ЗЕМЛИ
Виктор Дудченко
Демос Памира
Лет четыреста назад, вернувшись домой, путешественник становился к конторке и писал письма о том, чему он был свидетель, людям, знавшим автора как своего "корреспондента". Это было понятно. Писать путевые заметки без какой-то еще существенной причины теперь по меньшей мере странно. У меня причина появилась в конце июля 1993 года - когда сообщения из Таджикистана стали набором бессмыслиц. Одни лишь сведения о "живущем в основном за счет поставок продуктов из Душанбе" Памире при необходимости подавления боевиков памирской оппозиции, которые уже разграбили все эти "караваны с продовольствием, направляемые на Памир из Душанбе", чего стоят! Конечно, статьи о Таджикистане пишут "в основном" высокопрофессиональные журналисты, их поездки на место событий стоят дорого, и они не могут позволить себе тратить время на то, чтобы копаться в мелких пристрастиях рядовых, непредставительных обывателей, не обладающих специальной информацией. Они идут туда, где есть много новых, свежих данных, то есть к тем именно, кто контролирует положение, - и предлагают читателям свой стройный, непротиворечивый рассказ.
Люди носят на себе свою скорлупу. Никогда не забуду, как по улице восточного города идет столичный корреспондент - ничего не видя вокруг, сладострастно прильнув к с трудом добытой центральной газете недельной давности. Сам я не могу похвастаться той преданностью, которая позволяет переваривать наш ежедневный абсурд. Таджикская бойня при соответствующем финансировании может быть повторена где угодно. Я решил, что ничего не буду опровергать, поскольку любое сообщение что-то да рассказывает о ситуации, не буду полемизировать и просто напишу, что видел, проходив месяц по Таджикистану.
*
Поднявшись с севера от Оша по цветущим долинам киргизского Алая к перевалу Кизил-Ярт (4282 метра над уровнем моря) и границе Бадахшана, попадаешь в местность, ощущение от которой трудно определить. Больше всего похоже на полярную пустыню, поднятую куда-то к звездам. Это - Мургаб. Машины из-за падения давления идут с постоянно кипящим радиатором, а свет с неба режет глаза. В июне там весна, как на побережье Ледовитого океана, но зелени еще нет. Говорят, здесь растут березки, я не видал. Все вокруг цвета выгоревшего солдатского х/б. Рядом с дорогой плоская лужа бессточного соленого озера Каракуль. Вода противоестественного бирюзового цвета, над поверхностью кружит одинокая чайка. Как сюда попали чайки, не знаю.
По берегу белые и серые пятна, это не снег - солончаки. Сухой снег лежит на камнях в трудно определимых руслах ручьев. Вода где-то внизу, под камнями. Осыпи; большие камни лежат сверху. Все здесь из отдельных камней, их можно пересчитывать. На самых больших - наверху - блестящий ровный белый снег. Утром минут на двадцать нижние камни меняют цвет, на них проступает мельчайшая роса, и они темнеют. Эта роса - единственная привычная нам вода. Другая вода непохожа на нашу, как будто сухая. В верховьях речек ее больше, затем она исчезает в сухих камнях, и устья не видно. За следующим перевалом, иногда вдоль ручья кайма зелени сантиметров в 20. Косматые черные быки - яки. Иногда - не то разрушенные, не то строящиеся дома. (Очень похоже на пустыни в "Марсианских хрониках" Бредбери.) Около прямоугольников поселка Караярт, где сходятся берег Каракуля и защитная система китайской границы - русский пост. Российские пограничники аккуратно проверяют документы.
Многочисленные киргизские посты проверяют груз, ищут лишнее. От них можно откупиться - где русскими деньгами, где ведром бензина на нужды таможни, а где и мешком муки. Изредка помогает московское журналистское удостоверение. У Каракуля проверяют разрешение киргизских властей на въезд в Горный Бадахшан и памирскую прописку у тех, кто хочет выехать сам, без особых документов: нет - не пропускают. Беженцы на Памире оказываются заперты. Киргизский ОВИР ставит разрешительные штампы только на служебные командировки местных жителей, никем более не занимаясь, как и при Союзе. Так выглядит блокада для приезжих, кроме тех, кого российские пограничники везут сами, на своих машинах.
