Несколько лет тому назад на очередном Всемирном конгрессе славистов в Варшаве был объявлен среди других доклад "Виктория Токарева как женский Бунин". На доклад я не пошла, но название запомнила. Впрочем, ничего удивительного: гендерные исследования на Западе - весьма распространенное дело, а сам феминизм давно стал отнюдь не маргинальной идеологией. Как выглядит литературно-практическое освоение ими - гендерным сознанием и феминизмом - российской почвы, подзолистой или суглинной? Освоение идет по формату, а не по сути, содержание, как у нас заведено, вымывается.

Каков издательский профит от разделения современной русской литературы пополам? По полам. То есть: несколько лет просуществовала серия "Женский почерк" в "Вагриусе". И ты половина, и я половина. (И на фото автора на обложке - тоже пол-лица.) Как себя позиционируешь, так и проживешь: "Женский почерк. Серия книг современных российских и зарубежных писательниц. О жизни. О любви. О человеке. Обо всем, что тревожит ум и сердце и называется НАСТОЯЩАЯ ЖЕНСКАЯ ПРОЗА". Вышли книги от Светланы Василенко, Марины Вишневецкой, Нины Горлановой (пропускаю...), Людмилы Петрушевской, Ирины Полянской (пропускаю...), Нины Садур (пропускаю...), Людмилы Улицкой, Галины Щербаковой. Успех серии? Не знаю, не знаю. Знаю, что тираж книг в серии был разный. А ставили его, подозреваю, не за принадлежность к полу, а за что-то другое. За успешность, за известность, за востребованность у публики и т.д. У каждой из писательниц, заметим, все эти показатели - разные.

В конце 80-х - начале 90-х они задумали пробиваться сообща, составили сборники типа "Новые амазонки", "Чистенькая жизнь", а журнал "Октябрь" организовал конкурс на лучший "женский рассказ" (победила тогда, кажется, Горланова). Но объединяться надо было тогда по одной причине: пробиться вместе, обратить на себя внимание критики (и публики). "Женский почерк" в конце 90-х попытался продолжить стратегию, которая себя исторически исчерпала. (Людмила Петрушевская, включенная в серию, никогда не пробивалась, тем более в группе, - читайте хотя бы ее "Девятый том", вышедший в "ЭКСМО" в прошлом году.) Серия закончилась - завершилась - исчерпала себя, - но интересное начинание подхватили другие, те, кто, несмотря на сложности книгораспространения, на отсутствие прибыли, продолжают издавать современную прозу. В "Зебре-Е" открылась серия "Мужская речь", куда почему-то вошла "Маскавская Мекка" Андрея Волоса, никакого отношения к мужскому/женскому (за исключением более чем традиционных любви/нелюбви) не имеющая, "ЭКСМО" начало серию "Сильный пол", куда уже включило книги Марины Вишневецкой, Олеси Николаевой и Ольги Кучкиной. Таким образом разрушается изначальный контекст появления произведений современной словесности, их "места" в литературной иерархии, и вместо него выстраивается контекст совершенно другой, не соответствующий ходу вещей (кто кого породил, кто на кого отозвался, где звучит чье чужое слово, кто кого и как опровергает и т.д.). Странно, что кому-то до сих пор в голову не пришло затолкать Елену Шварц, Елену Фанайлову, Инну Лиснянскую, Веру Павлову, а также Ахматову с Цветаевой в какой-нибудь "Женский стиль", а Аллу Латынину, Ирину Роднянскую и вашу покорную слугу - в "Женскую критику".

Может быть, у самих "женских" прозаиков есть какой-то определенный изъян или, напротив, какое-то особое качество, достоинство, - и потому их помещение в один накопитель литературно оправданно? Но что может быть общего у Людмилы Петрушевской и Татьяны Толстой - по женской-то части? Если есть это общее, то оно находится внутри общего большого текста современной русской словесности и только. И, как я предполагаю, это отлично понимают и та, и другая. И если критик "помещает" прозу их обеих в одну статью, то делает это отнюдь не по признаку пола (см. "Неопалимый голубок" - в моей книге "Скрытый сюжет. Русская литература на переходе через век". СПб., БЛИЦ, 2003). К совершенно разным, если не полярным, литературно-критическим сюжетам относятся проза утонченной Ирины Полянской и дотошно-въедливой Татьяны Набатниковой, сдвинутая и взвинченная проза Нины Садур - и увеличительное стекло Ольги Славниковой, легковесная - Виктории Токаревой и болезненно-чуткая - Марины Палей. И каждая из них, между прочим, располагается в литературной таблице Менделеева сегодня гораздо ближе к "мужским" аналогам (дискурсным, стилевым и жанровым), нежели к женским. Полянская - к Андрею Дмитриеву. Садур - к Эргали Геру, Вишневецкая - к Слаповскому, Славникова - к Быкову (Д.), Н.Горланова - к Попову (Е.), Поволоцкая - вообще к Н.Лескову, Т.Набатникова - к В.Курносенко. Могу зайти и с обратной стороны: В.Маканин - к Л.Петрушевской. О.Павлов - к Василенко. И т.д.

