ВИД НА ЖИТЕЛЬСТВО
Александр Высоковский
Архитектура разрухи
Неставшие среды шестидесятых
Часть первая
Часть вторая
I. ВВЕДЕНИЕ
Года два назад в наш институт пришла группа депутатов Зеленоградского городского совета. Они обратились ко мне с просьбой "заняться" их городом, разработать концепцию его развития. Это было что-то новенькое - заказы на такие работы обычно поступали от министерства или городских властей. Здесь же недавно выбранные депутаты сами хотели осмыслить проблемы городского развития и выработать собственную позицию. Я согласился - и оказался втянутым сначала в исследование Зеленограда, потом в разработку документов градорегулирования и, наконец, в активную городскую политику.
Однако главный интерес моей работы не является ни документом, ни проектом, ни исследованием, а заключается в спланированном и осуществляемом социальном действии, направленном на изменение поведения людей, на формирование у них нового менталитета. Предлагаемое ниже исследование - один из фрагментов этой работы. Может быть, в практическом отношении это не самый важный результат, но для меня именно он является ключевым. Речь идет о культурных ценностях конца 50-х - середины 60-х годов, определивших ранний этап развития города; становлении среды обитания жителей на основе этих ценностей; и их трансформации в городской среде сегодня.
Здесь необходимо сделать два отступления.
Первое касается термина "культурные ценности", используемого в этом тексте. Под ними понимаются мыслительные конструкции, являющиеся основными регуляторами социальной действительности. Они рождаются в процессе многочисленных социальных взаимодействий и общепризнаны, как правило, большой группой людей. Для понимания данного изложения важно подчеркнуть, что ценности не тождественны реальному поведению и редко полностью актуализированы в нем. Они служат точкой отсчета для оценивания и разворачивания своего и чужого поведения. Однако действия людей никогда не могут быть поняты и осмыслены вне знания ценностей.
Второе отступление касается вопроса, почему именно Зеленоград послужил толчком для разработки данной темы.
Зеленоград является одним из городов, где были реализованы все этапы постсталинской "доктрины советского градостроительства". Это новый город, образованный по решению Совета Министров СССР, принятому в марте 1958 года. Он был задуман властями и построен как эталонный образец города-спутника. Для его размещения была выбрана красивая местность, живописно изрезанная реками Сходней и Гаретовкой, с большими хвойными лесами. Город расположен в 20 км от тогда еще не существовавшей кольцевой дороги и в 43 км от центра столицы. Он удобно связан с ней двумя крупными транспортными артериями - Ленинградским шоссе и Октябрьской железной дорогой. С 1960 года Зеленоград становится центром электроники бывшего СССР, которая в то время считалась одной из самых приоритетных отраслей народного хозяйства. Министерство электронной промышленности становится заказчиком строительства в городе, вкладывая в него, вплоть до ликвидации в прошлом году, огромные финансовые и материальные ресурсы. И наконец, Зеленоград получил единственный в своем роде, уникальный статус - района Москвы на правах самостоятельного города. К настоящему моменту в городе проживает 175 тыс. человек.
Несмотря на все это, глядя на Зеленоград отстраненным взглядом, понимаешь, какой это неудачный и неинтересный город. Более плохо организованной, путаной транспортной системы, однообразных районов, застроенных серыми плохого качества домами, с каким-то онтологическим отсутствием уличной повседневной жизни, трудно представить. Но среди населения Москвы, Московской области и самого Зеленограда он имеет очень высокий рейтинг. На наш взгляд, объяснение феномена особой выделенности Зеленограда, кроме перечисленных положительных факторов, следует искать во времени его становления, в 1958-1964 годах. Точнее - в особой культуре этого непродолжительного периода, названной "шестидесятничеством". Этим соображением и определяется интерес к разворачиваемой теме.
