Ты увидишь, как победа
Соберется налегке,
И приедешь ты в Толедо
На простом грузовике.
Будут нежные осины,
Как по проводу кричать:
Бородатый Кампесино
К нам пожаловал опять!

Эти строки могли быть напечатаны на первой странице "Известий" рядом с выразительной фотографией. В эпиграф вынесен отрывок из стихотворения Ильи Эренбурга, датированный 1939 годом. Опубликовано оно, однако, не было и осталось в авторской машинописи сборника "Парижская исповедь", составленного поэтом в Москве осенью 1940 года, по возвращении из оккупированной нацистами Франции. После подписания пакта "Молотов-Риббентроп", а потом и договора "О дружбе и границе" политическая цензура в СССР перестроилась, антифашистские стихи и проза Эренбурга оказались под запретом. Ситуация изменилась после 22 июня 1941-го, стихи из сборника были напечатаны, кроме одного этого.

А все из-за имени - Эль Кампесино. Храбрец, герой войны с Франко, легендарный вождь республиканских "динамитерос", испанский Чапаев. Его фотографии появлялись не только на первой странице "Правды" - мало того, в Союзе продавали спички с его портретом. Так что же смутило цензора?

*****

Эрнст Хемингуэй писал о нем в романе "По ком звонит колокол":

┘Валентин Гонсалес, прозванный El Campesino, то есть крестьянин, вовсе и не крестьянин, а бывший сержант Испанского иностранного легиона; он дезертировал и дрался на стороне Абд эль-Керима. Но и в этом ничего такого не было. Почему бы и нет? ...Когда он увидел Campesino, его черную бороду, его толстые, как у негра, губы и лихорадочные, беспокойные глаза, он подумал, что такой может причинить не меньше хлопот, чем настоящий крестьянский вождь. В последнюю встречу ему даже показалось, что этот человек сам уверовал в то, что о нем говорили, и почувствовал себя крестьянином. Это был смельчак, отчаянная голова: трудно найти человека смелее. Но, господи, до чего же он много говорил! И в пылу разговора мог сказать что угодно, не задумываясь о последствиях своей неосмотрительности. А последствия эти не раз уже бывали печальны. Но при всем том как бригадный командир он оказывался на высоте даже в самых, казалось бы, безнадежных положениях. Ему никогда не приходило в голову, что положение может быть безнадежным, и потому, даже когда это так и бывало, он умел найти выход.

Испанские части Листера, Модесто и Кампесино очень хорошо показали себя┘ и это целиком надо поставить в заслугу их командирам и дисциплине, которую они сумели ввести. Но и Листеру, и Модесто, и Кампесино большинство их ходов было подсказано русскими военными консультантами.

Впрочем, есть и куда более умеренные оценки военных талантов республиканских генералов (Владимир Ламздорф, "Когда победили белые", "Посев" #6 (1440), 1997):

┘В корпусах и дивизиях штабов высшего офицерства часто вообще не было: ими руководили "природные офицеры" из народа, такие как Листер, Кампесино, Модесто [далее Ламздорф именует их "красными"], сочетавшие отвагу и смекалку с полным отсутствием познаний в военном деле. В результате армия вечно оказывалась без подвоза, транспорта, горючего, боеприпасов и еды, а использование вооружения и технических средств было дикарским. О танках, например, белые [профессиональные офицеры, воевавшие на стороне республиканцев] лишь мечтали до самого конца войны, зато красные сразу получили прекрасные по тем временам советские машины. Но никакого влияния на ход боевых действий они не оказали - из-за полного неумения с ними обращаться.

