ВКУС ПОБЕДЫ
Никита Елисеев
"Надул!"
1
Начнем издалека. С "Красных командиров" Романа Гуля, где этот "белоэмигрант" прямо-таки усыхает от восторга по поводу Ворошилова-Буденного (грязи, из которой князей не слепишь). Отчего восторг? Да наши же! крестьянские парни, русские натуры - Стеньки Разины, Емельки Пугачевы...
На Стеньку у Гуля вся надежда. Красная Армия по преимуществу крестьянская, и командиры ее - крестьяне. Они свернут шеи большевичкам-троцкистам, космополитам - и откроют путь к национальному возрождению России.
Поразительно похоже на опасения Троцкого, с одной разницей: сомнения привели Льва Давыдовича на Запад, в стан врагов невиданной на земле деспотии, а Роман Гуль торил дорогу с Запада на Восток многим и многим - от Сергея Эфрона до Алексея Толстого. Кто же оказался прав?
Ошиблись и тот, и другой. Им бы прислушаться к глуховатому насмешливому голосу экс-революционера, бывалого террориста: "А надул ведь богоносец. Надул!". Им бы заметить горькую предсмертную запись поэта: "Схряпала святая Русь, сожрала свою свободу, как чушка своего собственного поросенка". - Не прислушались, не заметили.
...Пока Роман Гуль из зарубежного далека славил крестьянских маршалов, друг-приятель Дьердя Лукача, философ-марксист, интернационалист Михаил Лифшиц печатал в журнале "Литературный критик" отовсюду изгнанного Андрея Платонова. После разгрома повести "Впрок" Андрея Платоновича так взгрели, что и в "Литкритике" свои статьи он подписывал псевдонимом Федор Человеков - гусей не дразнить.
У Михаила Лифшица тоже была надежда на черную Русь, правда, надеялся красный профессор не на маршалов, а на писателя мировой величины. В надежде Михаила Лифшица не было ничего от реванша или злорадства. Он думал так: мы живем в великую переломную эпоху. Каких только ужасов еще не насмотримся, зато в этих переплавках будет выработан иной человек. Человеческая масса рычагом Революции поднята будет на качественно новую ступень, из массы, из быдла выделается личность... В конце концов, если псковский оброк дал вырасти Пушкину и одним этим уже исторически оправдан, почему не будет оправдано подавление воронежского бунта, давшего вырасти Платонову?
Надежда оказалась безосновательной. Андрею Платонову не суждено было стать аргументом в пользу большевизма, как красным маршалам не суждено было стать ниспровергателями большевиков. Надо отдать должное Лифшицу: в его надеждах на Андрея Платонова больше человечности, чем в реваншистских потираниях сухих дворянских ладошек Романа Гуля: "Ужо будет вам, большевички! Узнаете, что такое пугачевщина!".
Не допустили большевики до пугачевщины: крестьянская Красная армия под руководством крестьянских же командиров блокировала мрущие от голода деревни. Заодно и главного разоблачителя "национал-большевизма" космополита Троцкого выслали из страны.
Исходные пункты двух взаимоошибок - Романа Гуля и Михаила Лифшица - вера в правоту бессознательной натуры.
Роман Гуль: это ничего, что Ворошилова и Буденного считают большевиками, на самом деле они - не прозревшие еще могильщики большевизма. Михаил Лифшиц: ничего, что Андрея Платонова считают врагом большевизма и что сам он полон сомнений... На деле то он - главный исторический панегирист нового строя, только не осознавший себя. Время покажет...
Показало: Платонова вколотили в могилу, а красные маршалы - ломили вприсядку на пирах Иосифа Сталина. Думаю, что Роману Гулю было обидно. Крестьянские, национальные деятели литературы и политики верой служили красному тирану, а к борьбе с тиранией призывал - еврей Троцкий!
Обида Романа Гуля еще усилилась, когда на весь Запад прогремели имена борцов с советской бюрократией: Абрам Терц и Николай Аржак - Синявский и Даниэль. Обида прорвалась в выкрике - названии статьи Гуля о Синявском: "Прогулки хама с Пушкиным". Здесь не просто эстетические разногласия с критиком Андреем Синявским, здесь - ярость оскорбляемой правоты: крестьянская Россия несет на себе ярмо большевизма, крестьянские писатели лупят в ладоши на партсъездах, а скандалят с красной властью - интеллигенты, писателишки, у коих ничего святого за душой нет. И не они патриоты вовсе.
Вопль Гуля - апология "Красных командиров": не на тех понадеялись? Нет - на тех, на тех..! Но те еще не явились, а ваши Терцы - это подлог, обман. Они Россию ненавидят. Они Пушкина обидели! Круг замыкается: человеку, восхищавшемуся Ворошиловым, невозможно читать Абрама Терца.
Но если в поношениях Гуля бьется похеренная надежда, то Лифшиц свою надежду хранит - в его панегирике солженицынскому "В круге первом" видна надежда воспрявшая.