Помочь получить специальное разрешение может директор таджикской торговой базы в Оше Мамат Худоназаров, официальный представитель Хорога; ошские таджики зовут его "президентом". На территории базы стоят десятки груженых машин, большей частью с мукой. Продукты закупаются на деньги живущего в Швейцарии Шаха Карима аль Хусейна, имама исмаилитов с титулом Ага-Хан IY, одного из потомков Магомета, женатого на родившейся в Англии русской женщине из белоэмигрантов. Гуманитарная помощь с прошлой зимы была единственным продовольствием, поставляемым на Памир. Машины стоят из-за отсутствия бензина. Бензин поступает через Ферганскую долину, через Узбекистан, и бензин - первая забота Мамата. Водители говорят, что в машины с памирскими номерами бензин не отпускают. Если вспомнить про киргизские сомы и запрет на хождение рублей в Оше, то сложностей уже достаточно.
730 км из Хорога на север, в Ош. Это самая старая, основная дорога. Она сделана очень основательно и, несмотря на высоту перевалов (Акбайтал, например, 4655 метров - выше потолка для боевых вертолетов), открыта круглый год, в отличие от западной дороги на Душанбе, зимою закрытой. Дорога до Душанбе ниже и почти на 200 км короче, но там, перед Памиром, слабые грунты, и дорогу во многих местах регулярно сносят сели. Ее долго блокировали военные действия, закрыта она и по сей день. По северной, ошской дороге проходит 10-15% прежнего грузопотока. Оставшиеся водители делают по одному рейсу в месяц вместо четырех, остальное время ждут бензин.
Для местных это означает 100 грамм муки на человека в день. В далекие кишлаки и те не доходят - нет бензина. Едят суп из воды с картошкой и перловкой или шир-чай - зеленый чай на гуманитарном сухом молоке с лепешкой. Зарплату платят только бюджетникам, остальные больше года без зарплаты; это при том, что в огороде у них из-за высоты все растет не лучше, чем в России. Много лекарственных трав, но как их вывозить?
У беженцев дохода нет вовсе. Их не пропускают на север, а молодым мужчинам душанбинское правительство вполне официально не гарантирует безопасность в Таджикистане. Правда, настежь открыта южная граница, в Афганистан, но ни дорог, ни работы там нет. Люди там сами нуждаются в помощи.
Когда наша машина прошла перевал Кайтезак - нагромождение камней и снега с высыхающей водой и промелькнувшей на ветру маленькой, меньше воробья, птичкой - дорога пошла вниз, в Шугнан. Сначала появляется будто подстриженная трава, потом деревья, а по сторонам вместо раскиданных камней вырастают каменные стены, между которыми всей ширины-то - река, дорога по карнизу да изредка клочок почвы на наносах старого селя - насколько десятков метров. Если места чуть больше - стоят дома. Традиционный памирский дом похож на античное патио, только внутренний дворик перекрыт стеклянным фонарем. В каждом таком доме сейчас, кроме хозяев, еще по нескольку беженцев. Вокруг домов необработанной земли нет. По всем склонам и уступам бегут в проложенных руслах ручьи, от больших до самых маленьких - сантиметров 10 шириной - к каждому деревцу и к каждой грядке. По трубам вода течет на картофельные огороды, расположенные на таких склонах, что приезжему взобраться затруднительно. Определение "сырая земля" здесь неверно. Сырая она только там, где поработал человек; земли мало. Горы - глубокие, километровые щели в камне, на дне которых живут люди.
Нет земли, значит, нет работы, нет и заработка. Молодежь, как правило, уезжала. Памирцев, рассеянных по стране, пожалуй, было больше, чем на Памире. Теперь значительная их часть, спасая свою жизнь и жизнь своих детей, вернулась назад. Среди них есть душанбинские слесари и преподаватели, крестьяне с хлопковых полей Курган-Тюбе и секретари райкомов КПСС, но никто не сумел привезти с собой работу.
Когда-то давно работа здесь была. Тут есть гора Кохи-Лал - Гора Сокровищ, где еще царь Соломон начинал добывать рубины, и это не единственное место. Уже десятки лет горные работы не ведутся. С одной стороны, это хорошо: Памир остался не тронут разрушающими технологиями, а с другой... Насколько мне известно, дороги на север проложены еще перед войной, и начат строительством аэродром для больших самолетов, но добыча и всякое производство было остановлено. Памир стал "кладовой стратегического запаса". Вместо производства деньги шли на дотации, чтобы население "кладовую" не растащило. Оно, впрочем, и не собиралось. Здесь очень сильно уважение к знанию. Образованных людей много, но они чаще стремились быть учителями, врачами, "чистыми" учеными. Практики и технари стали появляться недавно.
