Эпитет оживился в дискуссиях - после публикации в "Ведомостях" статьи Михаила Ходорковского. Но я не о Ходорковском. Я - об эпитете. И о соответствующем существительном.

Если представить себе литературное пространство конца 80-х - начала 90-х: публикаторский бум и сопряженную с идеями того времени, времени т.н. перестройки и гласности, литературу, анализирующую закрытые прежде стороны окружающей действительности (в достаточно широком эстетическом диапазоне), - то будет очевидным педалирование либеральной мысли в прозе, публицистике, поэзии, лирике даже тех поэтов, которые никогда не отличались приливами гражданского чувства. Впрочем, иногда это возрастное. Александр Кушнер, например, воспел в лирических стихах газету "Московские новости". Литература, питаемая идеей свободы (а это и есть смысл и главная ценность либерализма), существовала и до того - только была либо выражена через эзопов язык, либо вынуждена эмигрировать - вместе со своим автором или сама по себе, с автором, ушедшим в эмиграцию внутреннюю. Но только рубеж 90-х дал возможность легальной литературе, литературе "ворованного воздуха", сменить язык - перейти с эзопова на прямую речь (Искандер, Маканин, Зорин и др.). Кстати, расставание с эзоповым языком породило свои проблемы. Но об этом - отдельно.

После десятилетий советской насмешки над словом с конца 80-х либерализм начинает свое шествие: от экономических терминов ("либеральные реформы") до литературных понятий: в редакции журнала "Знамя", например, среди ежегодных премий появилась премия "за произведение, утверждающее либеральные ценности". Лауреатами стали: Григорий Померанц ("Записки гадкого утенка", 1993), Соломон Апт (переводы К.Ясперса и Г.Гессе, 1994), Сергей Гандлевский ("Трепанация черепа", 1995), Фазиль Искандер ("Думающий о России и американец", 1997), Владимир Шаров ("Старая девочка", 1998), Андрей Дмитриев ("Закрытая книга", 1999), Александр Чудаков ("Ложится мгла на старые ступени", 2000).

Кстати, одновременно с этой премией редакция учредила и премию "за произведение, утверждающее идеалы просвещенного патриотизма" (Георгий Владимов, "Генерал и его армия" - 1994; Олег Ермаков, "Последний рассказ о войне" - 1995; Дмитрий Тренин, "Российская оборонная политика и ближнее зарубежье" -1996; Семен Файбисович, "Дядя Адик/Uncle Dick" - 1997; Евгений Попов, "Подлинная история "Зеленых музыкантов"" - 1998; Юрий Арабов, "Цезариада" - 1999; Николай Работнов, "Сороковка" - 2000).

Премии можно совершенно спокойно поменять местами: что за либеральные ценности, что за просвещенный патриотизм, - наград удостаивалась свободная по посланию (и исполнению) проза, поэзия, эссеистика.

Но очень (исторически) быстро эпитет и само понятие "либеральный" приобретает оттенок чего-то сомнительного. А порой и отталкивающего. Причем - в устах самих либералов.

Слово "либеральный" сращивается в обществе с понятиями и реальностью "либерализации цен" и "ценой либеральных реформ". После августа 1991-го в публицистике с легкой руки Владимира Бондаренко ("День") актуализируется термин "либеральный террор" (Алла Латынина, "НМ", 1992). А вот и голос на распутье:

"В который уже раз либеральная интеллигенция ставит перед собой вопрос: куда податься? Идти во власть, бежать в оппозицию, отправиться в народ? Как и в эпоху "Вех", интеллигенция все еще обретается снаружи <...> "толкается на площади, голося и "перебраниваясь". И наиболее честный вариант для человека социально ориентированного, но мыслящего - вернуться в себя, как домой" (Людмила Сараскина, "МН", 26 июня 1992 года).

Либеральная интеллигенция начала раскалываться (см. "Знамя", 2002, # 1, материалы "конференц-зала" "Раскол в либералах"). "Отколовшаяся" часть уходила не "домой", а к антилиберализму.

