РАССТОЯНИЯ
Нина Чугунова
Перебив в записи
Начало не важно.
Нет важно, потому что легко как бы и невозможно произнести то, что произошло... И, с другой стороны, это происходило, и происходит, и тысячу раз произойдет к ужасу к великому. Причем, это не было приключением, когда идешь по улице, тебя затаскивают в кусты, бьют по голове, или там в подъезде тебе, не знаю, надевают какой-то мешок на голову, или там принуждают с ножом там зайти куда-то. Что, кстати, было с одной моей подругой, которая так перешагнула через это - перелетела! Не подруга - неправильно - знакомая. Легкомысленная достаточно... Не будучи, вернее, легкомысленной девушкой. Я говорю: Наташа, как тебе это удалось? Прекрасно понимая, что как бы ей это не удалось - мне это не удастся.
Она сказала: я придумала, что это было не со мной.
Я знаю, что это было со мной. Это был человек. Мне достаточно взгляда, чтобы понять, что ничего прекрасного он дать не может. Он ловил машину на шоссе, он приближался - я посмеиваясь, любуясь собой со стороны ему отвечала ах, нет-нет-нет-нет. Дело закончилось тем... Я просто дала ему свой телефон. Дала и дала! Мне было тогда 20 лет. Да, по-моему, 19. Нет, 20. Я ни-че-го не испытывала к этому человеку - ни интереса никакого, ни влечения - ничего, никакой неприязни, скажем так. А дала ему телефон - не знаю почему. Вот так, по дури по какой-то; даже не по дури... А почему нет?
Он меня пригласил в ресторан. Я с ним пошла в ресторан. Он подарил цветы, проводил меня до дому, он меня пригласил в гости, он сказал: за тобой заехать? Я сказала: не прямо к моему подъезду, а у метро пускай стоит твоя машина.
Я ловлю машину - я ловлю машину, чтобы доехать до этого места, потому что мне не хотелось бежать, чтобы он не видел, что я бегу, но я уже очень неприлично опаздывала, я терпеть не могу опаздывать... Но это был бред какой-то.
Я поймала машину, чтобы проехать несколько метров.
Водитель мне говорит: за Вами заезжать? Я говорю: ну я, наверное, обойдусь. Он говорит: смотрите. Идиотский такой... Я ему говорю: до свидания, бэби. Я прибегаю, и в машине сидит не он. Я их оглядываю, тем не менее, чтобы просто убедиться. Спрашиваю: Вы друг такого-то? Да. А где он? А он пошел вам звонить. Ну, нормально, я же опаздываю. Я сажусь в машину. И вот я вижу, что идет он... что он пьян... но выскочить я не успеваю - я себе говорю. ну, пьян... Пьян и пьян. Ну, испорченный вечер.
Мы приехали в гости на ВДНХ. Я говорю - домой как бы мне надо и вообще. Он меня начал бить, он меня вытащил на лестницу, он меня избивал на лестнице, меня бил ногами по лицу. Потом он меня затащил... вернее, я упала, и меня его приятель затащил... я уж когда упала, приятель его затащил меня назад в квартиру, в кухню. Когда я глаза открыла, я была в кухне. Я пыталась делать вид, что я еще в себя не пришла. Я боялась, что мне будет больно, что я умру не сразу, а что он меня будет очень долго убивать. И я видела - он нож взял... Вот это был грохот, они начали между собой бороться. А он меня ударил когда ногой, попал мне в лицо, в рот. Попал. У меня порвалась уздечка под верхней губой, и пошла рекой кровь. Я вот так лежу и не могу понять: то ли он мне зуб выбил - течет кровь - или что-то произошло, а этот с чашкой воды садится, значит, около меня и вдруг так тихо мне говорит: делай то, что он говорит, он тебя убьет иначе. Я абсолютно точно знала, что Господь этого не допустит. Господь не допустит моих никаких обид. Вот, собственно, и все; он затащил меня в комнату и долго там держал, говоря, придет другой, третий. А в квартире были люди.
