Век ХХ и мир.1994. #9-10.WinUnixMacDosсодержание


ПЕРЕСАДКА

Сергей Митрохин
В интересах величия

О необходимости новых идеологий

Власть в современной России постепенно переходит от тех, кто хотел бы видеть ее компактной, но богатой страной - к тем, кто связывает свою политическую карьеру с идеей восстановления ее имперского величия. Нелишне разобраться в причинах этого процесса.

Воссоединение

17 марта 1992 года произошло знаменательное событие: некий православный священник призвал к единению во Христе всех, кто собрался митинговать на Манежной площади: правых и левых, белых и красных, коммунистов и монархистов, - которые впервые за всю историю объединились для совместной акции столь представительным образом. По мысли выступавшего, эти непримиримые враги должны были покаяться и простить друг другу - во имя победы над дьявольской властью демократов. Призыв был встречен всеобщим восторгом, - потому что звучал не как благое пожелание, а как констатация свершившегося факта. С этого митинга, где недавние антикоммунисты впервые открыто выступили вместе с коммунистами, пути красных и белых соединились, положив начало существованию "право-левой", или "красно-белой" оппозиции.
Размежевание на правых и левых в современной России было неряшливо скопировано с западной социально-экономической - системы координат. Но главным пунктом самоопределения в российской политике является не экономический, а цивилизационный выбор. Противостояние социализма и рынка второстепенно, а главное разделение проходит по линии: западное - автохтонное, чужое - свое, силы модернизации - силы традиции.
Геополитическая система координат расставляет всех по своим местам. Демократы сколько угодно могут считать себя левыми или правыми: их реальное место в спектре определяется положительным отношением к "цивилизованному" (читай: западному) пути развития. Классические правые (белые, монархисты) противопоставляют этому пути традицию российской, а истинные левые (красные, коммунисты) - советской империи.
Когда красные выступали как агенты модернизации (хотя и альтернативной Западу), они были злейшими врагами белых. Но сегодня они имеют за плечами свою традицию - тоже самобытную и тоже антизападную. 17 марта на Манежной площади две традиции сомкнулись в единое автохтонное целое, и произошло "помазание" коммунизма как законного наследника российской империи.
То благословление было неформальным. Безвестный священник действовал на свой страх и риск, не получив никакой санкции со стороны официальной православной иерархии. Но именно он был в тот момент носителем исторического духа православия.