2. КУЛЬТУРНЫЕ ЦЕННОСТИ "ШЕСТИДЕСЯТНИЧЕСТВА" И
СТАНОВЛЕНИЕ ЗЕЛЕНОГРАДА
Сегодня "шестидесятничество" вспоминают в России довольно часто. Это слово мелькает на страницах газет и журналов, с экрана телевизора. Причина тому лежит на поверхности - после 1985 года на первый план политической жизни разом выдвинулось много представителей того поколения.
Очертить мировоззренческие границы шестидесятничества не так просто. Часто его используют для обозначения некой позиции, сводимой в формулу: "социализм с человеческим лицом". То, что нас интересует, далеко выходит за границы формулы и связано с повседневной жизнью людей и, в первую очередь, с их отношением к городу. Об этом вспоминают значительно реже.
"Оттепель", как и новые стереотипы поведения, стала достоянием прежде всего москвичей. Для нас это имеет первостепенное значение. Поскольку Зеленоград делали москвичи, как и первые его жители в основном тоже были москвичами (по моим оценкам такиих было 60-65%), это обеспечивало перенос в Зеленоград продвинутых культурных стереотипов. Ничего подобного в 1958 году в других городах России быть не могло. Это первое, что выделило Зеленоград из других, ему подобных, новых городов.
Обсуждение культурных ценностей того времени начнем с отношения к природе, или точнее, в контексте изложения, к "природному окружению". На его важность для Зеленограда указывает само название города, в которое включено слово "зеленый". Характерно, что город получил это название не сразу. В ранних документах он еще именуется "городом в районе станции Крюково". И только в 1962 году, когда закончен генеральный план города и вовсю идет строительство, ему дают нынешнее имя. До этого, по свидетельству географа Б.Родомана, вокруг Москвы было намечено несколько мест возможного строительства городов с таким названием. То, что в конечном счете это название было высочайше доверено первому городу-спутнику, само по себе говорит о важности этой черты в спектре культуры того времени. Можно сказать, что для Зеленограда это стало одной из первых реализаций новых культурных ценностей "оттепели". (Прежде большинство новых городов получали идеологизированные имена, типа Комсомольск.)
Красивая природа, единение городских районов и леса, хорошее озеленение - все это привлекательно для европейского горожанина нового времени. Однако в описываемый период нетронутые леса и луга, так сказать, "девственная природа", получили особую смысловую окраску. С начала 50-х годов во всем мире начинают утверждаться ценности негородской жизни. Ряд характерных примеров можно найти в Америке. Это всплеск интереса к таким писателям, как Торо, Лонгфелло, Мелвилл. Их идеи переживаются как вполне серьезно (например, писателями-авангардистами А.Гинзбергом, Керуакком), так и иронически (как это сделал в своей шутливой поэме математик Кэнделл). На фоне развернувшейся массовой субурбанизации известнейший инженер и архитектор Б.Фуллер создает проект гигантских полностью автономных структур, не нуждающихся в подключении к городским инженерным или социальным инфраструктурам. На странных эскизах Фуллера машинизированные огромные объекты медленно, как облака, "без руля и без ветрил" плывут над бесконечным ландшафтом. Более понятные, но столь же странные проекты делает Ф.Л.Райт. Высочайшие дома-башни свободно располагаются на простирающейся до горизонта равнине, изрезанной мелкими сельскими угодьями, массивами лесов, тоненькими линиями дорог. Вообще периоды урбанизации и антиурбанизма, по мнению некоторых ученых, замкнуты в культуре в единый циклический водоворот. Вдруг все и вся разлетаются, уходят из города в даль, отдаляются от центра. Потом вновь все стремится сжаться, сконцентрироваться в центрах, превратить пустоту в просчитанное пространство города.
Но вернемся в Россию. Здесь в конце 50-х - начале 60-х годов в массовом сознании появляется новый романтический стереотип жизни в природе - не сельской, а именно в негородской. Возникает образ романтика-горожанина, покоряющего суровую природу, будь то первопроходец в тайге, геолог или моряк, альпинист или турист. Там на природе он чувствует себя привольно, живет по законам совести, а в городе бывает только наездами. В.Конецкий, полуписатель-полуморяк, пишет о буднях моря. Ю.Визбор в репортажах и песнях поет будни геологов и нефтяников. В.Аксенов изображает будни молодых врачей, попавших в глубинку. Р.Рождественскому, с акцентом Эдиты Пьехи, мнятся "голубые города, которых на карте нет". Талантливые кинематографисты Г.Шпаликов, А.Михалков-Кончаловский делают свои первые фильмы на такие же темы.
