ОСЛОЖНЕНИЯ
Глеб Павловский
Вместо России
Сведения о беловежских людях
Часть первая Часть вторая Часть третья Часть четвертая
Часть третья, солнцевская
В почтовый ящик опустили новую цветную газету. На первой полосе реклама: накаминные вызолоченные часы, и вместо обычных при циферблате наяд и штурвала - скипетр и держава Российской империи! Вещица, в общем, во вкусе Собчака. Заказчик же бери повыше.
Сия кучка монархизма кокетливо откляченной лапкой выставляет на вид грамоту следующего содержания:
"ФИРМА "КРОСНА"
ЯВЛЯЕТСЯ ПОСТАВЩИКОМ
ВЫСОКОХУДОЖЕСТВЕННЫХ ИЗДЕЛИЙ
ДЛЯ ПРЕЗИДЕНТА РФ"
Аутентичность бумаги засвидетельствована росчерком - "Управляющий делами П.Бородин". И типографский кегль бланка значит, что список открыт для следующих поставщиков е.и.в. Здесь многое можно сказать (статус выборного чиновника как "потребителя высокохудожественных изделий" конституции неизвестен), да не станем ловить блох для либерализма - тот и так раздобрел.
...И на обложке сборника "Либерализм в России" 11 гляжу - часики ретро; но карманные, луковицей. Либерализм же гравюрен: двое плешивых господ с нафабренными усами в вечерних фраках, встреча за штоссом: что Пал Сергеич, про питерские дела слыхал - не пора ли крестьян сбывать? - Да погожу еще маленько, Петр Бернгардович! Жанр. То ли стилизовано под fin du siecle, то ли там и свистнуто.
Забавно, что современный "кадет" идентифицирует себя с землевладельцем времен Кавелина. Интересно и это обращение политики за реквизитом. "Либерализм" или "державность" для него есть нечто со склада, который при большевиках простоял запертым, а Ельцин отпер и выдает по талонам: "фраков 2 (два)... часы из запасника... либерализм..." Все только для россиян.
Слово "российский" удобно тем, что условно и деперсонализовано: никакая особь в РФ не применит такое слово к самому себе, и еще меньше себя так помыслит. "Российский" есть тавро помещения себя в данную емкость - принадлежности штуки к таре. Из "российского" не извлечешь ни русского, ни чукчу - а только "субъекта федерации", либо страхолюдного "россиянина" - еще один знак подданства с переходом в лояльность, накладной гипсовый герб, вроде "советского человека". "Российское" оттого и победило в речевой конкуренции русское, что последнее было ранее сведено к грубо этничному номиналу. "Российское" утверждалось на месте, оставшемся без "советского" - и вполне его заместило.
"Россиянин" - кто это? не я, не вы и не мы - Das Man, каргопольский мужичонка с глиняной шишкой на заду, чтобы не опрокинулся.
Звучные, прежде табуированные слова вообще чрезвычайно свойственны для беловежского младенца.
Лишенный реальных национальных вещей, он цепляется за слова-сувениры, пришедшие откуда-то издалека, где все по-настоящему - не как у нас. "Геополитика" - одно из таких слов, удобное тем, что сохраняет неустранимый имперский привкус - глобальной стратегии действий глобальной силы. Привкус силы ("сильная социальная политика", "сильная исполнительная власть", "силовое министерство" - недаром лексикон ИНД вошел во вкус этих понятий именно в Великое Десятилетие) еще один вид игровой компенсации за отказ от государственности (где "сила" присутствует имплицитно, оформленная в институтах). Но не переоценить и лексическое значение геополитики, с ее метафоризирующей лексикой - "точно-неточной терминологией" - для обживания эллипсоида ИНД. В известном смысле, геополитика прочно вошла в синклит заместителей глобалистской же коммунистической идеологии. Она, и только она сумела раскрасить безжизненные пустышки "России", "Украины", "Крыма", "Евразии" - здесь, как и повсюду, игра шла по законам присваивающей инверсии: сам назвал, сам и завладею..
В последние годы утвердился предрассудок о реальном существовании России - государства, созданного на остатке территории СССР, не подвергнутом этническому расчленению. Наша задача оспорить применимость понятия в дискуссии о "русской идее", когда та, укрытая в "разговор о России", становится ритуалом слепого участия в реальном, как якобы заданном.