И девочка была одна, она на кухне говорила: кто будет пить чай? Ну, подружка чья-то. Она предлагала им чай. А кто-то приходил и вскрикнул типа "давайте быстрей и идите телевизор смотреть!". То есть, такие вещи. Когда я потом вышла, такая вся; мне нужно было в ванную; она показала мне, и она мне сказала "ну, знаешь: я тебя тогда не понимаю, зачем же ходить в гости."
Значит, он привез меня даже домой... то есть как бы... я тебя даже доставил! вот чтобы у тебя претензий ко мне... я же даже не то, чтобы боялась, я была совершенно парализована, то есть как бы полностью, и я просто так себя вела, то есть я не говорила практически ничего, но на все его реплики отвечала "да" - "нет" тихим каким-то очень нежным голосом, чтобы только он меня больше не бил. И он как бы так все это воспринял, что я все поняла, что он меня научил уму-разуму и вот даже он меня довез до подъезда.
Несколько дней после этого я прожила в ощущении, которого я никогда не смогу описать. Когда каждый звук! пролетающей мухи! - тебе кажется, что тебя пришли убивать. Мозг понимал, что человек напился, он сейчас где-то сам сидит трясется, чтобы я не заяви...
Я никуда не заявила. Маме я сказала, что он меня просто избил. А потом я была в Храме. Пришла домой: зазвонил телефон, я подняла трубку - это был он.Он начал мне таким мерзким тоном: ты на меня не сердишься, вот я тебе, там говорят, губу разбил. Он больше не звонил. По какой-то причине он перестал мне звонить с тех пор. Ес-тест-вен-но! - никогда больше не позвонил. Когда я пошла в Храм, меня настроили, что обязательно сходи. Этот день я в эйфории прожила, даже с ним говорила по телефону.И уже я старалась что-то делать - я нашла работу.
Ощущение страха во мне продолжало жить, я пыталась его немножечко задавить в себе. Но я могла открыть окно, выглянуть в окно и не узнать мира: дом - это был не дом, а был фундамент, этажи-этажи-этажи... стена... стена-дверь-стена-стена-дверь. Как ячейки; это говорить долго, а пролетает моментально. Я это видела много раз: я вхожу в кухню вот так, вот такого цвета, как Ваш диван и говорю: мама, я умираю. Полежу вот так, полежу, тупо телевизор посмотрю - проходит. И опять начинается вот этот проклятый идиотизм. Мама это пыталась связать с чем-то с переходным, может быть, возрастом из детства в юность. У меня такая семья как бы хорошая, ничего такого. Они просто... они мыслят очень плоско, понимаете. Они не умеют мыслить высоко ни в чем, никогда. У нас медсестра в школе так говорила: если плохо, попей чайку.
Я сама пыталась с чем-то таким связать - с атмосферными явлениями там, с плохой экологической ситуацией в городе. При этом я худела с дикой скоростью.
И когда я перестала возвращаться к этим картинкам, я стала себе говорить: ну, случилось и случилось. Изнасиловали и не пронесло: не могло быть, но случилось. Даже если ты убедишь себя, что это не ты, а перепутали вот в пространстве, и попала вот ты.
И когда я почти что себя убедила, что это был несчастный случай, и возвращалась домой, и поймала машину, и в машине, оказывается, был не один человек, а два. Второй лежал на заднем сидении, где-то даже внизу, накрытый чем-то, закутанный во что-то. Они завезли меня в какой-то черный двор, второй встал, и с пистолетом и с электрошоком; они меня ограбили. Я сказала: бери и выпусти меня отсюда. Меня пальцем они не тронули. Этот электрошок вот здесь вот стоял - он мог сам дернуться и нажать просто, я бы всю жизнь ногу волочила. И один сказал другому: ты ее выведи и смотри, чтобы она не оборачивалась, а ты типа считай до десяти, тогда обернешься. Типа они должны были уехать! Ну, естественно, я обернулась немедленно. Он убежал, они поехали, и номера у машины сзади не было. Впереди он был, я точно знаю, я никогда в жизни бы не села в машину без номера, особенно уже тогда.