Из частных воспоминаний известен тогдашний стиль поведения: явиться в город из дальних странствий, нагрянуть без предупреждения к "железным" друзьям, которые всегда ждут; при этом быть обязательно бородатым, в тертых джинсах и штормовке - с "запахом тумана и тайги". О таких ребятах сочиняли и распевали песни, вязнущие на зубах:
А ты улетающий в даль самолет
В сердце своем сбереги.
Под крылом самолета о чем-то поет
Зеленое море тайги.
Очевидно, что, кроме общемировой тенденции бегства горожан из города, в СССР имелись на то собственные, местные причины. В каком-то смысле старый город предал человека. Для слишком многих он стал местом средоточия репрессий, страха, недоверия. Стоит почитать воспоминания В.Каверина или Л.Чуковской об А.Ахматовой, чтобы понять, какой ужас внушали подворотни, пустые улицы, шаги на лестнице.
Конечно, в обывательском сознании (а речь в этом тексте преимущественно идет о нем) не было столь страстного переживания города. Но отголоски этих страстей распространялись в культуре, входя в массовое клише поведения. Молодежь, интеллигентная и не очень, новые люди, входящие в поэзию, литературу, кино и театр, часто дети репрессированных, воспевают "нетронутую природу", формируют образ "суровой правды буден" без "лжи и фальши", где только и могут жить настоящие люди. Образ дикой природы и покоряющих ее мужественных людей вошел в моду, став одним из массовых клише.
Зеленоград, едва начинающий застраиваться и окруженный лесами, точно вписался в эту схему. Несмотря на то, что Москва в 20 км, а любой здешний лес можно пройти за полтора часа, первые горожане-новоселы видели здесь подлинную "суровую" природу. Это становится ясным из многочисленных интервью с людьми, живущими в городе с момента его основания. Они с восторгом вспоминают многодневные походы по окрестностям и лыжные прогулки прямо от дома. Зеленоградские леса дали городу не только название. Еще они дали людям того времени ощущение подлинной жизни, - "настоящие парни" с девушками, "отличными друзьями, тоже настоящими парнями" - строили здесь новую правильную среду. Даже дорогу от дома до работы и обратно некоторые проделывали на лыжах по лесу, с рюкзаком за плечами. Город в лесу, растворение города в природе, лес в городе - этим пафосом густо наполнена проектная концепция Зеленограда.
Перейдем к другой важной ценности - единения со всем миром, включенности в мировое сообщество. Одним из существенных достижений ХХ съезда партии была ликвидация "железного занавеса", державшего население СССР практически в полной изоляции. Фестиваль молодежи 1957 года, наряду с другими хрущевскими акциями, собственно и был важнейшей демонстрацией "открытости" новой государственной политики. После этого в страну медленно, но верно начинает поступать информация из-за рубежа культурного, политического и экономического свойства. Очень быстро она актуализируется элитарными группами и затем ассимилируется массовым сознанием.
Начинается повальное увлечение Западом. Мне было 10 лет, и я прекрасно помню восторг, с каким мы, почти не прячась, ловили песни Элвиса Пресли и Билла Хейли по самодельному детекторному приемнику, сделанному тихим школьником-радиолюбителем. А ведь еще долго-долго после этого достопамятного 58-го года слушание зарубежных радиостанций негласно преследовалось, не говоря о том, что их все время глушили. В 1963 году вышел очередной роман Ю.Трифонова, в котором все персонажи вдруг заговорили языком Хемингуэя. В этом же году прошел Московский кинофестиваль, на котором Г.Чухрай, возглавлявший тогда жюри, вручил первую премию Ф.Феллини. Через 20 лет после описываемых событий шестидесятник В.Аксенов ностальгически точно сформулировал эту идею: "Мы хотели жить общей жизнью со всем миром, с тем самым "свободолюбивым человечеством", в рядах которого еще недавно сражались наши старшие братья".