Есть правда сильное возражение против самой постановки вопроса: на сегодня уже есть по меньшей мере одно государство, именующее себя "РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ/РОССИЯ" (субъект международного права) и утвердилась манера или предрассудок, согласно которому споры "о России" (о судьбе Р., о величии Р., о прошлом Р.) рассматриваются как относящиеся к данному государственному артефакту. Сам же артефакт подвергается своего рода геофизической апологетике, формула которой: раз оно есть в этих широтах, значит, оно-таки есть!
Может, проще санкционировать сложившуюся договоренность?
Но представим себе другой Израиль, не тот, что мы знаем. Вообразите, что деколонизация Палестины развернулась чуть раньше, и Израиль был создан англичанами еще в рамках Версальской системы. Израилю не предшествовала бы светская проповедь Жаботинского, не возник Бейтар: просто еще одна, не самая привлекательная точка еврейской эмиграции. Зато имя ее велико - "Израиль" - поспорь-ка, раз страну признали и разместили в Лиге Наций.
...Наверняка был бы кощунственно восстановлен и древний Храм, нечто сопоставимое с ударной стройкой имени Христа-Спасителя у одноименной дыры в центре Москвы. Армию Израиля построили бы по модели британской, но одели бы конечно в национальные костюмы. (В России, что ни соври, все уже было: Иудейский полк, сформированный князем Потемкиным для войны против Турции, одели в лапсердаки "а la-hassid"). На кредиты, взятые у арабских шейхов, выстроили бы мощную кошерную индустрию; но отдыхать ездили бы все-же на Бахрейн, а торговать - в Дубай...
Вот мы и получили аналог современной русской ситуации: "национальное государство", не освященное ни трагедией, ни традицией, не озабоченное нацией, зато ритуализуемое административно на основе традиционного номинала. И легко признанное мировым сообществом, чтобы тут же переложить на него долги всех бывших Россий, вместе взятых (опять-таки, сходно Версалю).
Ужо вам! Великий Израиль поднимется с колен.
Вспоминается и еще один прецедент, ЕС-овский эвфемизм относительно Македонии: "Провозгласившая суверенитет республика бывшей Югославии Македония". Но в нашем случае не было сильного, как Греция, конкурента, заявившего бы права собственности на узурпированное имя - Россия была "московским ничьим".
Вообще, греко-македонский прецедент оспаривания права нового государства называться именем покойного, притязая тем самым и на чужую государственную традицию - не только патриотическое бешенство греков. Зло проще пресечь в зародыше, нежели дожидаться пока оно окрепнет. Здесь есть смысл, нечуткость к которому и породила в конце 1991 года "Россию-правопреемницу СССР".
Орлы, кресты, "поставщик высокохудожественных изделий"... Смысл российской реставрации - в безмерном притязании на чужое. Нет места для остановки - можно дойти и до форта Росс в Калифорнии, были же там под орлами - нет и внутренней достаточности, довольства, способного сыграть роль временного смысла. Страшные люди с автоматами и в масках красуются на улицах не потому, что за ними охотится мафия - той их вязаные морды до лампочки, а оттого, что "так в США". И Совет безопасности создан также не для чего либо, а чтобы как в США было. А еще нужен Иностранный легион, как во Франции, День флага, как у Муссолини...
Гигантская обезьяна, забравшаяся на склад исторического реквизита всех времен и народов. Большая обезьяна, бесхозная и, главное, - не жилец... Не зная что делать, она лихорадочно завладевает все новыми значками, магически полагая, что сумма обозначений реального когда-то пересилит гложущую пустоту, придав небывальщине статус вещи. Но перед нами пока что лишь активная нежить; эктоплазма. "Россия - правопреемница СССР" может ли, (и в праве ли) конституироваться как правопреемница реальной - исторической России? Об этом как-то не задумались в 1991 году. Имя "Россия" слишком велико, непосильно для этой страны. Может быть, оно и пришло слишком рано?
История с гербом РФ - аспект российской модели реставрации, точней, проблемы российской реставрации, ибо никакой модели нет.
Геральдика есть свод правил работы с символами как с реалиями, но не ключ к сочинению подлогов. Являясь артефактами, гербы тем не менее яростно противятся новодельным имитациям.
Когда возникает геральдический разрыв и традиция почитания герба прекращается, это не отменяет ни его актуальности для группы противящихся переменам, ни возможности его возобновления - реставрации. Но во всех случаях геральдический вакуум не может быть просто восполнен картинкой, нравящейся господину президенту и подтвержденной его, господина, законодателями. Кроме того важно, каким образом и чьею силой осуществлен разрыв, и как именно это событие оттиснуто в герб? (Солженицын, иногда вдруг чуткий к важным тонкостям, отговаривал восстанавливать покойное имя СПб, конечно не по слабости к Ленину.)