Как раз эти обстоятельства и компенсировали советские "военные советники". В СССР знали о войне в Испании по репортажам Ильи Эренбурга в "Известиях" и Михаила Кольцова в "Правде" - последний, кстати, выведен у Хэмингуэя как Карков. Но в их статьях говорится об испанцах - Рудольфио, Хименесе и т.п. Или об "интернационалистах" - Лукаче, Альфреде. Но общеизвестно, что Пауль Лукач - это Мате Залка, венгерский коммунист, прибывший в Германию из СССР. А Хулио Хименес Орхе, возводивший оборонительные рубежи вокруг Хихона, что в Астурии, на самом деле полковник царской армии Глиноедский: антифашистская солидарность толкала эмигрантов на сближение с родиной. Рудольфио же (полковник Илья Старинов, диверсант, пускавший под откос поезда) как раз и создавал диверсионные части, действовавшие во франкистском тылу. У Хэмингуэя о нем ни слова - Илья Григорьевич избегал тогда общения с писателем, о чем потом весьма жалел. Такие, как он, руководили действиями динамитерос Эль Кампесино. Но были и другие, те, кто "работал" не в фалангистском, а в республиканском тылу. Кто уничтожал не чужих, а своих.

Не даром уже совершенно с другими интонациями упоминается наш герой в романе Виктора Сержа "Дело Тулаева" (глава "Поездка в поражение"):

┘Битвы катились теперь по направлению к Эбро, переходили через Эбро, какое значение имела еще эта бойня, организованная из каких-то тайных соображений Листером или Эль Кампесино? Почему было заранее предрешено отступление дивизии имени Карла Маркса? Разве потому, что ее берегли для последнего братоубийства в тылу, потому что она готова была расстрелять последних бойцов дивизии имени Ленина?..

Ничего удивительного - троцкист Виктор Львович Кибальчич (известный под псевдонимом Виктор Серж), успевший посидеть в советских тюрьмах и вовремя эмигрировавший, пишет в своем романе о "больших процессах" тридцатых, и для него Испания лишь еще одна иллюстрация к ним. Но - что говорить! - это правда, в Испании "советские товарищи" творчески применяли свой опыт, уничтожая союзников (или попутчиков, врагов), троцкистов и анархистов. Последнее стало переломной точкой для Эрика Блэра - Джорджа Оруэлла, написавшего по свежим следам "Памяти Каталонии", а затем "Скотный двор" и "1984".

После поражения на Эбро, трагедии Каталонии и падения Республики генерал Кампесино, как и тысячи республиканцев, эмигрировал в Советский Союз, где был арестован и попал в лагерь. Эренбург об этом не знал, зато знала цензура...

*****

Это судьба большинства героев испанской войны. Был расстрелян Кольцов. А Илья Старинов вообще выжил чуть ли не один-единственный из плеяды асов диверсии и партизанской войны. Так была перевернута страница истории.

Но Эль Кампесино не мог не стать легендой и в этой - второй - своей жизни, поскольку ему удалось бежать и из лагеря, и из СССР.

О его побеге упоминает в своих замечательных воспоминаниях "58 с половиной, или Записки лагерного придурка" узник "Особлага" Валерий Фрид.

Юлий Марголин в вышедшей в 1951 году книге "Страна зэ-ка и ее апологеты" говорит о подробностях судьбы нашего героя:

┘Этот испанский мужик, человек без образования, но с фанатической верой в революцию, пережил в СССР великое разочарование. В конце концов он потребовал, чтобы его выпустили в Европу. Вместо этого его отправили в тюрьму, в лагеря. Кампесино дважды бежал из СССР. Один раз ему удалось бежать из Баку в Тегеран, но НКВД привезло его оттуда обратно. Во второй раз он спасся от Сталина с невероятными приключениями"┘

Но не берется эти приключения описывать. Чуть проговаривается Александр Солженицын в "Архипелаге ГУЛаг" (том 2, часть 3, "Истребительно-трудовые") - его солагерник Жора Ингал ночами писал о Кампесино, с которым сидел в камере "и чьей крестьянской основательностью восхищен". В сноске автор замечает:

Новеллы этой Ингал по-настоящему никогда не кончит, потому что не узнает конца Кампесино. Кампесино переживет своего описателя. Я слышал, что во время ашхабадского землетрясения он вывел группу зэков из рухнувшего лагеря и перевел горами в Иран (струсили и пограничники).

