КОНТЕКСТ / несвоевременное
Владимир Глотов
Я закрываю глаза
(1987)
Всегда трудно найти точку отсчета для рассказа о чем-либо давно знакомом и родном. Помню - улица Горького, флаги... На фасаде одного из домов гигантский портрет - им замурованы целые этажи. Черный от выхлопных газов снег. Потоки раздраженных, угрюмых горожан, мне - семнадцать и я знаю, в какой стране я живу. В моей сумке - роман Трифонова "Нетерпение".
До глубокой ночи проколесив в мокрых ботинках по городу и почувствовав себя окончательно отверженным, я забрался в теплый, старинный подъезд. Там, на площадке между двумя высокими, глухими дверьми и неожиданно ответ: общество больно именно потому, что люди не обращают на это никакого внимания. Миллионы учатся, служат, семействуют... И всей этой, так называемой "мирной жизнью" подтверждают, что леденящая действительность их Родины - норма.
Я взбунтовался. Двери квартир холодно поглядывали на меня, точно конвоиры. Чувство, пришедшее ко мне в тот вечер, и есть моя точка отсчета - внутренний протест, возникший во многих, породил новый тип общественного движения. Поздней его назовут "неформальным".
Острова в океане.
Обстоятельства твоей жизни созданы. Ты не сможешь их изменить. Но изменять - можешь. Везде: на работе, на улице - не молчать, защищать, помогать, объединяться. Так возникла идея - "малое дело".
Семь лет тому назад студенческий друг привез меня последней электричкой в Загорск. Гулкими улочками, по брусчатке, укрытой красной листвой, мы пришли к глухому забору, за которым подымалась крыша старого мрачного здания. Загорский дом-интернат для слепоглухонемых детей.
В 1979 году "Комсомольская правда" рассказала, в каком трагическом состоянии оказался этот детдом. Текла крыша. Не топила котельная. Маленький персонал был не в силах ни изменить положение, ни пробудить совесть у местной власти. И первые добровольцы расчистили мусор. Потом началось сумбурное паломничество дорвавшегося до альтруизма молодого народа. Приезжали на прздники, в выходные дни. Ремонтировали. Строили. Учителя, комиссары педагогических отрядов видели в "Загорске" бесценную пристань и везли сюда толпы своих детей. Возникло многогранное сообщество с очень сложной судьбой.
Утро... Маленькая аккуратная территория. Очень тихо. Домик. Это - штаб-квартира, называется "Гном". Оттуда появляются заспанные люди, немного шутят. В домике сипит чайник, нары с грудой спальников. Открывается дверь, входят воспитанники интерната: гигантские линзы очков. Лезут пообщаться к тем, кого знают; взяв в кулак их руки, "слушают", что-то "отвечают". Подходят ко мне. Немого языка я не знаю, мне страшно... Потом работа - мои друзья красят крышу, мастерят, я стригу деревья. В лавре гудит колокол. Вечером отъезд: калитка захлопывается, словно ворота замка.
Только создавая в обществе некое микрообщество, можно жить согласно своему мировозрению. К началу перемен страна была покрыта редкой сеточкой одиноких, почти не связанных между собой инициатив. К чему это приведет? Что за очередная фантазия, сотворенная Историей? Несомненно одно - это ее улыбка.
Миф перевала?
Год назад я сидел на крохотном гарнизоне у подножия афганского перевала Мирза-Робати и, дежуря ночами на рации, расстилал лист газеты, ползая по нему керосиновым фонарем "Летучая мышь" и пытаясь понять: что происходит на Родине?
Трещала тангента, дрожал огонек, и тени рук бегали в нем словно мохнатые, фантастических размеров фаланги. В углу - автомат. Очень хотелось домой, и вся эта явь рождала доверчивое чувство: вернусь в совершенно иную страну...
Демобилизовашись и протрезвев, я много месяцев бродил по улицам и редакциям, не в силах ничего понять. Мнения людей были полярны и назойливо повторяемы. Вся же ситуация - размыта и неосознаваема. В середине августа 1987-го года мне позвонил друг-журналист и сообщил, что через неделю в Москве состоится "историческое событие": всесоюзная Встреча-Диалог самодеятельных клубов и групп. Впервые! Предложил поработать в оргкомитете, куда входил он и еще несколько странных мужчин. Мужчины называли себя "Клуб Социальных Инициатив".