Это явление отразилось на градостроительном проектировании Зеленограда весьма своеобразно. Перед началом проектных работ тогда еще безымянного города назначенный их руководителем И.Е.Рожин командируется в Англию. Этот факт и сам по себе говорит о многом. Власти, решив создать образцовый город-спутник, ищут его прототипы за рубежом, как бы вновь молчаливо соглашаясь, что новое должно идти в Россию "оттуда". Игорь Евгеньевич в Англии знакомится с новыми городами Харлоу и Кук, встречается с сэром Патриком Аберкромби. (Он рассказал мне эту историю сам в прошлом году, и я помню, как у него при этом загорелись глаза.) Эти города ему понравились Они были построены на основе идей процветавшего тогда функционализма. Но особенно сильное впечатление на него произвели небольшие, аккуратно поставленные рядком, утопающие в зелени жилые дома.
Тип среды, который воочию увидел И.Рожин, был для его непосредственного восприятия новым. Он поразил его, во-первых, своим человеческим масштабом, а во-вторых, зримым воплощением авангардистских идей начала века и 20-х годов России, долгое время потом запрещенных. Образ, вывезенный из Англии, становится руководящей идеей авторского коллектива. И.Рожин сделал все возможное, чтобы совместить его с официальным заданием на создание образцового города-спутника, в котором должна была воплотиться хрущевская идея строительства полносборных домов по типовым проектам. Конечно же, они были просты и уродливы, и по существу совершенно не похожи на частную застройку Харлоу. Однако первые полносборные дома были небольшой высоты в 4 этажа, так что окружающие их деревья были выше крыш, небольшой длины (60 м) и ставились с небольшими разрывами (не более 25 м). Все это позволяло в натуре приблизиться к образу небольших домов, спрятанных в зелени, - "почти как в Англии".
Рожину было чем гордиться. Он искренне выразил идею по тем меркам вполне гуманной среды. Кроме того, он строил город в русле передовых тенденций западного градостроительства, и тем самым создавал нечто новаторское. Его действия точно вписывались в обсуждаемый стереотип - это было включение в мировое профессиональное сообщество.
Но с 1962 года началась эра хрущевской пятиэтажки. От Рожина потребовали, чтобы он, в соответствии с решениями партии и правительства, добавил 5-й этаж к вновь строящимся домам. И тут вдруг Рожин, опытный царедворец, имеющий высокий официальный статус, никогда не рискующий идти против начальства, категорически отказался! Разразился скандал, начались интриги, и в конце концов Рожина вынудили уйти с престижнейшего поста главного архитектора Зеленограда. Ни до того, ни после этого ничего подобного с ним больше не происходило. А И.Покровский, сменивший его на этом посту, первым делом добавил в проектах домов пятый этаж...
Я думаю, И.Рожин в том забытом конфликте защищал нечто большее для себя, нежели архитектурная идея. Ведь разница между 4- и 5-этажкой одного и того же панельного дома была незначительна. Твердость И.Рожина, кроме профессиональных качеств, была еще и результатом воздействия того маленького глотка свободы, вывезенного им с Запада. Таким странным образом он заложил в Зеленограде дух новизны в жилой среде, которая в полном соответствии с культурной ценностью того времени, независимо от ее качества, начинает работать на престиж города, на создание его мифа.
С темой архитектуры Зеленограда связан еще один важный стереотип массового сознания, вошедший в силу чуть позже, к концу 60-х годов. Речь идет о ценности уникальной архитектуры. Зеленоград интересен и тем, что это был первый из новых городов СССР, где последовательно осуществлялась уникализация архитектуры как средство улучшения среды обитания.