И вот тогда я поняла, что я крайняя. Я себе сказала: ну, что? - ты крайняя.И тогда началось.Тогда началось то, в чем я живу уже все эти годы. И от этого я убегала за границу, но приехала назад. Потому что стало происходить везде вокруг. Оно всегда происходило. Я просто сбросила с себя всю кожу. Я весила 51 килограмм, а сейчас во мне 65. Это, кстати, ни о чем не говорит, что во мне 65 - то есть, никуда ничего не ушло. Просто, ко всему привыкает человек, как говорится, да? Я уже даже привыкла к этому мерзкому состоянию. Это когда, например, вот в нашем подъезде, скажем, живут какие-то бизнесмены, и у них там отца и сына пырнули ножичком на лестнице там перед входом. И отец и сын выжили в общем как-то, никто не погиб, но вот и кровь была, и все... И вот я иду и вижу, и вот какой-то внутренний голос, дурацкий, говорит, предположим: все около тебя ходит, вот все рядом с тобой ходит.
Это превратилось в окончательную паранойю - я не могу ездить в лифтах, я не могу... да я ничего не могу! Я не могу... ни на один телефонный звонок я не могу без дрожи отвечать.
Мне никто не угрожает. Меня никто не трогает. Я перестала вообще выходить на улицу. Меня водитель утром встречает, вечером везет домой. Я вообще перестала ходить по улицам! И когда я уезжала за границу вот сейчас, я пыталась с этим бороться хоть как-то. Это чуть-чуть получается только потому, что там другие улицы.
Я опоздала один раз в метро на последний поезд, я шла пешочком через такой там есть район один - там живут... Это Лондон. Там живут черные, и он считается неблагополучным, но я пошла пешком; если бы это было в Москве, я бы себе вены немедленно вскрыла прямо вот на этой станции метро, на поезд которой я опоздала. Даже если бы я белым днем опоздала на автобус и осталась бы одна стоять на остановке посреди солнечного дня, я могла бы просто потерять сознание от страха. И по сей день я в таком бреду.
Когда я об этом говорю, я вижу площадь - Пушкинская от метро до перехода, выложенная такими плиточками. Перейти от метро до остановки практически невозможно. При этом что-то меня как бы подхлестывает? Вот я прохожу по улице; то есть, грубо говоря - я не хожу! - но если получается 20 метров пройти... ну, я не знаю; ну, представьте себе любой путь, самый короткий... Вот этот, скажем, может избить. Не меня - вообще! Вот этот - нет. Вот этот... То есть, все! Абсолютно голяк! Полный! И при этом, значит, что ж это такое! Из-за того, что у меня такое состояние, происходит то, что мне, например, орут из машин, всякое быдло ко мне подойдет, а не к стоящей рядом полуголой какой-нибудь...
...стерве без юбки. Понимаете? Значит: ко мне в Англии привязывались лесбиянки. То есть, уже там мужчин я как-то перестала бояться: народу там много. И когда я стала думать: так, если сейчас я, сейчас, не боюсь мужчин - чего ж я тогда боюсь?
Тогда стали приставать лесбиянки.
Мозг мой понимает - я никто, за мной никто не охотится, я никому не нужна, никто не хочет меня убивать. Это у меня нет вот такого, знаете, психического отклонения, что хотят меня убить, прийти и убить. Нет-нет, такого нет. Сумасшедшие говорят - я не сумасшедшая?