В холодном подвальчике недалеко от метро "Аэропорт" мне вручили список телефонов - номера руководителей всевозможных московских клубов: с ними надлежало познакомиться и пригласить на Конференцию. Первый же абонент встретил меня суровым, отрывистым голосом:
- Предложение - понял. Проверю по своим каналам. Слово "неформальный" при мне не употребляйте: мы всеми силами стремимся стать группой официальной.
По голосу я дал ему лет сорок, но это был Кирилл Парфенов - двадцатидвухлетний юноша в безупречном костюме, организатор защиты Щербаковских палат, закончившейся на то время победой.
Студенческий клуб "Община" - молод, но крайне популярен. На счету "мальчишек" уже многое: разработка своего варианта Устава ВЛКСМ, отправленного в предсъездовскую комиссию ЦК. Многочасовая дисскусия по проблемам сталинизма переполошила весь деканат. Интервьюирую их.
- Основная проблема самодеятельного движения? Ваш взгляд?
- Главный вопрос - вопрос политический.
- Ваша цель?
- Отмирание государства.
- Идеал?
- Федерация самоуправляющихся общин.
Майя Захаровна Дукаревич - пожилой, тихий и удивительный человек. Ее клуб "Свеча" спасает надломленных одиноких людей. Я пересказываю ей позицию "Общины".
- Молодой человек, учитесь слушать, сострадать и помогать конкретно. И вообще... мне знаете ли, страшно, когда юноши так ставят вопросы.
Стояло теплое, зеленое время. Уходил август, но Москва еще держала тишину. Во всех встречах меня не покидало странное чувство. Точно я и мои собеседники вышли к кромке воды, омывающей их "острова", стоим на желтом песке и, разговаривая, поглядываем в море. Причастные уже не столько друг другу и пятачку земли под ногами, сколько вот этой темной глубокой воде.
Через два дня началась Конференция.
Три дня.
Собралось вместе 300 человек, всего 53 клуба. Мудрецы политических дискуссий, экологи, защитники памятников, художники, коммунары, реставраторы, хиппи, одинокие философы, битые правдолюбцы, журналисты. Костюмы, штормовки. Вежливость, ирония... Словом - интеллигенция.
Уже первые выступления показали, сколь обречено время "островов".
Михаил Талалай (группа "Спасение", Ленинград): "наша цель - сохранение исторического облика Петербурга-Петрограда. Новые формы движения в защиту памятников... Посредством широкой огласки через органы массовой информации - блокировка незаконных решений через министерство культуры, а также посредством митингов, демонстраций и пикетов".
Вот так рождаются новые эпохи: к микрофону выходит человек и спокойным голосом объясняет: что необходимо стране и что его друзья уже делают. За ним - другой. А третьего зал воспринимает уже совершенно спокойно, так и не осознав, что подобного еще никогда в нашей жизни не было.
"Проект Гражданское Достоинство", автор Виктор Золотарев: "За последний год из газет мы узнали о 14-ти по ошибке казненных в Витебске, о петрозаводских пытках на предварительном дознании, о широком распространении простых избиений, обманов и подлогов... Машина, столько и таким образом ошибающаяся, не может быть оставлена в прежнем рабочем режиме." Идея - создать Комитет Социальной Защиты. С его помощью общество могло бы контролировать органы суда, следствия и прокуратуры. Я позвонил Золотареву.
- Да. Сейчас наша идея - миф. Но она станет реальностью ближайших лет, как только получит всенародное освещение. В данный момент инициативная группа (юристы, социологи) разбирают по личным просьбам несколько проблемных дел.
Проект "Памятник" (вскоре его переименуют в"Мемориал"), автор Юрий Самодуров: "Сегодня сооружение Мемориала жертв репрессий означает уже не просто утоление душевной боли миллионов людей страны, не просто публичную реабилитацию ее граждан, но вопрос, без положительного решения которого невозможен переход от мира ядерного к миру ненасильственному." Кроме самого монумента, авторы видели здесь и архив со списками жертв, зал документов, библиотеку литературы, посвященной репрессиям.
- Управление проектом, - объявил Юрий Самодуров, - будет осуществлять инициативный Общественный комитет, члены которого не назначаются и не утверждаются государством.
Программа "Милосердие" - социальная помощь инвалидам и пенсионерам.
Создание Антифашистского фронта - внутреннего.
Экологическое движение: законодательная инициатива, по которой проект, собравший 20 тысяч подписей, автоматически рассматривается Верховным Советом.
