сторонам очень трудно разоружиться, так как они не могут не ожидать друг от друга коварного подвоха исходя из уверенности в намерении противника любыми средствами добиваться одностороннего решения. Наоборот, когда достигнуто согласие по существу конфликтной ситуации, бессмысленным становится и дальнейшее вооруженное противостояние.
Переговоры о разоружении иногда дают какие-то результаты, но только при наличии хотя бы относительного военного паритета. Тогда обоюдный страх является сдерживающим фактором и принуждает противников хоть как-то считаться друг с другом. В данном же случае боевой потенциал сторон был абсолютно несопоставим. Поэтому любые переговоры о разоружении, даже формально равноправные, фактически не могли не вылиться в переговоры об условиях капитуляции слабейшей в военном отношении стороны.
Почему вообще при наличии столь неблагоприятных исходных условий стороны вели какие-то переговоры, а не ограничивались ультиматумами? Сдерживающим фактором служило лишь такое полуэфемерное понятие, как "общественное мнение", страшившееся развязывания гражданской войны. Но этот фактор не стал и не мог стать абсолютной преградой. Самооправдание стороны находили в демонизации оппонента. Осажденный парламент имел в качестве аргумента колоссальное военное превосходство противника, зато противная сторона использовала в своей пропаганде ссылки на чрезвычайную дерзость "бандитов", пусть немногочисленных, но пользующихся безнаказанностью для "вылазок" на ГКЧС, штаб ОВС СНГ, мэрию, Таможенный комитет, "Останкино" и т. д. В конечном счете смоделировать ситуацию так, чтобы иметь повод обвинить противоположную сторону в развязывании военного конфликта, - техническая задача, которая требует только усердия и времени. В итоге, как мы помним, победители спекулировали страхом, поставя себе в заслугу скорый разгром слабейшего противника, как уничтожение "зародыша гражданской войны".
Окончательный срыв переговоров
Белый дом объективно в таких переговорах заинтересован не был. Вовсе не желая сдаваться, его представители пытались вывернуться из навязывавшейся схемы и в этом смысле были "неконструктивны", постоянно переводя разговоры на политические темы. К слову, отношение к "нулевому" и другим компромиссным вариантам у Белого дома было сложным и постоянно менялось в зависимости от того, как оценивались шансы на успех. Компромисс Белый дом принимал только "применительно к подлости", когда дело казалось безнадежным.
Видимо, на исходе второго дня бесплодных переговоров Белый дом осознал, что в данной ситуации, когда с ним ведут переговоры исключительно о военно-технических, а не о политических вопросах, это означает, что от него ждут только капитуляции. Вечером 2 октября Белый дом категорически потребовал постановки во главу угла политических вопросов, ссылаясь на недоверие к Борису Ельцину, желающему разоружить противников, но не намеренному отказаться от злополучного Указа N 1400. По поручению переговорной комиссии митрополит Ювеналий и конституционный судья Владимир Олейник отправляются к Руцкому и Хасбулатову. В их пересказе позиция Руцкого и Хасбулатова выглядит так.
"Судья: Предотвратить вооруженное противостояние можно только... при одном условии: при решении основного политического и правового вопроса -- отмены без всяких условий Указа Президента N 1400 от 21 сентября 1993 года" (с. 284). "Митрополит: И методологически, он (Руцкой) сказал, если комиссия начнет с обсуждения политических вопросов, которые приведут к отмене Указа, то это будет гарантией доверия для их стороны, и тогда вопрос разоружения сам собой отпадет" (с. 286). Юрий Воронин комментирует это: "Хотим мы или не хотим, сегодня или завтра... но мы все равно упремся в вопросы политические, в вопросы изначальные - то, с чего началась эта эпопея, вопрос Указа" (с. 291).
Реакцию правительства выразил Сергей Филатов: "... мы сегодня стоим перед фактом, что должны прекратить переговоры и покинуть это заседание... надо искать, видимо, другие пути разрешения этой проблемы..." (с. 288). Это фактически и стало финалом мирных переговоров.
4 октября, когда администрация уже нашла "другие пути разрешения этой проблемы", многие пытались остановить кровопролитие. Но это уже были призывы исключительно к милосердию победителей, проявление которого в политике многие считают слабостью духа и непоправимой глупостью. Когда враг уже готов сдаться, его обычно уничтожают. Говорят, от гибели руководителей Белого дома спасли по собственной инициативе, вопреки воле начальства, бойцы спецгрупп "Вымпел" и "Альфа".
Был ли возможен мирный выход из ситуации сентября -- октября 1993 года на основе политического компромисса? Для этого были необходимы энергичные действия третьей силы, которая, отстаивая собственные интересы, была бы в состоянии просто навязать сторонам такой компромисс. Этой силы в России не оказалось.