Одновременно с распадом "гнезд интеллигенции" (творческие союзы и т.п.) происходило переосмысление места и роли мыслящего индивидуума, в том числе и писателя. Начало 90-х - это время самой громкой полемики между либералами-"западниками" и "ультрапатриотами").

В общем, как сказала та же Латынина на первом из "ситанов" проекта "Открытая книга" в фонде "Либеральная миссия", "в период перебранки сумма либеральных идей была самой заманчивой. Мы всегда говорили: пусть государство уйдет! Но как только оказалось, что либеральный проект осуществляем, на него свалились все гадости".

"Либеральный" фланг делился дальше.

Для постмодернистов и концептуалистов, например, притом что они безусловно исповедовали идею свободы, либерализм был теснее всего связан с неприемлемой "шестидесятнической" эстетикой. "Вот я сейчас долго работал с языком либеральной публицистики, которая достаточно взвинчена, истерична, сама не понимая того, что она скорее верлибровская поэзия, чем журналистика" (Д.А.Пригов, "МН", 12 июня 1992 года).

Компрометация либеральных идей (шок от проведения "либеральных реформ", события октября 1993 года, неудачи правления Б.Н.Ельцина и др.) шла рядом с самокомпрометацией либеральной публицистики (пафос, истеричность, отмеченная не только Приговым). Для прозы и поэзии идея свободы была организатором поэтики и эстетики, и раскол литературы, условно говоря, либеральной произошел как раз по этой линии. Получилось, что эстетически Бакланов и Бондарев, Кушнер и Юрий Кузнецов, Гранин и Распутин, Зорин и Розов (разделенные идеологически) ближе друг к другу, чем Бакланов и Сорокин, Кушнер и Рубинштейн, Чухонцев и Пригов, Гранин и Виктор Ерофеев.

Эпатаж, скандал, провокация стали эстетически привлекательными, как бы освежающими спертый литературный воздух замкнутого идейно-литературного пространства.

Это происходило на фоне определенной усталости - как идейной, так и эстетической; исчерпанности и, как результат, снижения литературной продуктивности и - клонирования вместо естественного развития, имитации вместо органического наращивания.

В последнее время наблюдается новая перемена блюд на общелитературном столе: идет атака на либералов со стороны литературных радикалов и литературных консерваторов.

Причем начинается она с атаки самих либералов на себя. Например Михаил Золотоносов ("МН", 2003, # 11) о Петрушевской, "Новом мире" и Лакшине:

"Это характерно для либерала-шестидесятника, привыкшего дышать ворованным воздухом".

С другой стороны, радикалы присоединяют к антилиберализму либералов свое возрождение ценностей сталинской литературы (симптоматичны попытки реабилитации цензуры: Лев Пирогов, "Режьте, братцы, режьте... Величие России прирастет цензурными комитетами". - "Eхlibris-НГ", 2003, # 13; силы, порядка, диктатуры, фашизма).

Само появление рубрики под названием "Свежая кровь" говорит об игре с тоталитарно-фашизоидными понятиями - как и материалы "второй редакции" газеты "Консерватор". Литераторы, выросшие в более или менее, но свободной стране, не испытавшие на себе прелестей советского режима, начали присоединяться к идеологии газеты "Завтра". Приведу слова сейчас вошедшего (введенного) в моду (либералами!) Александра Проханова ("Восстание детей". - "Завтра", 2001, # 45, 5 ноября): "Крестовый поход детей" [с железными прутьями] - это ответ на распад, разврат, содомизм, процветающие в некогда священной Москве".

Этому отвечают слова "детей". Например Дмитрия Быкова ("Памяти последней попытки". - "Консерватор", # 18, 2002):

"Сегодня уже ясно, что без великих потрясений никакой великой России не будет".

Михаил Ремизов ("Подарки Судьбы". - РЖ, 30 ноября 2001 года):

"Хотя бы шепотом мы должны оставлять за собой право спросить: а в какой атмосфере Россия имеет больше шансов на самоосуществление - в атмосфере мирового порядка или в атмосфере катастроф мирового порядка? Лично я вполне убежден в последнем".

То есть - пусть сильнее грянет буря. Вот они, наши новые буревестники.

