Последние два месяца приходилось заниматься больше политикой, чем литературой, причем политика эта была такого смешного качества, что буквально вгоняла в хандру, и книжки просто выпадали из рук. То есть, конечно, я все равно захаживал в книжные магазины, покупал и читал всякое-разное, но как-то без особенного вкуса - просто потому, что привычка к чтению у меня одна из базовых. Кстати, заход в книжный магазин все чаще и чаще порождает у меня чувство ужаса: сколько на свете книжек, в которые я никогда даже не загляну! В одни - потому что издалека видно: макулатура, в другие - потому что не успею. К этому чувству ужаса примешивается еще и подозрение, что рост количества книжек (названий, понятно, а не тиражей) как-то таинственно связан с убыванием количества читателей (ведь и сам я, весь заваленный книжками и журналами, читаю почему-то меньше, чем, скажем, пару лет назад).

Впрочем, на прошлой неделе побывал я на мероприятии, которое мои подозрения этого рода отчасти развеяло: журнал "Знамя" устроил в Большом зале ЦДЛ литературный вечер с чтением стихов и раздачей слонов (то бишь своих, "знаменских", премий). Эти премии журнал все десять лет их существования вручал в Овальном зале Библиотеки иностранной литературы, и зал всегда бывал полон, но это ведь небольшой зал. А тут - ЦДЛ, мест 400-500, наверное. Короче, собираясь на этот вечер, я очень опасался увидеть множество пустых кресел и даже опоздал. А когда вошел, сесть было уже решительно некуда - люди мостились на приставных стульях у стен, стояли в дверях, сидели на ступеньках.

Поскольку стихи с голоса я плохо воспринимаю (а читали, к примеру, Сергей Гандлевский, Евгений Рейн, который прямо-таки кричал, как на стадионе, Лев Рубинштейн), то я главным образом таращился на публику - с большим изумлением. Еще недавно на литературные вечера такого камерного формата ходили только друзья и родственники выступающих и литературные старушки - божьи одуванчики. А тут - помимо внушительного количества коллег-писателей, сидела в основном молодежь и вроде бы с интересом слушала стихи и наблюдала за действом.

Словом, чудеса! Может быть, и в самом деле литература возвращает былой к себе интерес, и ряды читателей полнятся молодежью?

Что же касается программы вечера, то была она, слава богу, не затянута, действие развивалось динамично, почти без занудства. И действительно стоило увидеть (не обязательно даже - услышать) Евгения Рейна, темпераментное выступление которого напомнило о поэтическом буме 60-х, о чтениях в Политехническом и у памятника Маяковскому. Правда, немножко диковато (искусственно и неуместно) смотрелся на литературном фоне "Театр звука" Александра Бакши, но, может быть, кому-то такие вещи нравятся.

Премий тоже было сравнительно немного, и вручались они как-то скромно, без помпы и долгих речей. Особых неожиданностей в списке не наблюдалось, хотя, скажем, Вознесенского можно было и обойти. Но очень правильно, что отметили работу публикаторов - Галины Самойловой и Елены Чуковской. Труд публикатора и комментатора не очень-то сам по себе благодарный, и фамилии их печатаются мелким курсивом, но результат получился отменный.

А вообще, конечно, премиальная динамика несколько удручает. По итогам дефолтного 98-го "Знамя" вручало премии по 11 номинациям, а по итогам благополучного 2003-го - всего по 6. То есть с финансами у серьезной литературы по-прежнему туго. Тут еще сразу вспоминается премия имени Аполлона Григорьева и ее финансовый крах.

Ее шорт-листу я, как и многие, несколько удивился, но потом подумал, что безденежье - это в каком-то смысле свобода от прежде заданных стандартов главной "экспертной" премии, стало быть, можно и порезвиться немножко. Но и тоже что-то печальное есть в этом списке. Когда Пелевин был в зените своей славы, все гадали, получит или не получит он хоть какую-нибудь премию. Так, помнится, никакой и не получил. Но вот слава несколько потускнела, и премия (безденежная!) ему теперь достанется. Конечно, и Пелевин, и Стругацкий - писатели достойные, но, в общем, и ежу понятно, что оба они сейчас находятся в фазе некоторой усталости, что ли. Впрочем, в январском номере "Знамени" не без изумления прочитал статью Натальи Ивановой (входившей, кстати, в жюри), где Пелевин ставится прямо-таки в центр современного литературного пространства. Не знаю, не знаю... Все-таки это натяжка, да и как-то поздно. Хотя вот и Алла Латынина отнеслась к последней книге Пелевина с величайшей серьезностью - спорит с его критиками, дотошно анализирует, популярно объясняет читателям, что такое нумерологическая мистика и на что нацелена в этот раз пелевинская сатира.