На меня может упасть плита. Я могу разбиться в машине. Меня может обидеть любой человек. Это растет - вот что меня пугает. Оно проникает во всякие прочие сферы жизни. Вот тот парень, который погиб в "Московском комсомольце". Все в полном ужасе, как бы все в полном страхе, я нашла фотографию, прекрасно зная, что мне будет за это. Прекрасно зная, что я их потом век не забуду. Значит, я побежала, я нашла, я рассмотрела, я их вертела, чтобы увидеть все - где чего оторвало и как чего получилось... Я целый день ходила вот с такими ушами и слушала где кто что говорит вот об этом - то есть, по радио, по телевизору, чтоб чего-нибудь новенького услышать... А наутро я мыла голову, закрыла глаза и чуть не заорала, потому что перед глазами у меня это все стоит. И я их стала закрывать, у меня течет мыло в глаза, я мою мыло, а глаза закрыть не могу.
А то, что в Лондоне пронесло - просто в тот момент там в парке их не было.
Их не было, во-первых, а во-вторых, мне было уже все равно.
И еще...несколько раз поезд останавливался в тоннеле, и объяснял вагоновожатый, что перед нами идущий поезд... туда вызвали полицию, там атаковали женщину.
Утром, в 8 утра, по дороге на работу в Лондоне! А я сижу и думаю: ну, правильно - я же еду в этом поезде.
И я пришла к психиатру одному и говорю... у меня не было вот так все выстроено, меня просто волновало, что я вижу, скажем, какую-то коробочку из окна - этот домик.
Так очень интересного вида человек, с очень глубокими глазами вот он мне кого-то напоминает; так за руку берет и так смотрит; что-то мистическое. Он похож на этого самого, как его фамилия, забываю, который в "Молчании ягнят".
Я говорю: Вы знаете, мне кажется, я схожу с ума. Он говорит: почему? Я говорю: не знаю, вот. Я как бы все время себе пытаюсь доказать, что я не сумасшедшая. Я когда уехала за границу, я же там пыталась... я просила убежища. Я просила убежища, но я попросила убежища только потому, что там трудно остаться просто так; если можно было бы ничего не просить, я бы ничего не просила, просто бы осталась. И я вернулась потому, что было понятно, что мне никто его не даст. То есть, так. Надо было спасаться. У меня не было ни документов никаких, ничего... я какую-то там ерунду говорила.
Я очень сильно путаюсь во времени потому, что на самом деле нет, на самом деле мне сейчас будет 24, значит, со мной то, что я говорила, случилось когда мне было 21... или 20?
Я тогда каждый вечер заканчивала работу очень поздно и проходила через парк вот в такой юбке.Я думала о том, что я завтра куплю, куда я завтра пойду, холодно мне или не холодно сейчас идти; со мной знакомились; я весело шла до дома, с кем-то болтала, никого не боялась. Что я видела плохого, то забывалось. Я никогда не была идиоткой. И даже вот... вот этом во всем я же не поперлась с ним в первый день знакомства, я же ходила с ним в ресторан. И я прекрасно помню, что когда мы были с ним в этом ресторане, потом мы с ним как шли по улице... ну, я не могу сказать, что с ним было очень интересно - я просто... ну почему бы... я как-то очень ценила всегда знакомства вообще любые, потому что людей надо ценить, потому что никогда не знаешь к чему приведет то или иное знакомство, и каждая встреча может что-то дать.
Я в школе один раз влюбилась в одного молодого человека прямо с первого взгляда. Я села в его машину и поехала в Зеленоград. И в тот... ну, тот день я точно знала, что со мной ничего не может случиться. У меня было чувство нехорошее, но я же знала, что не со мной было. Так вот почему я заговорила - я не помню, я... у меня была одна такая история - у меня друзья учились в Ереване, я все время туда летала, когда еще было все в порядке. Вот! И я помню один раз мне звонит приятель и говорит, что (они не были армяне, иностранцы). Он мне звонит и говорит: прилетай. А я сижу в офисе на работе и говорю: ты что, с ума сошел? Он говорит: ну оставь какую-нибудь записку и прилетай. А я говорю: как я полечу? билетов было не достать... А он говорит: я позвонил - приедешь в кассу "Интуриста" и назовешь мое имя. Тебе дадут билет. Это был последний рейс - 9 часов.