Теократия и автократия

В основании русской национальной идеи в ее традиционном виде лежит синдром религиозной исключительности, аналогию которому трудно найти в истории европейских народов. Объяснение этому феномену следует искать в особенностях взаимоотношений церкви (теократии) и светской власти (автократии), которые по разному сложились на Западе и в России.
Стратегические цели теократии и автократии никогда не совпадают, потому что каждая из них стремится к безраздельному господству. В то же время на определенном историческом этапе они не могут существовать друг без друга. С одной стороны, любая теократия может утвердиться лишь в том случае, если она заручится поддержкой светской власти; последняя же нуждается в церкви как в источнике собственной легитимности. Разрешение данного противоречия во многом предрешило судьбы как России, так и Европы.
В Европе создалось положение, при котором сфера влияния теократии (католической церкви) включала в себя юрисдикции нескольких могущественных автократий (Англии, Франции, германских княжеств и т.д.). В данной ситуации теократия испытывала хронический дефицит государственной силы, а автократиям никогда не доставало необходимого религиозного авторитета. В результате церкви удалось сохранить независимось от автократий: противоречия между ними всегда могли быть использованы ею в целях самозащиты. Реформация не устранила, а напротив, только усилила это взаимное отчуждение между верой и властью, получившее оформление в доктрине Мартина Лютера о греховной сущности государства.
Важным следствием этого взаимного отчуждения было стремление автократий обрести альтернативные по отношению к церкви - нерелигиозные источники легитимности, прежде всего право. Европейские нации, которые начали формироваться в эпоху абсолютизма, уже не могли конституироваться на религиозной основе, так как католичество продолжало оставаться интернациональной религией, а протестантские конфессии не совпадали с границами этносов и государств.
В России после 1453 года (падение Византии) сфера влияния теократии (православной церкви) постепенно начинает сливаться с границами юрисдикции одной доминирующей автократии и одного преобладающего (русского) этноса. Не имея противовеса в лице равновеликой единоверной автократии, русская автократия пользуется ничем не ограниченной религиозной санкцией, в то время как теократия получает в свое распоряжение неограниченную государственную силу. Оставшись "один на один" с автократией, православная церковь приняла все ее условия. Русская автократия не нуждалась в дополнительных источниках легитимности; ее единство с народом декларировалось как религиозное, а следовательно, и нарождающаяся нация конституировалась на религиозной (православной) основе. Поскольку же эта религия не является интернациональной, она неизбежно становится этноцентрической, включая в число своих святынь этнос, доминирующий в сфере ее влияния.
Итак, если католичество выступает как интернациональная религия Европы, то православие исторически обнаруживает себя как этноцентрическая религия русского народа.
Пойдя в услужение к самодержавию, православие превратилось в разновидность государственной идеологии и уже не могло остаться в стороне от имперской программы государственности, взятой на вооружение русской автократией. Со времен Филофея и Иосифа Волоцкого официальное православие оформилось как геополитическая доктрина, служащая для "помазания" самое империи. В этом - одна из главных причин, в силу которой имперская идея заняла центральное место в идеологическом комплексе русского национализма.
Процесс секуляризации общества и культуры, охвативший Европу в XVIII-XIX веках, не оставил в стороне и Россию. Атеистическая и антиклерикальная идеологии были в той или иной степени связаны с идеей прогресса и пронизаны пафосом модернизации. В большинстве западных стран атеистические ценности не были противопоказаны национализму, формировавшемуся на нерелигиозной основе. Более того, во время Великой французской революции ненависть к церкви послужила одним из стимулов сплочения нации.
В России, где национальная идея была вскормлена православием, силы модернизации не получили возможности для маневра на поприще национализма. Русский национализм, органически связанный с православием и полностью обращенный в прошлое, не смог выработать никакой сколько-нибудь зачительной светской программы. Эклектические идеологии, пытавшиеся совместить патриотизм с конституцией западного образца, обладали ничтожным мобилизационным потенциалом и были сметены, уступив тем партиям, которые, выступая с атеистических и антиклерикальных позиций, подняли знамя самого радикального интернационализма.

Мессианские проекты России

Комплекс религиозной исключительности, порожденный фактом преобладания русских в православном мире, лег в основу первого мессианского проекта России, получившего выражение в формуле инока Филофея: "Москва - третий Рим, а четвертому не бывать". Хотя в дальнейшем этот проект переиначивался на разные лады, по сей день его неизменным инвариантом остается идея, согласно которой превосходство русского народа может быть реализовано исключительно на путях создания (либо воссоздания) Империи.
Но мессианская энергия имеет тенденцию иссякать по мере того, как идея империи претворяется в громоздкую геополитическую реальность, - энергия уходит уже не столько на расширение господства, сколько на удержание завоеванных позиций. Русские империалисты ХIХ-ХХ веков уже вынуждены считаться с какими-то реалиями: самые смелые их фантазии о будущих границах Империи не простираются в западном направлении дальше Австрии и Пруссии, а в восточном - Аляски. Их идеалом является не мировое господство России, а всего лишь ее выгодное участие в разделе мира.
Первый мессианский проект утратил планетарные масштабы, заданные ему Филофеем. Мессианские запросы, воспитанные православием в русской душе, не нашли выхода в рутинной задаче поддержания империи, и на смену первому мессианскому проекту пришел второй, поставивший перед великороссами грандиозную задачу: освобождение трудящихся всего мира.
Масштабность мессианской задачи - вот то преимущество, которое имел большевизм перед традиционным русским национализмом начала ХХ века. От просвещенного же патриотизма либералов его выгодно отличала другая черта: цели большевизма не были тривиальными, ничто в них не напоминало путей, пройденных другими народами. Большевики нащупали в русском характере более глубокие струны, к важнейшим из которых относятся жертвенность и любовь к риску, выливающаяся в стремление ходить иными, неведомыми путями. Поэтому в 1917 году победили не те, кто пытался вывести Россию на торную дорогу цивилизации, а те, кто предложил ей цивилизационную альтернативу. О том, насколько глубока была жажда новизны, свидетельствует тот факт, что победу одержало течение, вывернувшее наизнанку все основные черты традиционного национализма: большевизм выступал одновременно как антиклерикальная, антинациональная и антиимперская сила.