Памирцы - это черноволосые люди со светлой кожей и зачастую с голубыми глазами, народ, который очень давно пришел сюда, проделав большой путь. По внешнему виду они отличаются не только от тюрков, но и от других таджиков, возможно, из-за изоляции. Много рыжих, крепких, чуть курносых людей - потомки легионеров Александра Македонского, разбитого здесь в этих горах. Таджики говорят на фарси, относящемуся к индоевропейским языкам, и тюркоязычные соседи - узбеки, киргизы или афганские пуштуны - его не понимают. А семь бадахшанских языков - древнейшие формы фарси - особняком и среди таджиков. (Эти отличия и уготовили им долю, в европейской истории доставшуюся евреям.)
На Памире, впрочем, все хорошо говорят по-русски. Вторая фраза, которую слышишь от местных жителей, о том, что Памир добровольно присоединился к России (в 1895 году). Первая же: исламистов у нас нет!
По вероисповеданию, вернее, по традиции бадахшанцы - исмаилиты. По традиции, потому что, как говорят они сами, исмаилизм - не вполне религия, скорей, способ понимания жизни. Мечетей здесь не было, намаз читать публично ни к чему, а женщины никогда не носили паранджу. Некоторые утверждают, что исмаилизм проповедует первобытный коммунизм с социальным равенством, свободой совести и равенством полов. Это общество некогда восприняло магометанство, но результат был такой, что и для мусульман-шиитов (из которых вместе с Али, племянником Пророка, выделились исмаилиты, и для суннитов, мусульманских протестантов) исмаилиты остались кафирами - неверными. На Памире считают, что если бы к власти пришли исламские фундаменталисты, то памирцы стали бы первой жертвой. Что, впрочем, не мешает Бадахшану иметь в своем составе суннитский район, Дарваз, с чем не связано было никаких внутренних проблем.
С Дарвазом зато связаны внешние - военные проблемы Бадахшана. На юг от Дарваза открытая афганская граница, севернее ледник Федченко, а на запад - остальной Таждикистан, где недавно прошла война и кое-где идет до сих пор. Здесь единственный участок памирской границы, километров в двадцать, проложенный не по водоразделу, а по реке. По мосту через эту реку идет дорога в Душанбе. На памирской стороне, в покинутом после танкового обстрела жителями, разбитом кишлаке Даштешир стояла застава сил самообороны, человек тридцать, без формы и знаков отличия, но с внутренним порядком боеспособной регулярной части. Их задачей было не пускать вооруженные группы на Памир - мирную территорию Таджикистана.
С той стороны расстреляли орден Ленина на щите с надписью "Горный Бадахшан": "зачем?" - спрашивают здесь.
Караулят бесплатно, за еду и боеприпасы. Командир молодой парень, Вова, как сам о себе говорит, "русскоязычный", хоть и памирец. Отец работает в Иркутской области, и семья там.
Кроме памирцев, есть и "иностранцы". Мы видели настоящего исламиста, бойца, который говорил, что за ним стоит мусульманский мир и он защищает мусульманские идеалы. (Товарищи смеялись и говорили, что шутит.) Сам - сибиряк, наполовину литовец, наполовину русский.
За рекой тогда стояли танки полковника Алексеева, суховатого человека с крепкой рукой, не расстающегося с автоматом. Алексеев базировался в Тавильдаре, километров 10 от Даштешира, представлялся советником душанбинского правительства и говорил, что подчиняется только Рахмонову. В 201 дивизии никакого полковника Алексеева не знают, к российским войскам он не относится. Бойцов его я не видел.
Между его частями и заставой Даштешира бывали бои. 4 июня утром была попытка силами десанта при поддержке танков смять Даштеширский отряд, но танки в предрассветных сумерках от моста прямой наводкой расстреляли не оборонявшихся, а свой же десант. Погибло 15 человек, потом в бою еще 12. Среди них - русские, таджики, татары. В Даштешире возмущались, что Алексеев требовал выдать только русских погибших, не интересуясь другими. Других, кого нашли, хоронили сами.
Был и пленный - подполковник Рощин. Сказал, что уже лет шесть без работы, а здесь платят за операцию по 200 тысяч. Попросил разрешения сделать себе укол наркотика (у него был при себе) и застрелиться; разрешили... Другого отпустили: пленных тут не держат.