Я была одна русская на рейсе, с белыми волосами, в каком-то безумном красном платке, с ярко-красными губами. И я сидела ждала рейса, написала стишки какие-то там, и там был стишок:
Я сижу на вокзале - мне страшно
у мужчин полыхают глаза.
Опрометчиво рот мой накрашен
и под кольцами пальцы дрожат.
Пальцы дрожат. Но это было, скорее, картинка такая... Куда б я поперлась, если бы я боялась?
Я не такая покойная и покорная, я какая-то зажатая, напряженная и какая-то... какая-то пассивно-агрессивная.
И потом еще... мне не нравится как я выгляжу. Вот мне не нравится как я выгляжу, вот хоть режь меня - не нравится и все. Я себя не люблю больше. А когда я была... когда мне нравилось как я выгляжу, я была звезда. А когда я себя не люблю, я не звезда, а... Хотя я действительно не позволяю с собой грубо разговаривать или там хамить себе, или что-то.
Я не из тех людей, кого можно вот так вот взять и что называется обломать. Абсолютно нет, я сама кого угодно обломаю. Но у меня делится как бы мир на то, в чем я живу, и на то, в чем я не живу. А не живу я в мире за окном, абсолютно - то есть я не живу в продуктовом магазине и вот в этой толпе около продуктового магазина, которая продает там какую-то вонь.
И я должна была доехать до своей подруги, которую очень долго не видела. На троллейбус сесть, проехать. Я села в троллейбус, открыла журнал - я даже не помню, я не читала его, я делала вид, что я читаю, чтобы никто на меня не посмотрел... Я когда смотрю на кого-то, мне кажется я глазами говорю: да, это я! И вот сажусь я в троллейбус, открываю этот журнал, не читая, доезжаю до нужной остановки, выхожу, иду, вижу ее - она меня встречает, мы идем к ней. Она говорит: пошли выйдем с собакой. Выходим с собакой. Я не реагирую на ее вопросы.
Я говорю: мне кажется, у меня температура.
Она говорит: нет у тебя температуры. Да ты просто - говорит - вся белая.
Вот чего я сейчас от Вас боюсь; этого я и боялась. Знаете чего? Что и Вы скажете. Что Вас изнуряет страх. Я боялась всегда, что я приду к какому-нибудь этому вонючему психоаналитику, а он мне будет сидеть и втирать, что мне надо медитировать и что мне надо, не знаю, по утрам обливаться восемь раз ледяной водой пока я в обморок не упаду так все будет круто, и что-нибудь в таком духе - вот какие-нибудь... Откуда я все это взяла? Вот, откуда я это взяла! Я звонила один раз, мне было так плохо (давление зашкалило вот это вот нервное) давно... вот, кстати, с давлением у меня проблем нет вот уже - тьфу-тьфу-тьфу - очень долго. Вот здесь я себя, с медицинской точки зрения, вот я поправилась вроде бы и с давлением больше не страдаю и, понимаю, у меня кружится голова потому, что я вчера шампанского перепила, а не потому что я умру. У меня же был... у меня была, что я умираю. Ну, много чего было. А сейчас вроде как с этой точки зрения, с физиологических вот таких вот моментов - нет. Тут сейчас все про психику больше. Я позвонила в этот дурацкий телефон доверия, и какая-то чокнутая мне говорит: нам всем сегодня плохо, обливайтесь водой. Она говорит: вот все, кто дополз, кто дошел, сели как-нибудь, позу приняли удобную, вон на улице чего творится.
Я своей подруге, которая мне говорит: бросай перед собой защиту и все, и все тут! - вот ей хотела показать. Мы с ней где-то были... Ну там опять же я: ты меня встреть, со мной вместе дойди, потому что она ничего не боится; она говорит: вот машина, вот ловим машину, нас двое. Ловим машину, садимся. Мы ловим машину, он останавливается, отказывается нас везти, проезжает несколько метров. Возвращается.