А вот читая забавный текст Романа Арбитмана и Михаила Эдельштейна, получил истинное удовольствие, причем подумал в духе той же логики: а может, это сам Пелевин вступил в сговор с Эдельштейном, чтобы тот запустил в свет этакую замечательную легенду, которая, конечно же, способна поднять угасающий интерес к его персоне?

Но как попал в этот шорт-лист Юрий Арабов с симпатичным (можно даже сказать - милым), но, в общем, не слишком выдающимся "Биг-битом", - некая загадка.

Вот точно так же, скажем, симпатична повесть Олега Ермакова "Возвращение в Кандагар" в том же февральском "Новом мире", что и статья Аллы Латыниной. Вообще странная судьба у этого писателя: дебютировал в конце 80-х просто блестяще - сначала были отличные рассказы, потом роман "Знак зверя". Держала всю эту прозу "афганская тема", которую, пожалуй, только Ермаков в нашей прозе и разработал по-настоящему глубоко и тонко. А потом, видимо, от темы этой захотелось ему уйти (почему-то считается у нас, что нехорошо и неправильно быть "писателем одной темы"). Да и тема, особенно после начала реформ и двух чеченских войн, несколько утратила и остроту, и общественный интерес. Ну и написал Ермаков в эти годы вялый, невразумительный и мало кого тронувший роман "Свирель вселенной". Не было там войны, но не было и энергии.

И вот сейчас, в новой повести, тема возвращается, и вроде бы очень похоже на первые рассказы Ермакова, но что-то все-таки не то. Читается хорошо, профессионализма за эти годы явно прибавилось, есть в повести и просто отличные куски, и нетривиальные мысли, а драйва все-таки не чувствуется. Зато "беллетризма" многовато и кое-где морщишься от избытка многоэтажных красивостей:

"Летели и ночью. Земля зловеще светила цепочками огней, словно гигантскими фосфоресцирующими скелетами. Над большими городами сияли мутные лужи света. Черная земля казалась бездонной, безмерной. Кому принадлежит ночь? Самолет тяжело гудел, раздвигая тьму крыльями с пульсирующими, бьющими алым светом, неиссякаемыми ранами, кропили пашню, лес, холм, сад, как будто иссеченные свинцом и осколками тела еще кипели молодой кровью".

Но, повторю, - все-таки симпатично. Хотя и не больше.

В том же втором "Новом мире" порадовался новой подборке рассказов Евгения Шкловского - густая, концентрированная проза, о которой, впрочем, я уже несколько раз писал.

Порадовался и очередной статье Солженицына из его "Литературной коллекции" - на этот раз о Георгии Владимове, о романе "Генерал и его армия". В кои-то веки Александр Исаевич не бранится, а одобряет - прямо "во первых строках":

"Очень значительная книга. От первых же страниц удовлетворение: настоящая литература, какой (современной) давно не читал. И - мужественный тон. Вся манера повествования - последовательно традиционная, никаких специально издуманных новизн. Ставит сложные проблемы, но все - на сюжетных случаях, образах, а не в общем голом виде".

Написано, судя по копирайту, еще в 2001-м, но вряд ли умерший в прошлом году Владимов этот текст читал. А жаль.

Параллельно с "Новым миром" дочитывал я на днях примечательную книжку Андрея Колесникова "Неизвестный Чубайс" - текстов в этом роде мне много приходилось в последнее время читать, но этот как-то не сразу из головы выветрился. Конечно, издано это было к выборам, а потому пафос у Колесникова (вообще-то очень хорошего журналиста) то до сентиментальности опускается, то на высоты восторга взлетает, однако масштаб Чубайса все-таки показан. Впрочем, читая эту книжку, испытал я и что-то вроде страха, обращенного назад: из нее понятно (о чем, впрочем, мы и тогда смутно догадывались), что вся российская политика постсоветского периода делалась буквально "на коленке", на живую нитку, и большей частью случайными людьми. А вот немногих неслучайных народ как-то сразу невзлюбил.

Зато теперь у власти с народом полная гармония, и года четыре мы вообще никакой политики, скорее всего, не увидим. Ну что ж - может, больше читать будем.