На этих перевалах с лета 1992 года памирские отряды загораживали Бадахшан от войны в остальном Таджикистане. Дальше они не отступают. С правительственной стороны использовалось около 10 установок залпового огня "Град", бьющих по площади. По словам замначальника Бадахшанского УВД Ахмадова, с воздуха кишлаки бомбила узбекская авиация: 16 штурмовиков МиГ и 22 вертолета МИ-8. В Россию ушел призыв о помощи, подписанный ветеранами и стариками. Там была фраза: "В любой семье дружба с Россией стала легендой, передающейся от старших к младшим." (В России обращение не заметили.) Среди мирных жителей погибло семеро, в том числе старик и дети, среди бойцов - четверо. Можно было ожидать еще больших жертв, но на Памире армейские части неэффективны.
Силой взять Памир нельзя, небольшие отряды в ущельях в состоянии остановить любую армию. Производители современных вооружений не учитывали Памир как возможную зону боевых действий.
*
На Памире я не увидел ни разборок между ветвями власти, ни борьбы за демократию с партноменклатурой и интриганами из госбезопасности. Нет бытового национализма, русские - это уважаемые люди. Да что говорить, некоторые полевые командиры оппозиции, спасающиеся на Памире, берегут старые партбилеты. Не видно и остервенелой борьбы "нового" со "старым".
Конфликты тут разрешаются быстро и незамысловато. Во время бегства памирцев из Душанбе в Калайхумбский район приехали вооруженные люди из какой-то душанбинской группировки, имевшие родственников на Памире, и начали кормиться за счет населения, вести себя неприлично. Тогда приехал, с друзьями из охраны Хорогского хлебозавода, Алеша Горбатый и потребовал прекратить безобразие, дав налетчикам сутки на раздумье. Поскольку требование было справедливо, и это было всем ясно, незваные гости сами ретировались, а Алеша стал командиром батальона самообороны.
Алеша Горбатый - щуплый молодой человек со сломанной ключицей, инвалид с детства из-за плохого медицинского обслуживания. А что означает на Памире - "всем ясно"?
Попробую объяснить. Здесь часто услышишь слово "народ". Этот "народ" - всегда конкретная группа живущих вместе людей. Может быть "народ Памира", "народ Даштеширской заставы", "народ крестьян-арендаторов". Народ тут связан не с территорией, не с государством, и даже не обязательно с языком (на заставе или среди арендаторов могут быть разные люди). "Народ" возникает из доверия друг к другу людей, связанных общей судьбой, из доверия, без которого судьба взяла бы над людьми верх.
Личное доверие связано с личной ответственностью. Как я понял, здесь любой может подойти, окликнуть на улице нужного ему человека, независимо от должности, чина или иных обстоятельств, и спросить либо сказать ему все, что он имеет сказать. (Поэтому Рахмонов, отказавшийся появиться в Хороге на улице перед людьми, сразу стал, как бы это сказать... безнадежным.) Нельзя отказаться отвечать на вопросы человека, имеющего к тебе дело, и этот спрос гораздо важней, чем бывшие партийные и любые другие формальные взыскания. Отказавшийся теряет лицо и его уже не признают частью "народа".
Из Москвы это выглядит странной экзотикой, но в местном обществе роль отдельного человека очень велика. Когда человек внятно говорит правду и поступает соответственно, "народ" его защищает, зато разбойник вмиг оказывается в борьбе со всеми людьми. Пробравшийся на Памир разбойник, как правило, не может сохранить свои внешние связи и не в силах вести войну против всех. Среди "народа" в здешнем, памирском понимании общее мнение просто и бесхитростно - надо защитить обиженного и помочь доброму.
Я не знаю другого объяснения, почему бандиты убираются вон после предупреждения, не связанного с использованием больших сил.
Личные способности, внутренняя свобода и неотвратимость последствий, как ни странно, ведут к стабильности общества. Я видел, как за одним столом открыто, не стесняясь посторонних, собирались старые руководители Бадахшана и те, кто потом встал на их место, командиры отрядов самообороны и отрядов КГБ, беженцы и представители местного МВД. (Пограничники несколько дистанцируются от происходящего, но когда они не выступали против местного общества, и у них было спокойно.) Согласие здесь ценят. Здесь никто не ходит по улице с оружием, как в Душанбе, а молодежь гуляет до ночи и поет песни.
Как говорят, памирцы - народ простой. Когда в девяносто первом году до Хорога докатились слабые отзвуки московских событий, ораторы на митинге говорили так: "Памир первый присоединился к России, у нас раньше других появились Советы, давайте мы и демократию введем у себя первыми!"
Но, может быть, у них она уже была?