Представьте себе - земля вдруг содрогается. Все строения вмиг превращаются в руины. Многие ведь подумали, что началась война, что сбросили атомную бомбу. В этом безумном лагерном мире люди со сроками, в которые поверить невозможно - пятнадцать, двадцать, двадцать пять лет, - надеялись на чудо и сходили с ума. А Кампесино, оказывается, и после десяти лет отсидки остался генералом. Он возглавляет - нет, не "группу зэков", а лагерь! И уводит за кордон.

Желающие подробностей могут поискать книгу его воспоминаний "Великая иллюзия" - в начале 50-х годов прошлого века она издавалась по крайней мере дважды (Gonsales Valentin, genannt El Campesino. Die grosse Illusion, Kiepenheuer & Witsch, Koeln - Berlin, 1951, 210 S., и Kaiser Verlag, Munchen, 1952, 345 S.). Впрочем, его жизнь полна мифов - как проверить написанное им или рассказанное Хэмингуэю?

*****

Однако есть в этой повести еще одна страница, совершенно достоверная и не менее достойная, чем война с франкистами. В конце 1950-го фотографии Кампесино вновь появятся на страницах газет - теперь уже французских.

Казалось, к тому времени в существовании системы концлагерей в СССР уже нельзя было сомневаться. Только во Франции были изданы книги Давида Даллина "Советская Россия какая она есть" (изд. Плон, 1948 - там целая глава посвящена каторжным лагерям и их географии); Иосифа Чапского "Бесчеловечная земля" (парафраз названия книги Сент-Экзюпери "Земля людей") и Бубер-Нейманн "Сосланная в Сибирь" (обе изд. Сей, 1949); Юлия Марголина "Условия бесчеловечного существования" (парафраз названия романа Андрэ Мальро "Условия человеческого существования"; изд. Кальманн-Леви, 1949). Под впечатлением этих свидетельств Давид Руссе печатает в литературном приложении газеты "Фигаро" призыв ко всем бывшим узникам нацистских лагерей создать следственную комиссию и просить советское правительство позволить ей ознакомиться с "исправительно-трудовыми лагерями" (подробнее об этих событиях желающие могут узнать в книге Мишеля Винока "Век интеллектуалов", Париж, изд. Сей, 1997, 1999 г., ч. 3, "Годы Жана-Поля Сартра", гл. 8. "Дело Кравченко: разбитые стекла Революции").

Коммунисты контратаковали. "Леттр Франсез" печатает статью "Пьер Дэкс, номер 59 807 в Маутхаузене, отвечает Давиду Руссе", обвиняя последнего во лжи и утверждая, что все личные свидетельства - ложь и сфабрикованы на основе рассказов о нацистских лагерях. Руссе обвинил редактора "Леттр Франсез" и автора статьи в клевете, и, поскольку те не сумели представить доказательства своих утверждений, в ноябре 1950 года начался судебный процесс. Коммунисты хотят избежать публичных дебатов и потока свидетельских показаний, которые потом воспроизводит французская и международная пресса.

И вот 15 декабря на суде выступает Эль Кампесино. Он, пожалуй, был самой большой сенсацией процесса. Газета "Попюлер" уже печатала серию его статей о Советском Союзе и тем самым подняла тираж, но сам автор появился перед публикой только на суде. Вот что об этом писал Марголин, также бывший свидетелем на этом процессе:

Пресса и публика ждали с нетерпением появления Кампесино, легендарного испанского героя. Мадридское радио Франко обещало ему прощение, если он вернется на родину. Но Кампесино не обратил внимания на предложение Франко. Группа испанцев в Москве прислала письмо в трибунал, где она называла Кампесино сумасшедшим. Но Кампесино ответил в парижской прессе на это письмо так, что было ясно, что он с ума не сошел. Однако адвокаты Руссе немножко боялись его выступления. Кампесино, дикий и неистовый человек, испанский "мужик", мог потерять меру и ляпнуть на суде что-нибудь чудовищное или несообразное. Однако Кампесино оказался самой большой сенсацией процесса. Как отказаться от него? [Адвокат] Розенталь, представляя его суду, на всякий случай предупредил, что перед ними будет говорить не интеллигент┘ не аналитик или ученый, а человек из народа - солдат.
Коренастый, небольшой, со смуглым лицом и горящими глазами, Кампесино, как буря, обрушился на трибунал. Уже первые его слова произвели впечатление: "Меня называли самым фанатическим генералом в испанской войне. Я не жалею крови, которую я пролил в борьбе с фашизмом. Но я жалею и раскаиваюсь в том, что хотел навязать испанскому народу режим, похожий на тот, который существует в России. В Советском Союзе я пережил самую большую катастрофу моей жизни". Кампесино не говорил, он рычал как тигр. С таким голосом и темпераментом он мог увлечь солдат своей бригады куда угодно. Но в зале сидели юристы, журналисты, цивилизованные парижане. Президент [суда] Коломье поморщился и сказал переводчику: "Скажите свидетелю, чтобы он говорил тише". Кампесино, услышав, что ему предлагают говорить тише, отскочил от барьера с изумлением, ударил себя в грудь и заревел еще громче: "Я - испанец! Испанцы не могут говорить тихо!" Зал грохнул смехом. Но не прошло и пяти минут, как его огненное красноречие начало заражать слушателей. Хриплый голос Кампесино заполнил весь зал. Это был рассказ о трагедии испанских республиканцев в России. Из 6000 антифашистов, которые бежали к Сталину, осталось в живых 1200. Остальные погибли в лагерях и тюрьмах┘
12 января 1951 года был объявлен приговор, но обвиняемые даже не явились выслушать его┘

Решение суда было очевидным.

Но, согласитесь, после такого стихотворение Эренбурга было приговорено к заключению в ящике стола. А книга Хэмингуэя, запрещенная при Сталине - слишком много неудобных мертвецов было на ее страницах, - потом еще много лет ходила в Самиздате.

Биография, согласитесь, замечательная. Насколько легче было бы выбрать иное. И даже не войну, не побег, не свидетельство - здесь слишком много от судьбы. Например, верность Сталину - как Долорес Ибаррури, Пассионария, пачками "сдававшая" товарищей по Коминтерну, и выжившая. Или, раз уж смог бежать и писать, выбрать милость Франко: предлагал же...

Слово "ГУЛаг" впервые прозвучало во Франции именно в полемике начала пятидесятых. Употребил его Давид Руссе. Но массовое "прозрение" интеллектуалов - в том числе и тех, кто обвинял Руссе во всех смертных грехах, - случилось только в 1956-м, после Двадцатого съезда.

Казалось бы, тут-то место, роль и судьба Кампесино определились - но нет...

Добавлю в коллекцию еще две фотографии, которые, впрочем, вряд ли могли появиться в газетах - да и вообще, неизвестно, существуют ли...

Вторая половина пятидесятых, Мексика. Кампесино в кампании барбудас, которые вскоре на яхте "Гранма" (по-русски - "Бабуля") отплывут на Кубу, чтобы сделать ее Островом Свободы. Известно, что у Фиделя воевали четверо испанцев, учеников Рудольфио - Ильи Старинова. Тут, правда, тоже было свое разочарование - как у Че Гевары, ушедшего из кубинских министров в боливийские партизаны и погибшего там.

Но Кампесино уже был в другом месте - на одном из митингов в Праге 1968-го его видели рядом с Александром Дубчеком! Последнее фото героя...

Умер он в возрасте семидесяти пяти лет во Франции, в доме престарелых для железнодорожников, в 1979-м. Но и это не окончательная дата - кое-кто называет и 1983, и 1986, и 1989 годы... Человек-легенда!

Вот ведь жизнь: никогда не выбирать из тех зол, которые предлагает судьба, и искать свою правду, несмотря на поражения и разочарования. Лучше Пушкина не скажешь - "самостоянье человека, залог величия его". Как раз то, что так нужно сегодня, когда стало хорошим тоном "мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремится"... Впрочем, возможно, этот абзац - лишний. Поскольку биография Валентино Гонзалеса шире любого подобного морализирования. Просто помянем его, ведь повод есть - нашему герою исполнилось бы сто лет.

Автор выражает благодарность П.Ростину за подсказанный сюжет.