Попытка игнорировать мощный геральдический взрыв - из которого возросла целая геральдическая традиция, пусть краткая, но несомненно живая (и красное знамя гражданской войны не равно красному знамени 45-го года) рождает одни геральдические выкидыши. Но последние лишены всякой священности для всех, кроме малого числа обогатившихся и ими подкупленных.
Триколор хорош всем, только триколор не имеет ровно никакого отношения ни к Победе 45-го, ни к послевоенному Союзу как глобальной империи, части всемирного советско-американского кондоминиума; Российская же империя, не говоря об абортивной Первой республике, была традиционной и регионально-европейской. Само по себе это не хорошо и не плохо - вопрос в обозначаемой знаком философии. Хуже то, что в культурное подсознание нации уже внесен конфликт геральдик - в дальнейшем неустранимый.
Бывает и "музыка толстых". Но знамен для элиты не бывает, ведь знамена иногда поднимают не на парадах, и не за круглым столом переговоров о мире.
У нас есть предрассудки - и нет убеждений. Есть строго табуированные фетиши - нет идеологий. Мы небрежны к фактам, но ослепление отнюдь не вызвано пренебрегающей фактами "слепой страстью"; все наши ослепления кому-то выгодны по мелочам.
Когда символы конфликтуют, каждый гражданин выбирает свой герб. Геральдическое принуждение есть закваска двоемыслия и гражданского мятежа в символике. Речь не о циниках, которым плевать, сколько голов в орле, и не о приспособленцах, которые подсчитывают только число орлов на погонах. Но те, кто не примут ваш герб, уже приняли свой. И однажды за него умрут.
А жалуются на слабую власть. Но проблема отсутствующей силы - это проблема несконструированной России. России, которую мы не теряли, а всего лишь не изобрели.
Русское государство все-таки возможно. Не исключено что оно действительно будет именоваться Россией. Но его нельзя создать, не понимая, что смертно раненное в 1991 году тоже было Россией - в наиболее вероятной, хотя также не единственно данной форме СССР. Не зная Союза ССР как имени России - тяжкое родовое имя - никуда не уйти от родовых болезней и семейных проклятий. Поэтому мы стали, оцепенели и заперлись в тот самый миг, как решили "радикально обновиться" - и вот, живем в антикоммунистическом Советском Союзе, урезанном, раненом и издырявленном, но не покойном, а еще более опасном.
Национальная самоидентификация не может быть позаимствована. Она не привходит в процесс извне. Она не выводится из объективного положения. Это ряд решений, часть из которых - бесповоротные. Проблема нового государства это и проблема идеи нового государства. Такой идеи нет. Нет и иной России. Применение силы предполагает норму такого применения. И восстановление государства пойдет рука об руку с восстановлением нормы.
Новый интегрированный мир России действительно возникает. Но возникает ли этот мир в пределах старого централизованного государства - хотя бы даже только в плоскости этого государства?
И почему не предположить - при неопределенности возникающего мира - что врагом живой интеграционной альтернативы может оказаться именно беловежская Новомосковия - РФ в ее случайно сформировавшихся очертаниях?
...Интересно, никто не думает еще об одной метафоре. Что, если б Октябрь 17-го кончился не похабным миром, а похабной государственностью - не Брестом, а - рукой подать - Беловежьем?
И мальчишки 17-го года не упразднили рычаги и механизмы старой империи, а, послушавшись старых подагриков да прикинув личную выгоду, пустили их в ход, в порядке правопреемства? Сколько бы новых счетов открылось в Швейцарии... И "мировое сообщество", с радостью признав своих, допустило ту обновившуюся Россию в Лигу наций.
И сел рядом с Вильсоном на Версальской конференции победителей (до того слетав подлечиться в Люцерн, как Мешков после выборов) отъевшийся Ульянов - князь-регент новой, реформированной Российской империи. И был бы Синод, с Луначарским во главе...
Вот революция, которой мы заслужили в 1917-м - а получили только в 1991-м.
Антикоммунистические перевороты в Восточной Европе все-таки были революциями - в каждой из них есть продых, просверк свободы, когда люди, теряя старую почву из-под ног, вдруг приобретали новые шансы, кусочек собственности или на худой конец прилив голого энтузиазма. Несправедливости, которыми любая революция полна, те же люстрации, к примеру, в сумме (довольно условной) сбалансированы мутным потоком "исторической справедливости" и пафосом, с которым перед маленьким человеком распахиваются горизонты.