Геополитическая константа русской истории
Все это существенно изменилось вскоре после того, как поэтика мировой революции уступила место реалистической задаче: отстоять новый порядок в существующих границах, не отказываясь от возможности их расширения при помощи традиционных средств - дипломатических и военных. Таким образом, большевики в общих чертах унаследовали геополитическую ситуацию русского самодержавия. Теперь коммунизм, являясь идеологическим аналогом теократии, совпадал с границами как новой автократии (тоталитарной власти), так и доминирующего (опять же русского) этноса. Для того, чтобы победить коммунизм в лице его ортодоксальных приверженцев, Сталину понадобилось куда меньшее время, чем русским самодержцам на подчинение православия. Эта победа позволила ему инкорпорировать в идеологический комплекс коммунизма русский национальный миф. Были восстановлены имперская программа государственности и этнократический характер господствующей идеологии, а радикальный антиклерикализм уступил место терпимости к традиционным конфессиям. Имперский мессианский проект вернул свои исторические позиции, став реальным содержанием советской политики. Второй мессианский проект сохранил актуальность как ритуальное прикрытие традиционного империализма.
Оппозиция коммунистической автократии вобрала в себя основные черты, характерные для дореволюционных партий, боровшихся с царским самодержавием. Уже с середины 6О-х годов силы, выступавшие за модернизацию советской системы, были ориентированы вненационально и, в конечном счете, антиимперски. Движение за права человека приняло националистическую окраску в других республиках СССР, а в самой России отличалось полным безразличием к проблемам русского этноса и сохранению его доминирующего положения в империи.
С развертыванием общественного движения во времена перестройки его центральным понятием стали "общечеловеческие ценности", а нормативным образцом - "цивилизованные страны". Сходства между большевиками первой четверти века и современными демократами очевидны. И те, и другие - агенты модернизации, пренебрегающие национальной идеей во имя интернациональной - классовой, либо цивилизационной (читай: прозападной) идентичности. Совпадают они и в легкости, с которой приносили империю в жертву своим политическим интересам.
Резкое отличие и одновременно преимущество большевиков состояло в обладании мощным мессианским ресурсом, который отсутствует у современных демократов в силу их желания пристроиться в хвост "цивилизованным странам". Худосочный "российский" патриотизм, ставший их идеей-фикс после выборов 199О г., не меняет ситуацию, поскольку продиктован в основном представлениями о том, какой должна быть "правильная" нация западного типа. Народ, привыкший считать себя великим, не может удовольствоваться таким типом национализма, который ставит его в один ряд с другими народами. Это - удел маленьких наций, например, прибалтийских. Великий народ нуждается в ценностях, выделяющих его из остального мира.
На фоне этого бессилия и в качестве реакции на западный (демократический, антиимперский) вызов растет потенциал имперского национализма, сохраняющий на себе закатный отблеск первого мессианского проекта. Разумеется, в его лице мы имеем только жалкое подобие былого замысла. Никогда еще русская идея не была столь слабо насыщена содержанием и бедна смысловыми оттенками. Было бы самообманом закрыть глаза на жестокую истину: в ХХ веке Россия предала православие и весь христианский мир. Такие деяния не проходят бесследно: сама религиозная основа русского мессианства на сегодняшний день безнадежно подорвана. Политические движения, сделавшие ставку на православное возрождение, оказались слишком архаичными и бутафорскими для того, чтобы стать центром притяжения для российской, в религиозно индифферентной массы.
Гораздо более успешными были те политики, которые оттеснили "духовность" на задний план, а в основание имперской стратегии положили комплекс национального унижения и обывательский прагматизм. Спасительная миссия империи теперь предназначается "маленькому человеку", страдающему от падения уровня жизни и новых границ и в большой своей массе оставшемуся без защиты в бывших советских республиках. Налицо несомненное снижение национальной идеи: русские должны господствовать на шестой части суши не потому, что они - носители каких-то особых духовных ценностей, а просто в силу того факта, что они - русские.