Тем не менее - человек, даже если женщина, слаб. Сильный-то он сильный, этот пол, но все же. И вот - соглашаются. Соглашаются прекрасные литературные дамы, до того ни в чем таком соглашательском не замеченные: соглашаются на предложенные (выгодные устроителям? литменеджерам? издателям?) условия: и на Лейпцигской книжной ярмарке Толстая Татьяна участвовала в круглом столе по теме, обозначенной как "женская проза", и во Франкфурте тож. В то время как ей, пожившей и попреподававшей на Западе, понятно, что имеется в виду. И, насколько я помню по совместным "панелям" на различных славистических конференциях, Толстая Т. всегда энергично и темпераментно противостояла предпринимаемым попыткам загнать себя в гетто "женской прозы". Да и то: сильный и свежий голос вырывается из клетки, а не стремится в нее попасть. Голос? Голос, а еще и предметный, прошу прощения, указатель: если это знаменитые три "к", то, может, это и есть "женская проза"? а сейчас, в связи с историческими изменениями, ЖП располагается вокруг гениталий? Вот новейшая ЖП от Людмилы Улицкой, "Искренне ваш Шурик" ("Новый мир" ## 1-2, 2004).

"В аэропорту его встречала фиктивная теща, которую он видел первый раз в жизни, - снежная баба с фетровым ведром на голове, с поджатыми губами. В тот год до уральского города докатилась позапрошлогодняя мода столиц: на смену белого синтетического меха пришел осточертевший черный каракуль. Шурик был выше ее ростом, но рядом с ней почувствовал себя маленьким мальчиком возле взрослой сердитой воспитательницы".

Где "смена меха", где маленький мальчик, где теща, в чьем сознании какая мода... Это и есть чистейшая, как слеза комсомолки, ЖП: и весь сюжет нового романа Улицкой ветвится вокруг выдающегося Шурикова древа, прошу прощения за метафору, за которое цепляются разнообразные особи женского пола. "А от жалости ко всему этому бедному, женскому у него у самого внутри что-то твердело". И так - далее везде: "глаза, синим унавоженные". Достаточно.

Что же остается - за пределами ЖП? Остается написанное иначе, в обозначенный формат не влезающее, то, что обращено не только к мужчине с его "простыми и незатейливыми движениями" или женщине, у которой "что-то пульсировало, открывалось и закрывалось, проливалось и снова высыхало".

Так что же это за зверь такой - ЖП, женская проза? Существуют ли определенные - литературные - признаки, по которым следует прозу, написанную женщиной, поставить на эту особую полку? Если судить по сюжету - pro eto? семейно-бытовой? - если по эмоциональному наполнению, всхлип и хлюп, если по героям, обязательный протагонист - женщина? Не сходится. Тогда вообще редкий, исключительно редкий текст, соответствующий перечисленным параметрам, на эту полочку встанет. И каким образом, для чего в группе ЖП оказались Айрис Мердок, Джойс Кэрол Оутс и Франсуаза Саган (а их книги тоже вышли в серии "Женский почерк"), никто не объяснит. Вернее, объяснят (объяснить и замотивировать, как известно, можно все, путь от мухи до слона занимает вроде всего десять промежуточных слов), но этим объяснениям я не поверю. Повествующая о трудной женской судьбе в любовно-производственной борьбе с сексизмом женщина-автор, отстаивающая права женщин. Скорее так. Все правильно - с антропологической, социопсихологической и исторической точки зрения. Только литература как искусство слова, как субстанция здесь ни при чем.

Под конец немного статистики. У Андрея Немзера в его "тридцатке" избранных (статья "Замечательное десятилетие" в книге "Замечательное десятилетие русской литературы", М., 2003) женских имен перечислено 7; у Сергея Чупринина в путеводителе "Русская литература сегодня" (М., 2003) - из 130 "писателей России" только 30 - женского пола; в общем, вы будете смеяться, но соотношение примечательно одинаковое, почти до десятых-сотых долей: у Немзера и у Чупринина женщин - одна четвертая. С хвостиком (0,28 у Немзера и 0,33 у Чупринина). Вы будете смеяться, но и по годовому содержанию "Нового мира" мистически получается все та же сакраментальная цифра (в прозе); из 30-ти - семь с половиной (половинка - Горлановой с Букуром), что же касается поэзии, то там ситуация выглядит совсем иначе: 20 из 50-ти, т.е. почти каждая вторая. (Или - каждая первая из двух.) Реже всего встречаются имена женщин в списке "50 современных российских прозаиков" "Литературной газеты" (# 2, 2004) - 6, т.е. меньше одной десятой. Вот это и есть - проблема взгляда, отбора.

И привести в соответствие восприятие и реальность, переломить стереотип ограничения присутствия женщин в литературе, где женщины доминируют сегодня по реальному результату, в реальных статистических списках и по продажам, и по тиражам, можно, наверное, только "обща". Вот отсюда - и "женские" серии. И смиренность писательниц. ЖП так ЖП.