Ничего подобного как не бывало в послеавгустовской Москве. Самая бескорыстная из российских революций потребовала от "демократического революционера" не пользоваться той свободой, которую он приобретал внутри процесса, компенсируя зато постоянно подворачивающейся поживой.
Свободы не было, не было и энтузиазма. Ельцин не решился ни раздавить революцию - ни ее возглавить. Блатное опускание Горбачева в российском ВС перед телекамерами - все, что осталось в памяти от "великих возможностей" у тех, кто не стащил у КПСС банк, или хоть телефон. Лозунг русской консервативной революции 1991-го года: "Лицензии ценнее люстраций!"
Империя под властью Ленина не вышла. Зато возможен оказался СССР под двуглавым орлом, где запрещены Советы и красный флаг.
Закат в Солнцево (говорят - Сукино или Суково, переименованное забытым энтузиастом). Серповидная семнадцатиэтажка, пожав с гектар колхозной землицы, хранит в геральдическом крабе двора сноп деревьев с выступающей руиной сельского храмика, как-то упущенного прошлым дантистом. Теперь новый ставит ему коронку от Московской Патриархии. Освежеванный кирпич алеет в костяных деснах кладки; раствор, согласно ритуалу, покинутый реставраторами до понедельника, каменеет в корыте.
У входа лупят в колокола. Праздно толпясь, новая русь лущит бананы, гундит да пялится по сторонам; исполняющие воскресное правило семьями - муж, жена, детки - кучкуясь, цакают по-ихнему, не по-нашему. У колокольной стойки доска жертвователя: "КОЛОКОЛА ОТЛИТЫ НА ПОЖЕРТВОВАНИЯ СОЛНЦЕВСКОЙ БРАТВЫ АКЦИОНЕРНЫМ ОБЩЕСТВОМ "СВ. ХОЛДИНГ". Черный гранит - на века, прямо фаросское "Состратус из Книда - богам-спасителям на благо мореплавателям". В наш воцерковляющийся двор тихо ступает парочка в коричневых глухих чадрах, эти оседают из Сомали...
Набожная тетка, перегородив строительными козлами дорожку к Храму Благовещения Пресвятой Богородицы, гонит прочь детвору - поди отсюда, поди. Написано что, не видел? Нельзя! И мальки оглашенно катятся за черту, кидая в каргу банановой ботвой. Ветерок слабо вздымает и сыплет в лицо жменьки пыли, пахнущей пылью же, - вечные летние сладкие, не весящие ничего тучки сору; да субтильные банки с-под Tuborg'а уж не прогрохочут кандально по асфальту, как те, консервные детства: слаба вещица.
Я присаживаюсь на столб электросвязи, поваленный в последнюю реставрацию. Старуха молча злится. Солнышко от Переделкина изобличает расслоение в листве - темнозеленое всюду исподу подбито алым, а коррумпированные августейше позлащены. Что же, Успение - дни путчей, сговоров, мировых ков; конец каникулам и отпускам, все за свое. Задами сквозанула черная "Волга" - отверженный символ власти, в ней пара жарких смуглых да некто мятый, с портфельчиком на коленках, неопределенно-русский... Заупрямившись обелиск павшим на Мировой колхозникам еще тянет волынку из двух-трех повторяющихся фамилий - все Федосовы, да Петровы, да вновь Федосовы, не сочтешь, тоска, а через дорогу "Нетрадиционная помощь. Педиатрия, гинекология. Фирма МЕДЕЯ".
-Тремтатарам-даромдашь? - звонко отмачивает одна крошка другой. И та вдруг - развернувшись:
- F-fuck you!- беззлобно, твердо глядя в глаза, прямо Зоя с картинки, и, еще раз для ясности "факнув" - увернулась, все позабыла, спорхнула легкая прочь...
- Хе-ерши? - несется в вышине вечерея, тоненько-тоненько - какие хе-ерши? А ну домо-ой!
В России ли это место?
Россией называют страну люди этих мест?
Россия и государство, объявленное по предложению Р.И.Хасбулатова осенью 1992 года "Российская Федерация (Россия)" все еще как-то связаны - или только искусственно совмещены? Вечно вместе - или все это всем вообще надоело?
11
М.,1993; Материалы конференции о современном либерализме Совета по внешней и оборонной политике.
Вернуться