Третий мессианский проект

Имперский национализм - явление бессодержательное и не имеет далекой исторической перспективы. И все же восстановление империи остается великой задачей, которую сегодня не может поставить всерьез ни один народ в мире. При всей опасности и исторической бесперспективности этой задачи она все-таки представляет собой нечто более возвышенное, чем культ материального потребления, образующий фундамент современного российского либерализма. И демократы проиграют борьбу с национал-империалистами именно потому, что неспособны предложить России такие задачи, которые не были бы решены в настоящее время другими народами.
В демократической среде продолжают безмозгло высмеивать идею "особого пути" и восхвалять "цивилизованные страны", не понимая, что концепция "особого пути" - это мощный идеологический ресурс, который демократы добровольно и бездарно отдают в руки национал-патриотов.
Для тех, кто не приемлет национал-имперскую стратегию российского будущего, чреватую катастрофой не только для России, но и всего мира, идеологическая задача первостепенной важности заключается в выработке такой концепции "особого пути", которая не вступала бы в непримиримое противоречие с основными идеями демократии и либерализма. Печальная истина заключается в том, что идеи свободы и демократии могут одержать победу не сами по себе, а только как приложение к более оригинальным программам. Главный акцент в этих программах должен лежать не на тех идеях, которые призваны сблизить нас с другими странами, а на том, что, напротив, разительно выделит нашу страну и в известном смысле сделает нас передовыми по отношению к остальному миру. Углубляющийся идеологический кризис ставит в повестку дня создание третьего мессианского проекта России, который с неизбежностью унаследовал бы от своего предшественника не содержание, а основные типологические черты. Вышеприведенный анализ позволяет нам увидеть эти особенности в самом приблизительном и общем виде.
Новая концепция российского пути должна быть если и не атеистической, то по меньшей мере религиозно индифферентной. Она не может быть основана ни на одной из существующих религиозных конфессий, включая православие.
Приоритет в этой концепции будет отдан чему угодно, но только не национализму. Национализм образца ХХ века унизителен для руссих, поскольку основан на комплексе национальной неполноценности. Но в русском характере всегда преобладало нечто противоположное: национальная самодостаточность.
Тем не менее, с позицией русских националистов данную концепцию будет роднить неприятие общей направленности развития западного мира. Нельзя не ожидать и некоторой ее общности с настроениями демократов, например, в части, касающейся отвержения идеи империи.
Следует ожидать реабилитации космополитического пафоса международной солидарности, но разумеется, уже не в том усеченном варианте, который предлагали большевики, видя солидарными только пролетариев. Третий мессианский проект сможет оправдать возлагаемые на него надежды только в том случае, если будет ориентирован на решение проблем всего человечества и, таким образом, предназначать Россию к глобальной миссии. Иными словами, необходимо переломить основную тенденцию нынешней близорукой политики, в которой узконациональные интересы имеют безусловный и чудовищный перевес над интересами общепланетарными.

*

Было бы преждевременным и опрометчивым пытаться в рамках данной статьи предвосхитить содержательную сторону искомой идеологии. Задавшись такой целью, нужно было бы пойти по пути определения наиболее острых и грозных проблем современного человечества - особенно тех, которые обязаны своим возникновением мировому господству западной модели развития.
Запад навязал современному миру такую систему ценностных координат, в которой самыми "лучшими" и достойными всеобщего подражания являются страны, наиболее эффективно усваивающие западную модель. Россия сделает величайшую ошибку, согласившись планировать свое будущее по параметрам, действительным только в рамках этой конвенции, к которой она присоединяется одной из последних. Ее задача всемирно-исторического масштаба заключается в том, чтобы отняв у Запада монополию на ценностный диктат, предложить миру иную конвенцию - такую систему ценностей, в рамках которой она сама займет достойное великого народа место.
Эту задачу демократическим силам еще только предстоит сформулировать.


В начало страницы
© Печатное издание - "Век ХХ и мир", 1994, #9-10. © Электронная публикация - Русский Журнал, 1998


Век ХХ и мир, 1994, #9-10
Пересдка.
http://old.russ.ru/antolog/vek/1994/9-10/mitrohin.htm