Трудно перечислить все пласты, поднятые Конференцией. Но совсем нетрудно увидеть в этих предложениях единый ключ, общий лейтмотив... Идею. Состоящую, на мой взгляд, в рождении нового типа группы общественной задачи. В обстановке бессилия формальных структур такие группы готовы явочно решать вопрос любого уровня. Воспринимая свою инициативу как суверенное право граждан - никем не дарованное, просто существующее как факт.
Григорий Пельман (Клуб Социальных Инициатив):
- Проблема в том, что отсутствует механизм преобразования общественного желания в общественные возможности, - отсутствует организация. Каков должен быть общественно-правовой статус такой организации, которая берет на себя задачу: добровольное общество - или Народный фронт борьбы за перестройку?
В течение трех дней вокруг этого шли дискуссионные битвы. В итоге Конференция выработала проекты двух новых массовых объединений. Их программа: борьба за демократизацию избирательной системы, за предоставление общественным организациям права выдвигать своих представителей в Советы, за уничтожение административных препятствий творческой хозрасчетной деятельности. За устранение всех видов цензуры, спецхрана, за реализацию конституционных прав и свобод.
Шестьдесят лет назад Антонио Грамши разработал теорию "гражданского общества". Населению необходимо контролировать государственный аппарат, воздействовать на него. В этом и состоит задача "гражданского общества" - прессы, политических партий, творческих союзов, местного самоуправления - всевозможных центров автономного принятия решений. Возникая при капитализме и переходя в социализм, "гражданское общество" должно только усиливать свое значение, перенимая у государства функции управления...
Я закрываю глаза и вижу совсем иной мир - где тысячи клубов, союзов, всевозможнейших общин создали наконец гигантскую мембрану, мгновенно реагирующую на любую несправедливость, любое новшество. Навеки исключая реставрацию унитарии - в любой форме.
Надежды на вечное лето.
Когда я думаю о том, что произошло в этом августе, два человека встают во мне и спорят бесшумными голосами.
- Нет, - один, исполненный надежды, - нет это не просто очередная оттепель!
- Увы, - отвечает его двойник, - нас единицы. Тончайший слой - среди миллионов, для которых гражданское чувство - предмет иронии и цинизма. Человек, исповедующий религию гражданства, - ходячий анекдот.
- Ты прав и не прав. Пройдись вечером по городу: сколько искренности в светящихся окнах квартир! Большинство - честные, но источенные ханжеством люди. Объединившись в общественное мнение, клубы со временем переменят психологию большинства.
- Подвижничество - категория нравственная. Заметь, в Движении пока почти нет случайных людей. Для большинства участников - это образ жизни. Но расширяясь, становясь организациями массовыми, клубы неизбежно примут в свои ряды чужую кровь. Чужаки будут двулики и беспринципны. И они победят.
- Ты что же, уходишь?
- Ты, видно, считаешь меня свиньей... Я не верю. Но я остаюсь.
...История - кладбище идей. Какой новый гнойник уже зреет в нас? В первый день Конференции на сцену вышел тяжелый, лохматый мужчина.
- Да сажать их всех надо! - начал неожиданно резко. - Всю эту бюрократию. Говорят, в лагерях места не хватит? В войну немцев по Москве гнали - всем место нашлось!.. Гордый мужеством, он спускался со сцены, когда ведущий, мой друг-журналист схватил микрофон.
- Мне СТЫДНО, что я живу в стране, где до сих пор ищут ОБРАЗ ВРАГА... Где мечатают повязать умирающего Кагановича и вздернуть его на виселицу... Где людьми до сих пор движет не сострадание, а месть!
- Что? ЖАЛЕТЬ?! - ворвался в тишину еще чей-то взвизг. - А ОНИ НАС - жалели?? Я пять лет борюсь со Внешторгом, больным человеком стал... - голос зашкалил в надрыв. - Да их РАССТРЕЛИВАТЬ надо! Палачей!
- Вот-вот! - ведущий уже тоже кричал, - такие, как вы, с маузерами и ходили!
Зал грянул. Словно разлетелись с треском ставни и живой морской ветер прошелся по лицам. Каждый почувствовал, сколь весомо все, что свершилось в этой маленькой сценке. Сколь значимо все, что он сам об этом думает.
Я выбрался на улицу - солнечно. Милиционер прогуливается. Там, в старом здании, Декларация бомбардировала стены послевоенного ампира. Но пафос был вовсе не в этом...
В том, чтобы не одели мы на этом очередном повороте истории - старые серые шинели.
Милиционер по причине лета шинели еще не имел.
1987.