К 1964 году стало ясно, что город, застраиваемый одним типом панельного дома, никак не может претендовать на высокое звание образцового города-спутника, служить еще одним доказательством торжества социализма. Городок выходил убогий, серый. Тогда-то и были призваны И.Покровский и Ф.Новиков, имевшие высокий престиж современно мыслящих, способных архитекторов.
Суть деятельности нового авторского коллектива в социальном плане можно охарактеризовать как повышение престижа города путем создания выразительных архитектурных композиций. При этом принципы строительства жилья и планировочные схемы районов практически не изменялись. Вся жилая застройка города, построенная и будущая, объявлялась фоном общественных зданий, осуществляемых по индивидуальным проектам, и прежде всего зданий городского центра.
Именно в эти годы запроектированы и построены общественные здания города, комплекс площади Юности, начал строиться ансамбль городского центра. Последний, по мнению авторов, являясь сердцем города, представляет собой большую пустую площадь, на которой расположено 4 крупных объекта: райком-горисполком, Дворец культуры с концертным залом, гостиница с магазином и рестораном. Площадь террасой нависает над большим партером зелени, спускающимся к реке и именуемым Парком Победы.
Как и следовало ожидать, официально санкционированная архитектура, к тому же не без признаков мастерства, была чрезвычайно благосклонно принята общественностью. Либеральная интеллигенция, например, в лице журнала "Декоративное искусство" не обходила вниманием Зеленоград. В юбилейном "ленинском" номере за апрель 1970 года тот же "ДИ" поместил материал о двух новых городах - Зеленограде и Тольятти. Это означало принадлежность к первому рангу советской архитектуры. Зеленоград получил почетное место и среди профессиональной критики. Все значительные новые здания и "ансамбли" города неизменно получали хорошую прессу. Рецензии писали люди известные, с именем, такие, как В.Симбирцев, А.Иконников, М.Астафьева-Длугач. Апогеем популярности Зеленограда стало присуждение в 1975 году Государственной премии СССР коллективу под руководством И.Покровского. (И.Рожина среди награжденных не было.)
Желаемая цель была достигнута. Престиж города поднят, о нем снова заговорили. Массовое клише середины 60-х годов - "уникальность архитектуры обеспечивает высокое качество среды", соединяющее официальные и обывательские представления, - было реализовано.
Еще одним стереотипом массового сознания, без которого трудно понять феномен Зеленограда, является вера в технократический прогресс. Официальная публицистика того времени обыгрывала эту тему в виде конфликта "физиков и лириков". На физиков была мода. Атомщики, термоядерщики, физики-теоретики, физики-экспериментаторы - вокруг них витал романтический ореол. Вообще наука в СССР в этот момент была приподнята, как бы реабилитирована. Интерес к ней готовился в 50-е годы романом В.Каверина "Открытая книга", чуть позже романом Д.Гранина "Иду на грозу", подогрет запуском первого спутника и через некоторое время первого космонавта. Вместе с книгами Винера из подполья вышла "лженаука" кибернетика и вместе с генетикой вновь стала "на службу человечеству". Даже Михаил Ромм не избежал этой моды, поставив фильм "9 дней одного года" (1962), где героями были "физики", вокруг которых кружилось несколько "лириков".
На таком фоне в авангардный Зеленоград в 1961 году и залетела самая современная наука и промышленность того времени - электроника (до этого она там не предполагалась). Тут уж Зеленоград окончательно стал олицетворением элитного нового города - он стал "городом науки". В 1964 году это уже город интеллектуалов - ученых, которые верят в свою избранность и знают, что в нее верят другие. Первый в городе кинотеатр называют "Электрон", кафе - "Березка": ощущение собственного достоинства этих людей опирается на уже перечисленные "шестидесятнические" культурные ценности.
Важно подчеркнуть, что именно эти молодые ученые-москвичи стали основной средообразующей группой. Они были порождены мифом об избранности своей среды и, воплотив его в себе, транслировали для окружающих в образ престижного Зеленограда.