Я говорю: смотри, началось. Она мне говорит: прекрати говорить глупости! Он передумал! Он сразу типа не понял, сколько мы денег даем, а сейчас он - пожалуйста. Мы садимся, а у меня вот уже просто такой трагический смех, то есть - ну на, смотри, если ты не веришь. И вот мы с ней садимся в эту машину, ну, куда-то там едем, он нас куда-то там везет, это нормально совершенно, но вместо того, чтобы нас высадить и поехать дальше, он паркует машину; и я на нее смотрю, а она так как бы: ну я тебе сейчас все покажу. Она и говорит: а зачем Вы останавливаете машину? А он говорит: у меня тут свои дела. То есть, это просто около метро. Ну ладно, мы, значит, с ней выходим... только что ехать не хотел, а сейчас у него дела здесь. Значит, мы с ней выходим, идем, спускаемся по эскалатору... Она смеется. То есть, ей смешно, потому что действительно в этом есть что-то аномальное, но она пока еще уверена, что это вот у меня. Я ей говорю: я тебе говорю, я тебе объясняю, что вот что-то его поманило.
И тут я оборачиваюсь и я даже не могу звука издать - он стоит за нами.
Постоял, потоптался. И ушел. То есть, он как бы доделывал то, что ему было дано... он действительно был совершенно нормальный интеллигентный человек. Он нас не трогал руками, он не делал лиц никаких...
Не могу сказать, что за эти несколько лет со мной не было ничего прекрасного - полным-полно: влюбленность была такая необыкновенной красоты. Но все это как бы вместе с тем абсолютно. Вы же меня тоже видите - я же не хожу с понурым лицом. Я не Пьеро такой, трагической клоун, который как бы там чего-то дурака валяет, а на самом деле все плохо. То есть, при этом у меня задница не стала расти на голове и там... нос не стал расти на боку. Все... Я - это я, но просто чего-то во мне больше нет или наоборот - вот там... дрянь какая-то растет. То есть, понимание того, что моя привлекательность не в цвете волос или глаз, то есть вот этого тоже больше нет.
Знаю, что это произошло еще с кем-то! Так это еще хуже! Зачем мне это? Тогда я уже не экстремальная ситуация, которую можно исправить и изучать, а я тогда просто какой-то... группа людей вот таких вот. То есть, я уже тогда трагическая такая личность. Вот такие вот люди такой судьбы - и я туда же, нас можно объединить. Это еще хуже. Это уже каста.
Вот! Я слово не могла найти.
... другие живут и ползают, где хотят, по ночам, по утрам... в платьях там, нет знаю, миллиметровой длины, и никто их пальцем не трогает. Но есть фильмы вот, где вот такие всякие штуки показывают, меня конечно; я даже себя ловлю, что у меня вот лицо... на меня со стороны смотреть - гримаса. Это все равно, что мне удалили один зуб здесь (коренной зуб удалили здесь мне, в Москве), а второй удалили в Англии. Ну так всего у меня два удаленных зуба - один здесь, другой там. Первый зуб мне удаляли здесь... почему я... даже в начале нашего разговора я заговорила о зубах - это была адская! пытка! это была чудовищная боль! Потому что... то ли меня не взял наркоз, то ли он в принципе не берет - я не могу сказать. Я никогда этого не забуду: в крови вообще умыла весь свой кабинет и на меня еще орала как резаная эта врачиха; называла женщиной, хулиганкой и говорила, что никто так не орет, а она орет. Женщина, вернитесь в кресло! А я там же ползу от нее... Я не понимаю, что она со мной разговаривает, потому что я-то не женщина; девушка - ко мне обращаться - ну как же? я ж молодая все-таки, нельзя ж так со мной. Вот. А в Англии я... он мне сделал весь рот - стоматолог - то есть, он мне коронки ставил какие-то и протезы, и все, что угодно, и столько натерпелась и намучалась, потому что он, конечно, обкалывал меня до бессознательного состояния, но все равно это все зудит, трещит, свистит, челюсть затекает... и все это пахнет как-то... Ну, жутко, да? И он мне с самого начала сказал, что надо удалять зуб - у Вас инфекция там в десне, в общем, надо удалять срочно, надо от него избавляться и там плюс еще два зуба мудрости лезут один на другой. Я Вам его удалю. Как будете готовы, Вы мне скажите. И каждый раз я приходила к нему - сегодня скажу. И один раз, когда было совсем