Радикальный антилиберальный проект (называющий себя еще иногда и консервативным), выросший внутри и изнутри либерального, присоединил к себе и "старых и заклятых" противников либерализма.

Все эти подвижки, оползни, расколы в литературе (и в литературной среде) совпадали (и были во многом спровоцированы) внутрироссийскими и глобальными изменениями. Литература как живой организм реагировала, а не только формировала - читателя, публику, народ. Литератор был при этом еще и барометром - тем более что ему самому от либеральных реформ стало и лучше, и хуже, с какой стороны посмотреть: он теоретически и практически (иногда - за свой счет) обрел возможность напечатать все, что он написал, но получил экономическую цензуру вместо государственно-политической. Гонорары свелись к минимуму, поддержки от победителей та литературная инфраструктура, которая и считала себя инициировавшей либеральный поворот, не получила. Чеченская война привела не к укреплению гражданского общества, а к его разрушению. Литература либералов недолго радовалась свободе - она ощутила себя брошенной всеми: читателями, властями, издательствами, журналистами, западными славистами. Она потеряла стимул и статус.

Переход на антилиберальные позиции осуществляется добровольно, а не по указке сверху и не по распоряжению "спонсора". (Что касается "Литературной России", она всегда была антилиберально-консервативной - и в советские, и в постсоветские времена.) Среди литературных СМИ только не обладающее влиянием, никакое по идеологии "Книжное обозрение" нейтрально относится к либеральной идее. Можно сказать, что незавидную судьбу идей либерализма в литературной среде можно рассматривать как показатель общего сопротивления изменениям. Это отторжение либерализма в его российском варианте можно показать через употребление эпитета "либеральный" - чаще всего в отрицательном контексте.

"Литература была выброшена на помойку "потребительским человеком", которого выпестовала неолиберальная пропаганда.
Неолибералы с брегливой недоверчивостью относятся к жертвенному, аскетичному сознанию, поскольку усматривают в нем социально-психологическую базу "тоталитаризма".
..."Свежая кровь" кипела молодой, здоровой, милитаристской энергией. Но неолибералы занервничали, их руки привычно потянулись к чернильнице со словом на букву "эф"..." (Лев Пирогов. "Забери меня на тот бугорок..." - "Eхlibris-НГ", 26.02.2004.).

Это - пример агрессивной компрометации либеральной идеи. Либералы ("неолибералы") наделяются всеми признаками "врага", в данном случае - врага подлинной, свежей, новой культуры, - причем врага агрессивного ("их руки... потянулись"), на них, увы, по Фрейду, переносится собственная агрессивность. Ну и затем "они" (враги) разоблачаются.

Но существует и совсем иной литературный подход к идеям либерализма - скепсис, разочарование, конец иллюзии. Если обратиться к книгам лауреатов премии Аполлона Григорьева этого года, то и "Бессильные мира сего" С.Витицкого, и "ДПП (NN)" Виктора Пелевина, и "Биг-бит" Юрия Арабова констатируют кризис либеральных идей, разочарование в итогах либерализации современной России. У С.Витицкого интеллектуалы либерального толка все понимают и все могут предвидеть, но абсолютно ничего не могут изменить, они невлиятельны. У Ю.Арабова увлеченный в молодости "битлами" (Западом) композитор оказывается сегодня выброшенным на окраину маргиналом. У В.Пелевина предприниматель, банкир разорен и вытеснен из страны - и из жизни. В повести, входящей в ту же книгу, - "Македонская критика французской мысли" - Пелевин дает такую метафору: перекачка нефти из России на Запад, в Европу, является перекачкой намеренно удешевленных исторических многомиллионных жертв народа в лагерях и на шахтах.

В этом контексте нынешний успех Александра Проханова, например, нельзя рассматривать только как результат удачного пиара со стороны издателя или организаторов премии "Национальный бестселлер". Кстати: в 1989 году нацбестовский организатор успеха Проханова Виктор Топоров опубликовал в "Звезде" свои заметки "злого мальчика" под хлестким заголовком "Бесы" для бедных (тенденциозный роман наших дней)". Речь шла о Проханове.

Итак.