Михаил Лифшиц в 60-е годы вновь надеется на явление из человеческой толщи, поднятой Революцией, объективного ее истолкователя. Не новый ли Платонов - Александр Солженицын, восставший из ада, с изнанки советской жизни, пытаясь склеить две стороны медали?
Надежда на это времен "Круга" и "Архипелага" была не так уж безосновательна. Если Терц и Аржак с самого начала, ab ovo ставили себя в положение антагонистов коммунистического режима, то Солженицын (как и Пастернак, и Гроссман) до последней возможности протягивали властям руку - и не их вина, что ответом им был кулак. Солженицын времен "Архипелага" и "В круге первом" - это не яростный монологист-проповедник "Красного колеса" и "Наших плюралистов". Это пока еще человек, спорящий сам с собой, себя убеждающий, сбрасывая с себя Ветхого Адама прежних верований.
Эта энергия освобождения от заблуждений, равная энергии самих заблуждений, этот непрекращающийся спор Сологдина с Рубиным (России и Революции), где молчаливым, редко вмешивающимся арбитром - Нержин (будущее России и революции, их синтез), - и подкупали Лифшица. Он вдруг увидел путь в преодолении односторонностей голого отрицания (Сологдин) и зряшного утверждения (Рубин), в надежде на синтез, на "снятие"... Не предполагал же красный профессор, что "снятие" пойдет путем полного отрицания, когда Нержин просто-запросто поладит с Сологдиным, и вся недолга!
Лифшицу и в голову не могло прийти, что альтернативой Солженицына станет не необольшевизм, а Столыпин или - копай глубже - Александр III-й. Разоблачитель насилия, мерзостей под маской красивых слов и идей протянет вдруг руку ниспровергателям либеральных болтунов Февраля - и освобождение от заблуждений застопорится энергией новых заблуждений.
Поражает, что умный марксистский догматик Мих.Лифшиц пришел в восторг как раз от тех персонажей и сцен романа (Бобынин, Спиридон, беседы Спиридона с Нержиным), которые вызвали наибольшие опасения у расстриги марксизма, мистика-либерала Померанца. Там, где для догматика брезжил свет, скептику приоткрылась пропасть.
Рассуждая о трагедии честного революционера в сталинском концлагере, Лифшиц пишет: "Рубин не подходит для этой роли. Слишком мелок, неумен, болтлив. Здесь нужна фигура другого калибра...". Солженицын и даст в романе фигуру "другого калибра" - молчаливого и мрачного троцкиста Абрамсона (в первом варианте - Адамсона): в тюрьмах с 1927 года, ветерана-зека, не отрывающегося от "Графа Монте-Кристо".
Подлинное противостояние у Солженицына - в проходных, "боковых" фигурах - Абрамсона и Спиридона. Рубин и Сологдин с их крикливыми препирательствами - пародия на обрамляющие роман, вроде бы эпизодические фигуры троцкиста и русского мужика... Молчание - золото! Пока Рубин и Сологдин орут и бранятся. Абрамсон и дворник шарашки молчат, только раз позволив себе высказаться "по делу".
Спиридон поясняет Нержину свою философию истории: "Волкодав - прав, людоед - нет". От такого объяснения приходит в восторг не один Нержин: и Михаил Лифшиц соглашается, прибавляя: "Нужно только установить грань между людоедом и волкодавом...".
Эх, Михаил Александрович, знали бы вы, сколь зыбка грань! Вот Шаламов - тот вылил ушат холодной воды на мужицкую правду Солженицына: "Спиридон - слаб, особенно если иметь в виду тему стукачей и сексотов... Дворник из крестьян обязательно сексот и иным быть не может. Как символический образ народа-страдальца фигура эта неподходящая".
Но вернемся к не замеченному Лифшицем Абрамсону-Адамсону. Восхищаясь лапидарной формулой народной правоты, Лифшиц вовсе не обращает внимания на интеллигентный вариант того же афоризма, принадлежащий троцкисту. В ответ на вопрос изумленного Нержина, что тот нашел в "Графе Монте-Кристо", Абрамсон спокойно рассказывает: "Это - великая книга, самая важная книга человечества, потому что в ней - уверенность в неизбежности возмездия, в том, что рано или поздно всем будет воздано по заслугам...".
В общем: прав волкодав, а людоед - нет!
Михаил Лифшиц не заметил этой переклички Революции (Абрамсона) и России (Спиридона), что поразительно. Заметил только - фамилия у троцкиста не еврейская, невесть какая - "Адамсон" (Солженицын учел и поправил на истинно еврейскую), и не заметил, что читает и что говорит троцкист... Зато Солженицын, в старости и славе наконец "четко проведший грань" между людоедом и волкодавом, - заметил. И в последнем варианте "Круга..." троцкист Абрамсон, читающий "Монте-Кристо", выслушав изумленный вопрос Нержина, что он нашел в этой книге, - не отвечает ничего.
Революция безмолвствует. И волкодавы молчат, убежденные в правоте.