прямо ужасно с этими вот зубами, я думаю: мне сейчас просто хоть кол на голове теши; я ему говорю: "рвите", а он говорит: "Нет уж, моя дорогая, сегодня не буду - посмотри на себя. До дому дойдешь вообще?". А когда я к нему пришла, и вот он сказал, значит, я тебе уже ставлю постоянные все эти и прежде, чем я начну тебе их ставить, приди ко мне чисто на полчаса, и я тебе удалю зуб. Я не спала две ночи, я пришла вся в слезах, бледная, я вся тряслась, я вошла и зарыдала. Он посадил меня на кресло, вытирал мне слезы (прекрасный такой парень), вытирал мне слезы и говорил мне: "Ты прошла через такое... Мы с тобой провели здесь столько часов, и теперь ты из-за какой-то ерунды плачешь?" Я думаю: ну, конечно, сейчас он мне зубы будет заговаривать. Он удалил мне зуб... Если сказать без боли - это ничего не сказать. Когда он сказал мне: "Все", я подумала: ну, все типа начинаю. Потом я ему сказала: "А можно повторить?", потому что я не поверила. Но я всегда буду помнить первый зуб. А вот это... я сейчас говорю, я уже даже... этого вот ощущения нету. То есть вообще ничего не помню. То есть, я пока еще чисто... потому что времени мало прошло. Ну, я уже ощущений своих не помню, а этот как будто только что удалили. И развороченная десна. Просто развороченная из-за того, что передние зубы уже расходились у меня даже в тот момент, когда он мне начал ставить коронки, потому что вскрывали десну...
(п е р е б и в в з а п и с и)
- Чего еще говорить-то?
- Про стихотворение.
- Да, значит, это было, и написала я его, наверное... Вот я написала там на бумажечке 85-86-й, но я не уверена. Может быть, даже и раньше, но 86-й был год, когда как бы им вдруг резко заинтересовались. Почему? Значит, потому что тогда вдруг стало модно дружить с Америкой, и я была в составе второй детской группы. Первая были школьники из Сибири, вторая была детская группа, значит, из Москвы, которая поехала в Америку. Мы были, значит, гостями Президента, нас селили в лучших отелях... мы были молодые космонавты. Как я попала в группу молодых космонавтов - это отдельная история. Вот. Но тем не менее. И, значит, все были как-то так этим заинтересованы и обрадованы таким событием, и вот меня приглашали в разные там программы типа телемосты, и я там пела какие-то песни свои. И вот в одной из программ "До 16 и старше" был про меня сюжет (их было, кстати, несколько, этих программ), но вот началось... как бы первый сюжет... как я попала в массы... был сюжет, где я читала вот это стихотворение "Письмо в США. Вашингтон. Белый дом. Господину Рональду Рейгану" - такое название было. Вот. И писала я это письмо, прекрасно помню, так между нами, да, как бы? сидя в туалете. Я великолепно помню, великолепно. Причем, абсолютно серьезно. То есть, никакой иронии в этом не было. Оно просто на меня нагрянуло как раз, когда я там была. Вот. Но я думаю, значит, я помню, что это была моя самая первая такая тетрадочка со стихами, которая потерялась впоследствии, как это очень часто бывает. Мне подарили ее на Новый год... вот сколько мне было лет - я вот силюсь вспомнить. Лет, наверное, 13 мне было. И там было 3 стихотворения первых. Первое было... называлось... такая коротенькая поэма называлась "Баллада о войне, которую я не знаю"; второе было еще что-то и третье было вот "Письмо в США, Вашингтон..." или четвертое. То есть, одно из самых моих первых стихов. То есть, вот такой бред, да? И вот. После того, как его... как эту передачу показали, этот сюжет с этим стихотворением, мне сразу сказали все вот эти работники студии "До 16 и старше", что типа жди писем, все. Ну, я как-то так к этому отнеслась... Потом эту программу повторили неоднократно, потом, значит, эти стихи начали передавать по радио... И потом мне, действительно, повалили письма в бешеном количестве. Мне их привозили прямо мешками. Привозили... то есть, мне сначала их привезли, скажем, там 2 мешка вот таких полиэтиленовых, потом мне звонили и говорили - там еще письма пришли. Я говорила: не надо. Ну куда мне их было девать? Некуда. Вот писали из армии, да, писали... Из трудовых колоний и из мест заключения не писали почему-то.