После перестроечной эйфории (1988-1991) наступило торможение.

Сначала "либералы" предали "демократов".

"Волна интеллигентского лозунгового либерализма стала спадать" (Лев Гудков, "Русский неотрадиционализм и сопротивление переменам". - "Отечественные записки", # 3, 2002).

Потом "демократы" предали "либералов". Волна "чернухи" и "стеба", общий тон депрессии воцарился в литературе. Ноль энтузиазма, несмотря на все призывы поддержать литературой либеральные начинания. Провалился конкурс на лучшую художественную книгу об успешном предпринимателе (председатель жюри - Татьяна Толстая, имен лауреатов вспомнить невозможно из-за отсутствия какого-либо впечатления). Сейчас "фашисты" (те, кто сами себя так именуют) презирают и тех, и других.

Позиция либеральной творческой интеллигенции была вынужденно двойственной. Она должна была делать вид, что все хорошо, и оправдывать все либеральные реформы. Как же - ведь она боролась за все либеральное...

А теперь - сакраментальный вопрос: кто виноват?

Можно, конечно, сослаться на исторические аналогии или же закономерности исторического развития (синусоиды, отрицание и пр.).

Но лучше оборотиться на себя и внимательно проанализировать свои культурные жесты.

"Старые песни о главном" и т.п., обернувшееся Главной песней о старом, т.е. гимном в новой обработке С.В.Михалкова.

Равнодушие и апатия.

Реакция на чеченскую войну.

Незамеченное поколение авторов новой военной прозы: Владимир Березин, "Свидетель"; Евгений Даниленко, "Дикополь"; Денис Гуцко и пр.: об этом недавно написал Александр Агеев, составив целый список ("Газета" от 18.03.2004).

Либеральная мысль в литературе работает, но противостоит ей не мысль, а проект.

В антилиберальный проект входят (соединилось почти несоединимое):

1. Литературные экстремисты, ищущие и находящие опору в Большом Советском стиле, ниспровергающие либеральные ценности, воплощенные в конкретных текстах и исторических личностях. Маргинальность позиционируется как особое привлекательное качество. Литература совмещается, спаивается с идеологией и политикой.
2. Призванные радикалами "патриоты" предыдущего литературного поколения: А.Проханов, В.Распутин и др.
3. Реанимированные фигуры советского литературного истеблишмента (Ю.Бондарев - последний яркий пример).

Антилиберальный проект осуществляется как сообщающиеся системы: "Ад маргинем" не только издает книги Проханова, но и открывает серию "Атлантида", реанимируя "плохую" советскую шпионскую литературу; "День литературы" поддерживает молодых радикалов и реанимирует знаковые литературные фигуры советского прошлого; активно переписывая историю литературы, вписывая в антилиберальный проект гениев - от Мандельштама до Бродского. Не гнушаясь их еврейским происхождением. Знаменательно (теле)высказывание Проханова:

"Патриотическому" (антилиберальному) направлению необходимо внедряться в либеральные СМИ и издательства, позиционировать себя, легализоваться и "выедать" либеральные образования изнутри" (цитирую по памяти).

Проханов оказывается востребован либералами и украшает собой, как новомодная фигура, телепрограммы - от "Школы злословия" до познеровских "Времен"; газеты - например "Известия".

Внутренняя работа в обществе на протяжении последних 15 лет шла на понижение, а крах реформационных иллюзий (настоящее трактовалось как хаос и распад самой художественной либеральной интеллигенцией) привел к возврату (поискам в прошлом) идеи целого.

И тут либерал из либералов, А.Б.Чубайс, вбросил идею либеральной империи. Словообразование, которым, вероятно, он хотел по-либеральному ответить на державную идею, получающую властную поддержку.

Язык точнее всего регистрирует общественную температуру. Искусственному словообразованию "либеральная империя", еще не попавшему в "Д.С.П. Материалы к Русскому Словарю общественно-политического языка ХХ века", собранные Гасаном Гусейновым, в вышеупомянутых "Материалах" противостоит двучлен "имперский похренизм". Мне кажется, что "либеральный похренизм" звучит не хуже.