И наконец, среду Зеленограда с конца 50-х - начала 60-х годов невозможно представить вне особого стиля жизни молодежи того времени, связанного с ценностью общения. Городам-утопиям в советской идеологии, как и в других культурах, обычно придавался жизнестроительный смысл. В них должен был произрастать "новый образ жизни" и "новые отношения между людьми".
Государственную точку зрения на этот счет выразила в 1961 году в журнале "Юность" писательница А.Гербер. Она назвала будущий Зеленоград "...фантазией в действии, завтрашним днем советского градостроения, островком коммунизма, символом всего самого передового", включая "правила дружного общежития". Кроме "островка коммунизма", в этой цитате еще интересен тезис о создании дружного общежития не иначе, как по правилам, что вполне в русле утопической традиции.
И Алла Гербер не обманулась. В 1959 году такие правила для проектировщиков уже были разработаны, а с 1961 года их активно внедряют в Зеленоград. Этими правилами предполагалось регламентировать застройку, а через нее жизнь людей, формы их общения и проведение досуга.
Вот характерный образчик подобной жизнеустроительной регламентации. Справедливо предполагая, что в малогабаритных квартирах не будет свободного места, в микрорайонах предусматривались помещения общего пользования: самодеятельная ремонтная мастерская, залы для проведения семейных торжеств и даже камера хранения домашних вещей жильцов. Имелось в виду, что вещи, которые нужны в повседневном быту, но не помещаются в квартире, будут сдаваться в камеру хранения. По мере необходимости личные вещи будут брать, употреблять в деле - затем снова сдавая на хранение!
Эти помещения частично были построены, и, конечно же, никто никогда ими не пользовался. Люди мучились в тесных квартирах, но своих вещей в "камеру хранения" не несли и мастерили то же у себя на балконах.
В это же самое время среди горожан появляется тяга к другим, неформальным отношениям, к взаимопониманию и глубинному общению. В моду стала входить (особенно среди молодежи) демонстрация легкости отношений. Все должны были быть знакомы со всеми, при этом на самом деле круг "своих" строго отслеживался. Смысл такого поведения заключался в том, чтобы чувство взаимопонимания было запрятано под специальным, как бы ничего не значащим жаргоном, угадывалось в непредсказуемом, слегка абсурдном поведении. (Образчики такой манеры "жить и чувствовать" легко отыскиваются у певца этого стиля В.Аксенова: "А я знаю! - заорал он на все кафе. - Я знаю, что нащупал этот вшивый гений! Переоценка, Самсик, да? Переоценил, да! Недооценил, да! Ну, гад, давай играй! Ну, Самсик, снимай штаны! ...Вот чудеса, - подумал Самсик, - стукач, педрила, алкоголик понимает меня и мою музыку лучше всех друзей".)
В это же время возникает еще один известный социальный феномен - общение на интеллигентской кухне. Маленькие кухни стали чем-то вроде семейных клубов, куда набивались большие компании, пели, пили, говорили, работали, писали и, к сожалению, страдали.
Геннадий Шпаликов, замечательный поэт, драматург, режиссер, остро выразил этот стиль и в искусстве, и в жизни. Его жизнь, по удачному выражению С.Соловьева, можно назвать "счастливым бездомием". Он целый день шатался по друзьям, работал в любом углу, писал стихи в шумной компании, вечно что-то затевал сам и принимал участие в затеях других, спал в том доме и на том месте, где застигает ночь. И конечно пил ... тогда пили все и пили много. Для Шпаликова этот стиль кончился трагически - он то ли не смог, то ли не захотел из него вылезти.
В Зеленограде, как и во всех интеллектуальных центрах России начала 60-х годов молодые люди (чаще это были "физики") пели под гитару, писали стихи, устраивали "капустники", общались в компаниях, сидели по кухням. Этой молодежи казалось, что в новом городе Зеленограде удалась новая жизнь. Живущая в молодежной культуре того времени тяга к общению совпала с их молодостью и - случайно - с молодостью Зеленограда. Эффект от этой сцепки был такой силы, что,порожденный ею миф до сих пор живет в народе и в них самих.