Но о рабочих - пожалуйста - да. Во-первых, мне пришло письмо от молодых мам - там 20 подписей (20 это я так, от... там много было очень подписей, целый лист) из двора такого-то по улице Гагарина, там, в поселке, не знаю... Заборногозадерищенский... о том, что, значит, мы больше не боимся за будущее наших детей, когда вот такие... вообще растет такая молодежь. И мы, там, тебе низко кланяемся, и вообще это наши любимые стихи, пришлите нам текст... Все просили, безусловно, текст. Вот.
Ну, и рабочие завода. Пришло письмо от рабочих какого-то завода, совершенно невероятного... там... сталей и сплавов там или еще чего-то, которые писали о том, что Ваше стихотворение, значит, мы слушали; весь цех... какая-то пятиминутка была, и мы слушали Ваше стихотворение стоя. То есть вот. Да.
Были письма совершенно невозможные. И вот один сумасшедший прислал мне открытку... то есть, я поняла, что он сумасшедший по открытке, как бы с марочкой уже с готовой, но без картинки, а просто как конверт выглядит, но можно писать с двух сторон. И было исписано все - вдоль, поперек, с одной и с другой стороны, одно на другое... Это просто был какой-то словесный понос. То есть, человек писал обо всем. Но сквозь весь свой безумный бред типа "Коля уже не встает", там "Мама не ходит" - вот такие вот вещи - там пролетали все-таки какие-то... восхищения вот стихотворением "Письмо Президенту". То есть, это было совершенное безумие какое-то полное.
Письмо в США.
Вашингтон. Белый дом.
Господину Рональду Рейгану.
"Добрый день, господин Президент!
Если Вы получили письмо чуть свет,
Пусть там будет написано "Доброе утро!"
Только у нас сейчас день,
Летний, теплый.
От деревьев на землю ложится тень,
И город кажется сказочным, добрым...
И меня почему-то пронзила мысль:
А вдруг этот день последний,
И вот эти деревья, роняя лист,
Поют, пришептывая, о смерти?
Вам не страшно, господин Президент?
(строчка утеряна. - Прим.Н.Ч.)
Вы можете мне не писать ответ
(Вдруг это для Вас опасно)
А знаете, я мечтаю вырасти и стать актрисой.
Вы когда-нибудь тоже мечтали?
И при этом над Вашей головой не висела бомба?!
Поразительно,
Я и не знала, что может такое быть.
Можно, не боясь, жить,
Воду из ручья пить,
Лечь на скошенный луг,
А сердце спокойно и ровно:
"Тук, тук, тук..."
Только письмо не комкайте, не бросайте прочь от себя:
"Русская, да как она смела, да я..."
Я, Я... А что Вы?
Земля стала овальной от молвы!
Зачем Вам зло, кровь, пот,
Жить хорошо, когда наоборот -
Цветы, улыбки, детский смех,
И, самое главное, что это - для всех!
Я не так уж мала, что к чему поняла:
Вы живете в плену! Вы купили войну!
Сколько Вы за нее заплатили?
